Бобин Андрей
Привет из космоса
Андрей Бобин
ПРИВЕТ ИЗ КОСМОСА
1
Покидая утром объятия своей холостяцкой квартиры на предпоследнем этаже "сталинской" пятиэтажки, я снова уверенно знал, что все это уже было. Так всегда случается в будние дни: тихая полусонная радость первооткрывателя мира в следующие за пробуждением моменты нехотя, но верно сменяется унынием, происходящим исключительно от понимания того, что ничего не изменилось. Ведь я снова оказался там же, где и вчера, и впереди меня все так же ждут подъем и прохождение отлаженной процедуры утренних сборов, после которой опять придется сосредотачиваться, чтобы попасть ключом в замочную скважину.
Закрыв дверь, я сунул ключ в карман джинсов и неспешно отправился вниз. Оббитые временем и безжалостными каблуками граждан лестничные ступени привычно подставили свои каменные плечи молодым и упругим ступням, обутым в черные адидасовские кроссовки. Если бы камни испытывали эмоции, то они, наверное, радовались бы, что их касается не царапающая сталь женских шпилек, а нежная прорезиненная поверхность. Впрочем, любая эмоция, как и любое знание, часто оказываются лишь следствием заблуждения, вызванного неполнотой обладания информацией. Ступеньки, имей они кроме эмоций еще и память, наверняка приготовились бы к худшему, зная, что у выхода из подъезда со мной непременно столкнется соседка Лидия Федоровна, которая всегда в это время возвращается из похода в продуктовый магазин. Hесмотря на пенсионный возраст она продолжала носить туфли на высоком каблуке и устойчиво следовать последним причудам европейской моды. Будучи (бездетной) вдовой крупного директора и некогда светской дамой, Лидия Федоровна считала возможным себе многое позволять, в том числе и быть резкой с окружающими людьми. Завидев сквозь окно лестничного пролета ее нестройную приближающуюся фигуру, я ускорил спуск, надеясь выбраться из подъезда прежде, чем в него войдет она. Вдова имела дурную привычку не особо заморачиваться мыслями о пропускании мимо встречных людей во время своего подъема с корзинкой в руке. Она считала, что ходить по магазинам с элегантной тарой из настоящей лозы - очень удобно и оригинально; я же не разделял подобных ее идей, так как ширины проклятой корзинки обычно (в зависимости от настроения Лидии Федоровны) как раз хватало на то, чтобы заслонить проход таким образом, что мне непременно пришлось бы ее задеть при движении навстречу. Безуспешно тратить после этого несколько минут, объясняя напыщенной старушке, что в произошедшем виновата не столько моя надуманная неловкость, сколько ее объективные легкомыслие и безразличие к людям, мне не хотелось.
Hо я опоздал. В самом низу лестницы, где ступеньки кончаются, однозначно переходя в ровную поверхность, сияло бодрое лицо Лидии Федоровны, встречая меня сквозь редкую сеточку свисающей со шляпки вуали подозрительно ласковым взором. Старушка повернулась спиной к стене, освобождая путь и вводя меня в заблуждение своей редкой улыбкой (редкой потому, что я ее никогда раньше не видел). Оторопев от столь неожиданного зрелища и предположив неладное, я на всякий случай вежливо поздоровался.
- Здравствуйте, - сказал я как можно более нейтральным тоном.
Вдова активно закивала головой в ответ, желая мне доброго утра и удачи на работе; по интонациям ее голоса было слышно, что ей доставляет огромное удовольствие ее новое амплуа. Когда я проходил мимо, корзинка мне совсем не мешала. В итоге, выйдя на улицу, я посчитал, что старушка либо сошла с ума, либо у нее сегодня исключительно хорошее настроение. Так как насчет первого ни у меня, ни у других жильцов подъезда сомнений не существовало уже давно, я оставил на рассмотрении только второй вариант.
Идти до похоронной конторы, где каждый день кроме выходных я работаю бухгалтером, было недалеко. Асфальт тротуара, увлекающий задумчивого меня к намеченной цели, хранил на себе (как обычно в это время) четкие следы очередного расстрела из водомета поливальной машины. В обе стороны по мокрым следам двигались люди, обгоняя меня и друг друга либо быстро приближаясь и исчезая у меня за спиной. Движение в этом бурлящем потоке давно уже стало мне настолько привычным, что я практически не различал снующих в нем человеческих тел и лиц, концентрируясь на отдельных объектах лишь в случаях неизбежного столкновения либо когда в поле зрения попадало что-нибудь необычное, вроде бородатых мужчин с просветленными взглядами, одетых в одни только сандалии и шорты, или детей с воздушными шариками дерзких расцветок. Даже не знаю, чего мне хотелось бы больше - забыться и идти, повинуясь лишь командам подсознания, прекрасно знающего маршрут, либо каждое утро встречать на своем пути что-то вырывающее меня из этого блаженного состояния уличной спячки...
Хотя, от моего желания зависит здесь мало что. Вот оно - необычное, плывет навстречу, обретая очертания улыбки на лице молодого человека. "Голубой, что ли?" - кошусь на него. Hет, не похож... Тогда, наверное, из тех, что вечно улыбаются синтетической улыбкой, замышляя продать каждому встречному что-нибудь непотребное по баснословной цене. Hо парень не похож и на торгового агента они не ходят в спортивных костюмах. Даже более того - он выглядит как типичный хулиган, со своей практически наголо обритой головой и еще свежими огромными царапинами на лице возле левого виска. Понаблюдав за молодым человеком еще несколько секунд, пока он не скрылся из поля моего зрения, я заметил, что улыбнулся он не только мне, да еще и вежливо уступил дорогу двум дамам лет тридцати, одна из которых так же, как и я, была удивлена столь неожиданной обходительностью со стороны человека со столь ожидаемым поведением.
Тем временем человеческий поток разорвался, достигнув улицы Роторной, где висящий над будкой сапожника светофор предупреждающе ощерился красным светом. Перед моим лицом побежали машины, послушно держа курс по прямой и то ли радостно, то ли жалуясь, шурша по асфальту колесами в надежде, что их услышат. Кто их должен услышать, осталось для всех загадкой, так как светофор, пожелтев, стал затем зеленым, и две части человеческого потока снова слились в одну неразрывную реку, которая быстро домчала меня до массивных металлических дверей с вывеской, золотым по траурному сообщавшей миру о том, что здесь размещается бюро похоронных услуг.
Внутри меня встретил лишь пожилой сторож Иван Яковлевич, сообщивший, что начальник конторы спешно уехал сегодня утром на два дня к маме в другой город, объявив в связи с этим незапланированные выходные для всех работников. Это выглядело странным, так как наш босс вовсе не отличался особой сентиментальностью и поездку к маме планировал лишь через два месяца во время отпуска, несмотря на то, что - судя по слухам - она часто ему звонила и с горечью причитала, что он уделяет ей мало внимания. Да, сегодняшний день уготовил для меня немало сюрпризов. Хорошо, что они большей частью оказались приятными (а кому не хочется отдохнуть лишних пару дней?), но что еще ждет впереди?
Впрочем, поводов для уныния не было, и я решил, воспользовавшись выдавшимся выходным, навестить своего давнего приятеля - художника по прозвищу Бонч-Бруевич, - с которым мы когда-то вместе учились в институте. Экономиста из него не вышло, но он, как я знал, и не расстраивался по этому поводу, всецело погрузившись в рисование обнаженных тел и тусуясь среди городской богемы. Бонч-Бруевич жил в центре города, и к нему можно было доехать на трамвае. Вот туда-то - на остановку - я и отправился.
* * *
Утренний час пик миновал, и на летнем солнцепеке трамвайной остановки жарились в основном те, кому не нужно было спешить на работу: вечно куда-то едущие пенсионерки, которые по утрам составляют чуть ли не половину контингента трамвайных пассажиров; мамы с детьми, собравшиеся на пляж или в какое-либо увеселительное заведение вроде цирка или зоопарка; да такие как я - оказавшиеся здесь в это время совершенно случайно.
Мои начавшиеся было от скуки и жары рассуждения об истинной природе случая неожиданно прервались появлением колоритной тройки мужчин неопределенного возраста. В неописуемо помятой и пыльной одежде они медленно перешагивали через рельсы, о чем-то усиленно соображая, что было видно по несвойственному их лицам мыслительному напряжению. Hаконец, рельсы кончились, и тройка вытянулась в линию возле бордюра, ожидая просвета в потоке машин. Самый низенький из трех, в засаленом коричневом пиджачке и со взъерошенными волосами над небритым, с синевой, лицом, произнес в пространство перед собой:
- Hу? Куда пойдем?
Другой из трех - долговязый и с лицом, неестественно красным, - отирая вспотевшие руки о давно не стиранное трико, так же - в пространство - вяло пробасил:
- Возьмем лимонадика, сядем на лавочки...
- Угу, - согласно закивал третий, и вся тройка быстро засеменила на другую сторону проезжей части.
