Штурман Дора
После Катастрофы
Д. Штурман
После Катастрофы
По страницам сборников "Из глубины" и "Из-под глыб"
В настоящем материале, предлагаемом вниманию читателей "Нового мира", я продолжу свои размышления о знаменательной мировоззренческой трилогии. Зачином ее были "Вехи" (см. мою статью "В поисках универсального со-знания. Перечитывая "Вехи"" - 1994, No 4), второй книгой - сборник "Из глубины", третьей - сборник "Из-под глыб"*. Финал ее пока (июнь 1994) остается открытым...
Д. Ш.
"...воззвах к Тебе, Господи!"
Сборник "Из глубины" именуется по своему эпиграфу и названию статьи С. Л. Франка - "De profundis". Эпиграф звучит так:
"Из глубины воззвах к Тебе, Господи!
De profundis clamavi al te, Domine!
Пс. CXXIX".
Сборник составлен и сверстан в 1918 году, но тогда остановлен в печатании большевистской цензурой. В 1921-м самовольно издан рабочими типографии, но в основном конфискован. Недаром "несознательные" печатники так раздражали Ленина (см. его статью "Как организовать соревнование"1). И наконец, уже совсем утратив, казалось бы, свою актуальность для России (разве что как исторический документ), сборник был опубликован издательством YMCA-PRESS в Париже в 1967 году. Его подзаголовок - "Сборник статей о русской революции" ("Вехи" имели подзаголовок "Сборник статей о русской интеллигенции"). Однако пролетело еще восемнадцать - двадцать лет, и сборник "Из глубины" опять зазвучал вполне актуально, повышая свою злободневность с каждым годом.
Очередным (после огромного перерыва со времени издания "Вех" и через шесть лет после парижского переиздания "Из глубины") стал сборник статей "Из-под глыб", появившийся в русском самиздате в 1974 году и затем опубликованный на Западе. В этом сборнике прозвучал голос Солженицына, придавший ему значительность, уравновесившую голоса знаменитых предшественников.
В двух сборниках, продолжающих традицию "Вех", явно или подспудно заявило о себе большинство нынешних проблем. Поэтому имеет смысл на них оглянуться.
* * *
Тематика сборников "Вехи" и "Из глубины" определяется Н. Полторацким в предисловии к парижскому изданию 1967 года как "Интеллигенция, революция и Россия".
Сегодня, когда революция завершается распадом гигантского "красного колеса" и неизвестно еще, чем, как и когда завершится его судорожная агония, это определение можно оставить в силе. С той, однако же, оговоркой, что Россия успела побывать в СССР и что от нее отпали большие и малые густонаселенные страны, которые мыслились тогда как ее части. Процесс этот не закончен, и я не берусь предугадывать, чем и когда он завершится.
Автор предисловия к парижскому, 1967 года, изданию "Из глубины" Н. Полторацкий, связывая единством направления сборники "Проблемы идеализма", "Вехи" и "Из глубины", определяет их мировоззренческую основу
"как такое идейное течение, характерными особенностями которого являются отрицание атеизма, материализма, социализма, интернационализма, революционизма и политической диктатуры (вплоть до тоталитаризма), предельным выражением коих является большевизм-коммунизм, - и утверждение начал религии, идеализма, либерализма, патриотизма, традиционализма и народоправства"2.
П. Б. Струве облегчает исследователям их задачи, четко формулируя в лаконичном предисловии, подписанном инициалами, выводы авторов сборника:
"...всем авторам одинаково присуще и дорого убеждение, что положительные начала общественной жизни укоренены в глубинах религиозного сознания и что разрыв этой коренной связи есть несчастие и преступление. Как такой разрыв они ощущают то ни с чем не сравнимое морально-политическое крушение, которое постигло наш народ и наше государство".
Этот тезис безусловно связывает "Из глубины" с "Вехами", хотя и не все авторы первого сборника участвуют во втором и не все авторы второго участвовали в первом.
Приведенные выше два коротких отрывка содержат в себе существенные противоречия. Они неотвратимо порождают вопросы, занимающие намного больше места, чем их основополагающие постулаты. Выделим последние:
1) утверждение начал религии, идеализма, либерализма, патриотизма, традиционализма и народоправства;
2) положительные начала общественной жизни укоренены в глубинах религиозного сознания, и... "разрыв этой связи есть несчастие и преступление".
Российская империя - многонациональное, многоверное, многоконфессиональное государство. Как в связи с этим неустранимым фактом трактовать два только что процитированных суждения?
Большевики полагали, что снимают этот вопрос тем, что религию они практически ставят вне закона. Они ее отменяют в принципе, всякую. А как же относятся к этому разнообразию авторы "Из глубины"? Просто не принимают его в расчет?
Традиционность (у каждого из бесчисленных народов Российской империи свою) коммунисты попытались подменить бессодержательной формулой новой культуры, "национальной по форме, социалистической по содержанию". Противоречие разрешалось лишь на словах, но им удалось воспитать вне религии три поколения и подчинить себе легализованные остатки недоубитых церквей всех вероисповеданий. Мы видим сегодня, к чему это привело. Моральный фундамент существования доброй сотни народов был разрушен. Нового - не возникло.
Православные интеллигенты, говоря о России (но подразумевая всю империю), опираются на понятия лишь своей конфессии. Они игнорируют не только мусульманство, буддизм и язычество, не говоря уж об иудейском кагале3, но и католицизм, и протестантские ветви христианства. Получается, что эта изощренно культурная группа интеллигентов посредством умолчания так же игнорирует иноверцев, как атеисты-большевики (тоже в истоках интеллигенты) - всех верующих. Впрочем, большевики верующих не игнорируют: огнем, железом и словом они их перековывают на свой лад или уничтожают. В противоположность большевикам авторы обоих сборников видятся себе в основном либералами. Но когда они говорят о вере как о фундаментальном начале государственной и общественной жизни, они не подчеркивают свободы иметь веру и категорической несвободы посягать на чужую веру. Они попросту (как и большевики) не принимают в расчет ничьей веры, кроме своей. В этом "родимом пятне" общеинтеллигентского утопизма заключен почти незаметный глазу зародыш того порядка, который подводит при последовательном своем развитии под права личности идеологическое ли, мировоззренческое ли, вероисповедное ли, но некое неравноправное обоснование. Вероисповедание грозит превратиться в правообразующий фактор. Большевик (интеллигент-атеист) перечеркивает все веры, кроме атеизма. Условно говоря, веховец забывает обо всех верах, кроме православия. Между тем четкое, ясное и воспроизводимое демократическое право оставляет за человеком свободу выбора веры (включая неверие). Оно лишает и личность, и группу (сколь угодно большую), и государство права силой навязывать свою веру другим.
В 1918 году катаклизм, разрушивший Российскую империю, воспринимается как явление исторически уникальное. Странно, что предисловия к переизданию 1967 года не отмечают этой естественной для 1918 года ошибки. Между тем Ленин был прав, называя русскую революцию "прорывом слабого звена". Разумеется, не в "цепи мирового империализма", как заканчивал свое определение он, а в цепи роковых побед утопии над бытием.
Но обратимся непосредственно к сборнику "Из глубины".
* * *
Первый по порядку печатания автор "Из глубины" С. А. Аскольдов (Алексеев), подобно большинству своих коллег по сборнику, воспринимает русскую революцию как трагедию исключительно религиозную. История всех революций, имеющих корни в интернациональном или националистическом социализме, в определенном смысле оправдывает этот подход. Нечто превышающее наш разум сообщило миру определенный порядок. Сломать его, как сучок о колено, и заменить новым невозможно. Может быть, самый грозный и сложный вопрос истории - определение границ, на которые вправе посягать разум и своеволие человека. Превышение человеком в его намерениях и действиях своей способности (возможности, права) изменять мир сыграло решающую роль в цепи трагедий, одна из которых развернулась в XX веке в России.
"Величайшей и роковой ошибкой русского либерального движения было отсутствие ясного сознания о своих реальных силах", - говорит С. Аскольдов. И хотя он вкладывает в эти слова свой смысл (русские либералы не захотели и не сумели опереться на святое начало в "свято-зверином" составе русской народной души), слова его выражают истину. Можно спорить с Аскольдовым о многом: о синонимах его начал; о русском ли только или о российском (имперском, а затем советском) человеке; о "зверином" (или как-то иначе определяемом) темном, стадном инстинкте любой (не только русской или российской) души. Но то, что к энергическим, деятельным, светлым началам человеческой души и народных множеств российские либералы-интеллигенты доступа так и не обрели, они доказали на протяжении XX века блистательно.
