Екимов Борис
Короткое время бородатых
Борис Петрович Екимов
Короткое время бородатых
Повесть
Действие повести происходит в небольшом сибирском поселке, где работает студенческий строительный отряд.
О радости труда, пусть нелегкого, от которого руки в кровавых мозолях, о верности дружбе, о первой любви рассказывает автор книги.
Для старшего школьного возраста.
1
Тайга началась за Уралом. От станции Ивдель поезд повернул на северо-восток. Шел он по новой, еще недостроенной дороге неторопливо, а временами и вовсе по-черепашьи. Можно было прыгнуть с подножки и бежать рядом, не отставая. Даже цветов, растущих подле насыпи, нарвать, пропустив мимо лишь вагон-другой.
Позади остался людный Урал с его дымными заводами, поселками и городами, которые в ночи провожали поезд разливом огней. Теперь же мимо вагонных окон тянулась и тянулась безлюдная тайга. Лишь вездесущее воронье поднималось с деревьев и тяжело, молча летело за поездом, ожидая редкой в этих местах поживы.
В одном из вагонов этого неторопливого поезда затихло самое шумное купе, в котором ехали четверо парней и девушка. К ребятам в зеленой стройотрядовской форме тянулась молодежь даже из соседних вагонов. У них гитара была и песни, и просто молодое веселье.
Но теперь купе затихло. Даже суматошливый Славик лежал на верхней полке и глядел в окно.
Этих ребят, прирожденных степняков, как будто завораживало бесконечное шествие дерев. Таинственной казалась тайга и жутковатой. Она тянулась час, другой, третий. И весь день. Не торопясь проходила перед вагонными окнами густая мешанина елей и сосен с редкой белью берез. Жидких елей и жидких сосен. Местами тайга начинала редеть и хиреть. Уродливые кореженные карлики-сосны выплывали, а вслед за ними стлалось совсем уже мертвое болото с яркой, но какой-то не радующей глаз, словно ядовитой, зеленью. Лишь изредка, на светлых песчаных гривах, богатырской заставой выстраивались могучие сосны. Стволы их под солнцем светились красной медью.
До самого вечера тянулась тайга. И ночью, сквозь шум поезда, слышался ее мерный тяжелый гул.
Утром Андрея солнце разбудило. Оно глядело прямо в лицо жарким оком и ослепило, когда он приоткрыл глаза. Андрей потянулся к оконной шторе, хотел задернуть ее, еще подремать, но вдруг понял, что поезд стоит. Покойно стоит. Не слышно обычного людского гвалта, какой бывает на всякой остановке, и даже сиплого дыхания тепловоза.
"Приехали", - обрадованно подумал Андрей, и утреннюю дрему как рукой сняло.
- Ребята! Приехали! - крикнул он, натягивая одежду. - Приехали! Вставай!
Вагон уже опустел. Лишь несколько таких же сонных тетерь, как он, досыпали.
- Это Пандым-Юган? - спросил Андрей у проводницы.
- Пандым.
- А чего же вы нас не разбудили?
- А куда спешить? Дальше не уедем. Спите...
Андрей вышел из вагона.
Справа, за сетью рельсовых путей, стоял рубленый домик-малыш с огромной надписью: "Станция Пандым-Юган". Красные и белые горы кирпича тянулись вдоль полотна, и груды бумажных кулей с цементом, и высокие штабеля обделанного леса. А чуть подалее, возле самой тайги, теснилось стадо белых брюхатых цистерн с горючим.
Последним из вагона выбрался, конечно, Славик. Приглаживая свои взлохмаченные кудри, он бурчал недовольно:
- Не могли подальше построить этот... Пым-Дым... Во-он там бы, - указал он пальцем вперед. - Чтоб к обеду туда подъезжать... Чтоб выспаться люди могли. А то... Ни свет ни заря, на тебе... приехали... А этот дурак орет...
- По тамбурам ночами нужно меньше шалаться, - наставительно произнес Григорий. - Пошли.
Возле станционного домика их ожидал высокий худой человек в кожаной куртке.
- Волгоградцы? - спросил он. - Вы старший, да? - сразу подошел он к Григорию. - Будем знакомы. Антон Антонович Лихарь, партийный, профсоюзный и прочий общественный руководитель стройучастка.
- Григорий. Комиссар отряда.
- Рад познакомиться, коллега.
- Странно, странно, - раздумчиво проговорил Славик. - А я, выходит, не произвожу впечатления? А? - Он оглядел себя. - Все же у меня инструмент, указал он на гитару, - фотоаппарат - принадлежности культработника. Так что могли бы ко мне обратиться, - обиженно выговаривал он. - Я на комиссара, по-моему, больше похож, чем этот казачок. Агитация вот у меня.
"Агитации" на Славике и вправду было много. Если у Андрея, Григория, Володи и Зои уже привычная людям стройотрядовская студенческая форма выглядела обыденно: защитного цвета костюм, на рукаве эмблема с названием института "Волгоградский технологический" и именем строительного отряда "Ермак", - то Славик подобной серости перенести, конечно, не мог. На куртке его, сзади, алели и голубели надписи на английском языке: Volgograd u Yermak. Такие же, только помельче, пестрили перёд куртки и рукава. А для неграмотных по всему полю, где попадя, бородатые русские богатыри теснились в шеломах, матросы с гранатами.
- Действительно странно, - засмеялся Лихарь. - Как же я вас не заметил? Простите. Но будем знакомиться дальше.
И тут Лихаря его проницательность явно подвела.
- Вы - повариха, - сказал он Зое.
Славик злорадно ухмыльнулся.
- А почему если девушка, то обязательно повариха, - обиделась Зоя.
- Ну, я так думаю потому, - серьезно объяснил Лихарь, - что в нашей семье кухней всегда занимается жена, а не я.
- И очень плохо...
- Почему плохо? Очень хорошо. Мне такой порядок нравится. Ну, ладно, девушка, милая, простите, - жалобно попросил Лихарь. - Вы не повариха... Я это по характеру чувствую. И вообще, я прекращаю отгадывать. А то сразу обида... Давайте просто знакомиться.
Лихарь нравился. Журавлинно-худой, высокий и носатый, он разговаривал весело, неначальственно.
- Славик? - переспросил он. - А почему не Станислав или Вячеслав?
- Пробовал, бесполезно... - огорченно махнул рукой Славик. - Вы-то меня не признали... за главного. Другие тоже. Так, видно, и умру Славиком.
Было действительно несколько странно, почему Лихарь Григория выделил. Григорий - комиссар отряда, круглолицый, скуластый парень со светлыми усиками, был ростом невысок, клешеног немного и имел кличку Казак. Усики его всегда были приглажены, голова идеально причесана. На аккуратнейший пробор. Всегда. В институте ли, на воскреснике, даже на заработках, "на калыме". Сначала над этим посмеивались, потом привыкли.
Неподалеку от вокзала стояло несколько необычных машин. Зеленого цвета, даже по виду могучие, артиллерийские тягачи на гусеничном ходу. К ним и повел ребят Лихарь.
Володя выбежал вперед и, похлопывая машину по зеленому железу кузова, проговорил довольный, словно старого друга встретил:
- Атээсик... Атээс... А АТТ у вас есть, АТЛы?
- Все у нас есть, - сказал Лихарь. - Ты служил на них, водишь?
- Нет, я в морском десанте, морская пехота, - Володя был несколько уязвлен, что его спутали с какими-то водителями тягачей. Ведь не зря у него под курткой тельник был. Он носил его не снимая. - Это лошадки наши. Конечно, не только эти. Мы ведь морская пехота, мы...
Основу Володиной жизни составляли три факта его биографии: служба в морской пехоте, занятия в секции тяжелой атлетики и, конечно, институт. И при всяком удобном случае, любому человеку, он рассказывал об этом последовательно, длинно, с удовольствием. Конечно, самыми лучшими слушателями были девушки. От такого парня что угодно выслушаешь. Но на безрыбье годился и Лихарь. И Володя сел с ним в кабину - добро, что Зоя туда лезть решительно отказалась - и объяснял Антону Антоновичу, рассказывал.
От станции тягач пробежал по грунтовке лишь какую-то сотню метров. А далее вместо обычной дороги потянулся прочный бревенчатый настил "лежневка". И тайга вокруг стояла, тайга... Не в кино или на телеэкране, не в туманном воображении головы, склонившейся над книгой, и даже не за окном вагона, а рядом, лишь руку протяни.
Поселок, в котором предстояло работать, лежал километрах в тридцати от станции. И когда выскочили наконец из узкого коридора таежной дороги на прогалину, где стояло людское жилье, тягач резко затормозил.
Лихарь из кабины выбрался и крикнул ребятам:
- Слезай!
АТС побежал дальше, а Лихарь, распрямившись, рукой широко повел:
- Как вам нравится наш поселок?
На малом пятаке свободной земли, отобранной у тайги, стояли два двухэтажных деревянных дома, а рядом и напротив несколько одноэтажных. Между ними лежала улица. В то недалекое время, когда рождался поселок, прошлась несколько раз по этому месту какая-то могучая машина, расчистила путь. Сокрушенные деревья в кучи сдвинула, на обочину. Они и сейчас лежали тут, ощетинившись изломанными стволами и уродливыми корневищами.
Десяток домов, что стояли вдоль улицы, был лишь малой частью поселка. А хозяйничала здесь разномастная цыганщина времянок: металлические и деревянные вагончики на колесах и полозьях, рубленые скворешни балков, еще какие-то чудо-избушки на курьих ножках. И это было жилье, жилье... Дымились там и здесь первобытные, на всякий вкус и манер слепленные летние печурки. Полоскалось белье на веревках. Детские голоса раздавались.
