Светлана Борминская
СТАРУШКА В ТУМАНЕ
«Из тумана вышла старушка, убила сто человек и снова скрылась в туман».
Иван Митрофанович набил на компьютере этот текст и вздрогнул. В дверь позвонили.
Иван Митрофанович протянул ноги и долго нащупывал тапки, нащупал почему-то три, одел и пошёл открывать. На пороге стояла смерть.
— Что тт-ты про меня написал прошлый раз? Невежа! — зычно гаркнула смерть и, взяв Митрофановича за грудки, тряхнула и бросила.
— А-а-хххх! — по-заячьи вскликнул он. — Не бей, смертушка!..
И проснулся.
На него недружелюбным волком смотрела тёща.
— Тебе звонят! Из редакции! — Вручила ему трубку и быстро скрылась в анналах квартиры.
— Иван Митрофанович, — тонкий девичий голосок. — Ваши опусы не подошли ни в одну серию. Придёте забирать?
— Зайду как-нибудь, — зевнул в ответ Митрофанович. И пошёл досыпать. Было около двенадцати дня.
На небе показалась округлая в сизых пятнах луна, когда Митрофанович проснулся. Продрав глаза, Иван Митрофанович крикнул:
— Чайку давай!
Жена бросила Ивана Митрофановича пять лет назад, а тёща осталась, вместе со старыми пальто и юбками благоверной — в Бугуруслане за год до этого был смыт наводнением её дом барачной постройки. Жить на улице старухе было не с руки, и она переехала к дочери, а новый дочкин муж ей отчего-то не обрадовался. Опасности для квартиры тёща не представляла — прописки не требовала и пенсию получала через знакомую по телеграфу.
Если бы ещё не шаркала так, и не смотрела, как на блоху, и не чистила уши булавкой…
Тёща принесла чай, клюкву и половину булки. Иван Митрофанович разлил кипяток в две чашки и стал пить, похрюкивая. Потом нацепил протезы и вышел на улицу. Протезы носил его пёс — переживший то наводнение щенком, — два колеса вместо отбитых задних лап.
И этот хмурый вечер пролетел бы, как и все вечера, если бы на столбе Иван Митрофанович не прочёл объявление: «Разыскивается опасная мошенница! Обманывает, гадая по картам, ручке и восковым ошмёткам! Будьте осторожны — очень опасна! При обнаружении — срочно звонить 02. Код мошенницы — ЧКТ-991. Откликается на кличку Татьяна Чувилкина. Фото двадцатилетней давности».
Иван Митрофанович взглянул на нечёткую фотографию и похолодел — баба в надвинутом на глаза платке была похожа на его тёщу — Генриетту Ростиславовну Верёвкину, как родная мать.
И в творческой голове писателя возник хитроумный план. Ни секунды не сомневаясь в него сомнительной нужности, Иван Митрофанович взволновался только по поводу — выгорит или нет!
Придя домой, он снял с Тюбика протезы и собака, пригубив молока из миски — пошла спать, а Иван Митрофанович — решил последний раз взглянуть на тёщу, но та уже вкушала сны…
Пришлось ждать утра.
— Мама, наденьте вот этот платочек, на улице холодно, так сказать, — утром, когда Генриетта Ростиславовна с кошёлкой подошла к дверям, сбаритонил Иван Митрофанович.
Тёща покосилась, но взяла. Ей почудилось, зять издевается; но это же не смертельно, — подумала она. А Ивану Митрофановичу померещилось — из ноздрей тёщи пахнул дым с серными искрами! Она так взглянула на него, что он скуксился. Но заставил себя чмокнуть тёщу в ухо, потом подойти к окну и проводить глазами её маршрут от подъезда до соседней улочки…
— Всё, теперь я свободен, — набирая указательным пальцем 02, буркнул Иван Митрофанович, — и вакантен, как голубь в распахнутой клетке!
И надтреснутым голосом сообщил про мошенницу, которая сейчас отоваривается в отделе гастронома для ветеранов. И гневно отчитал притихшего милиционера за невозможность купить колбасы, не столкнувшись с мошенницей нос в нос прямо в очереди!
На полу в комнате тёщи лежала балалайка — всё, что она спасла от наводнения в своём доме в Бугуруслане…
Иван Митрофанович фыркнул и представил, как бабка Верёвкина проснулась по уши в воде и, схватив балалайку, прыгнула в окно! «Паспорт пусть тонет, шубы с валенками, а вот балалайку я возьму», — брезгливо сморщился писатель…
«А я коварный мужик!» — подумал про себя Иван Митрофанович и успокоился.
— Дайте отдохнуть человеку! — крикнул он, когда вечером телефон звякнул пронзительнее, чем обычно.
— Капитан Бертольд, двадцать восьмое отделение милиции, здравствуйте, вы писатель Краснецкий? — спросил его тихий милицейский голос.
— Да, я, — ответил Иван Митрофанович. — Так сказать.
— Она говорит, что ваша тёща, — сказал всё тот же голос и замолчал.
— Кто она? — устав слушать шевеление эфира в телефоне, спросил писатель.
— Веревкина… Генриетта… пятьдесят пять лет, — после долгого молчания сказал милиционер и повторил: — У вас тёща не пропала, Иван Митрофанович?
Иван Митрофанович глумливо ухмыльнулся.
— Я не женат, — голосом полным сарказма, выговорил он. — Пять лет, так сказать.
Из кухни показалась голова Тюбика, потом собака вышла и, наклонив ушастую голову, прислушалась.
Тюбик был похож на тёщу. И был привезён ею же из Бугуруслана, вместе с балалайкой.
— Что-нибудь ещё? — спросил Иван Митрофанович.
— Пока ничего не имеем, — тихо ответили ему и прервали разговор.
— Жену и тёщу сбагрил, — сдвинул брови Краснецкий. — Остались Тюбик и балалайка. Тюбик, дуй сюда! — позвал он. Но пёс Тюбик исчез.
Иван Митрофанович взял документы тёщи, балалайку, вышел из квартиры и спрятал их в пожарный гидрант этажом выше. Потом выволок Тюбика из-под ванны, вытер лужу под ним, Тюбик от унижения заскулил. Краснецкий вздохнул и повёл собаку выгуливать. Тюбика он решил оставить.
— Ты мужик и я мужик, — говорил во время прогулки псу Краснецкий. — Договоримся!..
А ночью Ивану Митрофановичу стало не по себе — как она там спит? Его тёща. Или плачет в обезьяннике?..
— А с другой стороны — я не могу с нею больше жить! — жалобно сказал Иван Митрофанович. — Мне для вдохновения нужна жена-иностранка или девочка в короткой юбочке, а не чужая тёща постороннего мужика!
— Ну и выставил бы её! — к утру стал грызть себя Иван Митрофанович. — Зачем в милицию-то сдавать?.. А она будет жить на Киевском вокзале? И приходить греться в мой подъезд — она же знает код, — Иван Митрофанович воткнул голову в подушку и снова низвергся в сон.
ЧЕТЫРЕ ДНЯ
Прошёл день, потом второй.
Митрофанович пошёл в издательство забирать собственные романы.
Он шёл и думал: «Ну почему такое несчастье? Писал, старался, ликовал и умывался слезами над каждой строкой… Не берут!!! Уже четырнадцатый отказ».
На столбах висели объявления: «Разыскивается опасная мошенница — баба в платке…»
«Что ж они ориентировки не сняли, ведь я им сдал Чувилкину-то?» — ворчливо подумал Иван Митрофанович, у которого в голове тёща смешалась с мошенницей, а мошенница — с тёщами всех времён и народов…
Издательство занимало три комнатки в здании приборостроительного завода. Ивану Митрофановичу выписали пропуск, и он прошёл внутрь, стараясь не попасть под снующий с приборами погрузчик.
На него с непонятной жалостью воззрился редактор, который прочитал романы и отказал.
«Чего смотрит?» — подумал Краснецкий, складывая романы в пакет. Ручка пакета оборвалась, Митрофанович вздохнул.
— Я универсальный писатель — пишу про жизнь и смерть одновременно, — буркнул он и покосился на редактора. — Фигурально выражаясь, — добавил Краснецкий и пошёл к дверям.
— Но почему? — поёрзав на стуле, сказал ему вслед редактор. — Иван Митрофанович, вы не хотите попробовать написать документальный детектив?
— А что? — споткнулся на пороге тот.
— Вы пишите про какие-то ужасы, выдуманные большей частью…
— Ну, да, так сказать, — Краснецкий был с этим не согласен, но виду не подал.
— Сверните с этого пути! — ласково посоветовал ему редактор и почесал нос шариковой ручкой.
— А про что?.. — начал писатель.
— Ну, хотя бы… Вы, в каком районе живёте? В Марьиной роще!
— Нет! — качнул головой Иван Митрофанович.
— Ну а в каком?
Краснецкий подумал и произнес название своего района по слогам.
— В вашем как раз бесчинствует банда подростков. — Глаза у редактора вспыхнули, и он ткнул в колонку происшествий лежавшей перед ним на столе газеты. — Внедритесь к ним, понаблюдайте, в крайнем случае, со стороны узнайте слухи и подробности и пишите — бестселлер гарантирован!
— Да-а? Вы думаете? — Краснецкий вернулся, присел рядом на стул и мрачно улыбнулся.
— Коньюктура книгорынка — мой конёк. Я тут прозябаю — издательство маленькое, тиражи мизерные, — секретным голосом произнес редактор и покачал безволосой головой.
— А как же мне к ним внедриться, так сказать? — скучным голосом обронил Иван Митрофанович.
