Дмитрий Сергеевич Мережковский
РОМАНТИКИ[1]
ПЬЕСА В 4 Χ ДЕЙСТВИЯХ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Александр Михайлович Кубанин, помещик, 68 лет.
Полина Марковна Кубанина, жена его, 46 лет.
Михаил, их сын, 25 лет.
Варенька, жена Дьякова, 26 лет.
Душенька, девушка 20 лет.
Ксандра, девушка 11 лет — дочери Кубаниных.
Дьяков, помещик, отставной улан, 28 лет.
Митенька Покатилов, разорившийся помещик, отставной улан, приживальщик у Дьякова, 37 лет.
Климыч, староста Кубанина.
Савишна, старая няня.
Феня, горничная девка.
Лаврентьич, камердинер Дьякова.
Семка, казачок.
Дворовые Дьякова.
Действие в Премухине, усадьбе Кубаниных, в Тверской губернии,[2] и в Луганове, усадьбе Дьякова, в той же губернии. В 1838 г.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Библиотека в Премухинском доме. Портреты Екатерины II и предков Кубаниных. Одна дверь в столовую, другая — в диванную. Большая стеклянная открытая дверь на балкон. Виден сад с едва распустившейся зеленью. Ранняя весна. Утро.
I
Михаил, Дьяков и Митенька. Михаил и Дьяков играют в шахматы. Митенька бренчит на гитаре и поет.
Митенька.
Не расцвел и отцвел
В утре пасмурных дней;
Что любил, в том нашел.
Михаил. Шах королеве!
Митенька. Семка, водки! Эх-ма! Играли бы лучше в клюкву!
Михаил. Как это в клюкву?
Митенька. А так: один держит в горсти клюкву, а другой угадывает, цела или раздавлена.
Семка приносит рюмку. Митенька пьет.
Митенька. А ну-ка, малец, нечего тебе бегать с рюмками, графинчик давай.
Семка. Не велели барыня.
Митенька. Ничего, небось, спрячу под стол. А нет ли перцовочки?
Семка. Нетути.
Митенька. Ну, так перцу.
Семка уходит.
Митенька. Это меня один ямщик выучил пить водку с перцем.
Михаил. Будет вам, Покатилов. Опять с утра напьетесь. (Дьякову). Куда же вы турой? Разве не видите, конем возьму?
Дьяков. Все равно, проиграл.
Михаил. Ничего не проиграли. Думать надо, а вам думать лень.
Семка с графином водки и перечницей, ставит их на стол и уходит. Митенька наливает рюмку и, насыпав перцу, пьет.
Митенька. Эх-ма! Славно огорчило!
Дьяков. Я больше играть не буду.
Михаил. Нет, будете! Начали, так извольте кончить.
Дьяков. Не буду.
Михаил. Будете!
Дьяков мешает на доске фигуры и встает.
Михаил. Послушайте, сударь, так порядочные люди не поступают. Это. наконец, глупо!
Дьяков. Ну, что ж, не всем же быть умными.
Наливает рюмку. Михаил удерживает его за руку.
Дьяков. Позвольте-с.
Михаил. Нет, не позволю.
Дьяков. Да почему же-с?
Михаил. Потому что вредно.
Дьяков. А вам какое дело?
Михаил. Ну, ладно, пейте, — я Вареньке скажу.
Дьяков (бросая рюмку на пол). Э, черт! И чего вы ко мне лезете? Оставьте, оставьте меня в покое! Убирайтесь к черту!
Убегает через балкон в сад.
II
Михаил и Митенька.
Митенька. А вы бы поосторожнее, батюшка. Вы его того… побаивайтесь.
Михаил. Этого зайца бояться?
Митенька. Бывает, сударь, что и зайцы бесятся.
Михаил. Гм… «бешеный заяц»… (Глядя в сад). А что это он все по книжке зубрит?
Митенька. Немецкие вокабулы. «Дер химмель ист бляу. Дер баум ист грюн». По-немецки учится.
Михаил. Зачем?
Митенька. Для жены. Гегеля с нею будет читать.
Михаил. Ах, дурак! (Берет книжку и ложится на канапе). Семка, трубку!
Митенька. Что же вы читать изволите, Михаил Александрович? Гегеля?[3]
Михаил. Нет, Шеллинга.[4]
Митенька. Что же именно?
Михаил. По-немецки. Не поймете.
Митенька. Ну, все равно, хоть титул скажите.
Михаил. «System des transcendentalen Idealismus».
Митенька. А по-русски как?
Михаил. «Система трансцендентального идеализма».
Семка — с трубкою. Подает Михаилу и уходит.
Митенька. «Тран-тен-ден»… Тьфу! Язык обломаешь! Н-да-с, темна вода во облацех![5] Эх-ма, Михаил Александрович, испортили вас немцы, сглазили! «Дер химмель ист бляу. Дер баум ист грюн!» Зелено дерево? Зелено, Мишенька, а?
Михаил. Отстаньте. Митенька. Скажите и отстану. Зелено?
Михаил. Ну, зелено, Митенька. А «дер химмель ист бляу»? Небо синё?
Михаил. Синё.
Митенька. А носик у меня?..
Михаил. А носик у вас, Митенька, красненький.
Митенька. Скажите, пожалуйста, все цвета различает! А я думал, только черное по белому.
Михаил. Это вы про что? (Подумав). А! На счет спекулятивности? А ведь вы, Покатилов, не глупы! У вас тоже натура спекулятивная. Только объективного наполнения недостает.
Митенька. Мое наполнение, сударь, водочкой! За ваше здоровье! (Играет на гитаре и поет).
О, дайте мне кинжал и яд.
Мои друзья, мои злодеи!
Я понял, понял жизни ад.
Мне сердце высосали змеи!
Михаил. «Черное по белому». Право, не глупо! И охота вам. Митенька, шута валять, да еще у этого дурака Дьякова?
Митенька. А чем же прикажете быть? В России только и есть, что шуты да холопы. В холопы не желаю — ну, вот в шуты и попал… Да будто и вы, сударь, шутить не изволите? «Все разумное»[6]… Как, бишь? это по вашему, по Гегелю?
Михаил. «Все разумное действительно, все действительное разумно».
Митенька. Вот-вот, оно самое. Па-а-звольте, однако, спросить, почему же на свете все благородное страждет, а одни скоты блаженствуют? Эх-ма! Собрать бы всех честных людей, да такую шутку удрать, чтоб небо с овчинку показалось мерзавцам!
Михаил. В вас, Митенька, хаотическое брожение элементов, хорошая субстанция, но скверное определение.
Митенька. А вам-то самим будто не хочется?
Михаил. Чего?
Митенька. Да вот этого самого — взять все за хвост и стряхнуть к черту![7]
Из сада через балкон вбегают в комнату Ксандра и Душенька, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, растрепанная, хохочущая.
III
Михаил, Митенька, Ксандра и Душенька.
Ксандра. Поймала! Поймала! Пятнашка!
Душенька. Миша, беги!
Михаил вскакивает и роняет книгу на пол.
Ксандра. Ну, раз-два-три! Лови!
Михаил, Ксандра и Душенька убегают в сад.
Митенька. Вот тебе и Шеллинг. Ишь, мальчик маленький!
Митенька прячет графин с водкой под стол и уходит в сад. Дьяков идет из сада, зубря на ходу по книжке. Входит в комнату. Шагает взад и вперед; потом ложится на канапе, уткнувшись лицом в подушку. Из столовой идет Паренька, не замечая Дьякова.
IV
Дьяков и Варенька.
Дьяков (вскакивая). Варенька!
Варенька. А, Коля! Ты что это, спал?
Дьяков. Нет, так, прилег.
Варенька. А маменька где?
Дьяков. Не знаю. Кажется, в диванной. Ты к ней?
Варенька. Да, Сашку надо купать.
Дьяков. Можно к тебе, Варя? На минутку, только на минутку?
Варенька. Нет, лучше потом… А ты сегодня опять сторожил?
Дьяков. Я? Нет, и не думал. Кто тебе сказал? Варенька, Феня. Прошу тебя, Николай, не сторожи у моих дверей по ночам. Нехорошо. Люди смеются. Бог знает, что говорят.
Дьяков. Прости, Варя. Мне все казалось, что ты меня зовешь… А разве ты ко мне не приходила ночью?
Варенька. Что ты, Коля? Приснилось тебе?
Дьяков. Нет, я не спал.
Варенька. И видел меня?
Дьяков. Ну, да. Вот как сейчас. Пришла, наклонилась, поцеловала и говоришь: «·Пойдем, Коля, ко мне». Я встал и пошел. А потом вдруг тебя нет. И дверь заперта. Я долго стоял — все ждал, что ты отопрешь.
Варенька. Ты нездоров, Коля. Лечиться надо. Ведь ты и сейчас, как в бреду. Смотришь на меня и как будто не видишь, не узнаешь.
Дьяков. Не узнаю, да. Ночью одна, а днем другая… Ты вот говоришь: лечиться. А для меня одно лекарство. Если бы ты только позволила… Ну, что тебе стоит, Варя, милая. Не запирай к себе на ночь дверей. Не могу я спать, когда двери заперты. Я же не войду без спросу. Мне бы только слышать, как ты спишь, как дышишь. Усну и буду здоров… Знаешь, Варя, я раз долго смотрел, — у тебя лицо во сне такое доброе…
Варенька. А наяву злое?
Дьяков. Нет, не злое, а не то. Мне все кажется, что ты во сне любишь меня…
Варенька. Колька, бедный ты мой! Если бы я только могла помочь тебе, господи! (Хочет обнять его. Он становится на колени и целует ноги ее).
Дьяков. Милые, милые ноги!
Варвара. Не надо, Коля, не надо!
Дьяков. Платье, дай только платье!
Варвара. Оставь! оставь!
Дьяков. Следы твоих ног! Следы твоих ног!
Варенька (закрывает руками лицо). Как тебе не стыдно!
Из столовой шаги и голоса. Дьяков убегает в сад. Варенька идет к шкафу и делает вид, что ищет книгу. Входят: Александр Михайлович, Полина Марковна и Климыч.
Варенька, Александр Михайлович, Полина Марковна и Климыч. Полина Марковна подходит к Вареньке и говорит с нею в стороне тихо.
Александр Михайлович. Не могу, Климыч, и рад бы да не могу. Этак и сладу не будет с людишками, все разбегутся.
Климыч (становится на колени). Батюшка, барин, заставь век Бога молить, смилуйся!
