Владимир Зворыкин
Мемуары изобретателя телевидения
Запись Фредерика Олесси Перевод, подготовка текста и примечания Василия Арканова
Предисловие
– Садитесь, – улыбнулся мистер Пауэрес[1]. – У меня сеть для вас предложение.
– Прекрасно, – ответил я, почему-то подумав, что меня собираются перевести на Гуам или ещё восточнее.
– Мне позвонил Гарри Олсон[2], – продолжил Пауэрс, – и велел узнать, не согласитесь ли вы помочь профессору Зворыкину с подготовкой его мемуаров.
– Конечно, – сказал я, сам удивившись мгновенности своей реакции. Про Зворыкина я тогда практически ничего не знал, хотя и слышал, что он стоял у истоков телевидения. Но мне давно хотелось написать пьесу, главным героем которой был бы учёный, и я, очевидно, сразу сообразил, какую выгоду смогу извлечь из общения с одним из столпов мировой науки.
– Что ж, – сказал Пауэрс, – в таком случае я скажу Гарри, что вы готовы. Не исключено, что эта работа окажется важной вехой в вашей карьере.
– Это никогда не исключено, – улыбнулся я. – Спасибо за предложение.
Не успел я вернуться в свой кабинет, как зазвонил телефон.
– Отправляйтесь прямо сейчас, вас ждут.
Я нашёл номер зворыкинского кабинета в списке работников компании (он оказался в соседнем здании), сказал секретарше, что отлучусь, и вышел в утреннюю прохладу.
– Входите, входите, – послышалось за дверью, когда я постучал в кабинет.
– Мистер Олесси, это профессор Зворыкин, – представил нас Олсон, пододвигая мне стул.
Зворыкин пожал мне руку и жестом предложил сесть.
– Насколько я понимаю, мистер Пауэрс известил нас о предмете нашего разговора, – уточнил Олсон.
– Да, – подтвердил я.
– Вы были бы заинтересованы?
– Да, безусловно.
Зворыкин открыл ящик стола и достал оттуда толстую чёрную тетрадь с перфорированными полями.
– Я уже давно пытаюсь написать автобиографию, – сказал он, протягивая тетрадь мне, – но даже до Второй мировой ещё не добрался. А жена боится, что я превращусь в овощ и не успею закончить.
– Чем я могу быть полезен? – спросил я, принимая от него тетрадь.
– Я не очень дружу с английским, а вы редактор и к тому же знакомы с технической терминологией. Возможно, вы могли бы сделать это удобочитаемым. Посмотрите и дайте знать, будет ли вам интересно.
– Хорошо, – сказал я, вставая. – Я прочитаю и сразу же сообщу.
Мы обменялись рукопожатием, он улыбнулся, и я ушёл.
Рукопись я прочёл в тот же вечер. Невероятно! Ему выпало быть участником двух поистине поворотных событий двадцатого столетия – революции в России и создания телевидения. В революцию он чудом уцелел, а телевидение было бы невозможно без его вклада. Ведь это он разработал действующие модели двух ключевых приборов современного электронного телевидения – иконоскоп (передающую электронно-лучевую трубку) и кинескоп (принимающую электронно-лучевую трубку). До этого существовавшие телевизионные технологии основывались преимущественно на возможности передачи сигнала на расстояние механическим путём.
Утром я позвонил и спросил, когда ему было бы удобно меня принять. «Приходите сейчас», – последовал ответ.
Я предложил выступить не столько в роли биографа, сколько в роли редактора, тем более что значительная часть воспоминаний была им уже написана. Но, с моей точки зрения, главным недостатком его мемуаров был не английский, а отсутствие в тексте главного героя событий. Портрет Зворыкина – настоящий, многогранный, живой – к сожалению, не возникал. Я не понимал, почему: излишняя ли скромность автора не позволяла ему раскрыться, или его сдерживало сознательное убеждение в том, что говорить следует только о фактах, а внутренний мир, надежды, чаяния и сомнения учёного никому не интересны.
Высказывая всё это, я заметил насмешливые искорки в его глазах и больше уже не сомневался, что передо мной не сухарь, а человек тонко чувствующий, глубокий, но почему-то не пожелавший доверить свои переживания бумаге.
– Вот что я вам скажу, Фрэд, – начал он. – Мне довелось лично знать многих замечательных музыкантов. И каждый раз, знакомясь с ними, я ожидал, что в жизни они окажутся такими же великими, как в искусстве.
– Поясните, – попросил я.
– Возможно, вы хотите увидеть в написанном то, чего на самом деле не существует.
Эта фраза окончательно убедила меня в обратном.
С той минуты я поставил перед собой цель раскрыть для себя, а возможно, и для самого Зворыкина, те грани его натуры, которые он так тщательно (и успешно) старался скрыть. Его выдавали только глаза. Это по ним я угадал то, чему впоследствии, когда наше сотрудничество переросло в дружбу, нашёл подтверждение: неиссякаемую иронию по отношению к людским слабостям и абсолютную веру в торжество науки, способной решить любые проблемы, стоящие перед человечеством.
Фредерик Олесс
Апрель 1971
Принстон
Ранние годы 1889-1905
Владимир Козьмич Зворыкин родился в Муроме 30 июля 1889 года[3].
Один из старейших русских городов, Муром стоит в излучине Оки, приблизительно в трёхстах километрах к западу от Москвы.
Первые летописные упоминания о нём относятся к девятому веку. Зворыкин был уверен, что места для поселения облюбовали именно из-за их исключительно выгодного расположения на Оке, ибо в те времена торговля происходила, главным образом, по рекам. Превратившись со временем в процветающий торговый центр, Муром стал подвергаться частым набегам со стороны своих менее удачливых соседей. Вокруг города появились укреплённые стены, но и они не смогли уберечь от грабежей и пожаров во времена монголо-татарского нашествия. С ростом влияния Москвы Муром потерял своё стратегическое значение и к началу восемнадцатого столетия превратился в небольшой процветающий уездный город.
К моменту рождения Зворыкина население города насчитывало порядка двадцати тысяч человек, при этом в городе было двадцать три церкви и три монастыря. Владимир был младшим из двенадцати детей, только семеро из которых выжили – брат Николай и пятеро сестёр: Надежда, Анна, Антонина, Вера и Мария. О семье он писал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
