Ева Таксиль
Исповедь на подоконнике
s. Я посвящаю эту книгу моим сокровищам В.Л. и А. Я люблю вас. Сияйте.
Глава 1. Большая ложь и Сеченовский университет
В квартире номер 12 в доме 27/13 на Малой Грузинской каждое утро начиналось одинаково. Как комсомолец с советского плаката, вставал Адам Коровьев в своей белой футболке, улыбался миру, видимо, дистанционно позируя Дейнеке, умывался и брал в крепкие мускулистые руки гантели. После тренировки этот юноша, родившийся не в свое время, заваривал чай. Одну штангу парень всегда клал к холодильнику, и с этого начиналась новая история.
— Черт, черт, черт! Каждый день спотыкаюсь, Адам, когда же ты уже руку сломаешь! Когда тебя выселят уже! — раздавался крик Жени Чехова. Он прыгал на одной ноге, хватаясь за большой палец, стабильно перевязанный бинтом.
Адам действовал оперативно, но с трудом сдерживал смех. Он доставал заготовленный пакетик льда и кидал уже успокоившемуся и радостному Чехову. Но за каждым тараканом скрываются еще несколько…
— Чехов, орешь, как будто тебя ужалили! Я вернулся в два ночи, я хотел поспать. А ты орешь! Вот и как с тобой в одной квартире жить? — с яркой улыбкой в кухню заходил главный герой своего рассказа — Ванька Есенин, он смеялся и продолжал тираду. — Адам, что за спортзал ты тут развел опять? Невозможно уже! Быстрее, выше, сильнее! — с утра у парня всегда такое настроение, но Хеттский все равно протягивал Адаму руку и давал Жене щелбан.
Чуть позже в комнате появлялся Базаров, улыбающийся и выспавшийся — Витя медик, если он спит больше десяти минут, хорошее настроение сохраняется на весь день. Он здоровался со всеми друзьями, с какой-нибудь незамысловатой шуткой выхватывал у Адама чайник. Чехов, наигранно злобно поглядывая на Коровьева, говорил другу, что опять сломал все пальцы на ноге и, видимо, у него теперь действительно плоскостопие. После ухода с медицинского такие глупые слова стали для него нормой, высмеять докторскую судьбу он любил. А про плоскостопие… длинная история, но Базаров очень вовремя появился на практике, когда Чехову пришла повестка, если вы понимаете, о чем я.
Позже всех в кухню входил сонный и милый Булгаков в длинной футболке с динозаврами. Он улыбался и махал всем рукой, Базаров кидался его обнимать, остальные набрасывались сверху. И все было у ребят хорошо, и не было причин грустить и паниковать. Хотелось просто жить и просто радоваться. За окнами любимейшая, заправленная утренней дымкой Москва, столица, в которой жила своя безгранично восхитительная душа, наполненная смелостью и вечной юностью.
Но это утро оказалось, на удивление, совсем другим. На кухне за чашкой чая сидел комсомолец Коровьев, клевал носом сонный Базаров и уютно поджимал ноги Булгаков. Почему не было Есенина, всем понятно — вчера ночью дружно помогали ему, пьяному в стельку, снять кожанку, а отсутствие Чехова объяснялось тем, что он разговаривал с кем-то в соседней комнате.
Но вот Ваня, покачиваясь и держась за голову, вошел в кухню и шикнул от ударившего в глаза солнца.
— Ну! Герой явился! Ночной рыцарь! — не без разочарования крикнул Адам. — Помнится, ты уходил готовиться с однокурсниками к тесту. Это что у тебя за ВУЗ, где учеба равно пьянки?
— Полегче. Мы серьезно сидели и обсуждали вопросы. А потом Дэн заскочил… И понеслась.
— Как прошло хоть? Все живы, никто не в тюрьме?
— Не уверен… Я с Дианкой расстался, а так все прекрасно было.
— Кстати, Есенин, а чего ты нас не знакомишь с этими ребятами? Устроили бы вместе вечеринку. — пожал плечами Базаров, потягивая кофе.
— Витя, ты хочешь устроить вечеринку? Тебя подменили? — повернул голову и усмехнулся Саша. Есенин хихикнул в ответ и сел рядом, не прекращая улыбаться.
— А этотпес кудрявый где? — резко выпалил он, из-за чего Булгаков даже поперхнулся.
— Пока что у нас только коты, Вань. А Чехов болтает с кем-то. — Коровьев большим пальцем указал в сторону своей спальни.
Ваня кивнул и неловко налил себе чай из прозрачного заварника. Напиток был светло-желтый, созданный из трав, и в нем игрались лучи солнышка, делая цвет еще более насыщенным. Будь бы тут Чехов, он бы давно заметил такую живописную прелесть. Собственно, за полгода, как Женя исключился из медицинского, он стал развиваться в первую очередь как художник. Возможно, сказались три года брошенной художественной школы в Сочи, возможно, он просто работал как не в себя, но был виден прогресс, и ребята всегда ждали его новые картины, наполненные светом, солнцем и всем, что озаряло дружбу, да и просто жизнь юноши.
— Парни, это жесть! — Женя ворвался в комнату, залпом допил чай из рук Булгакова, словно это виски, схватился за голову и начал быстро бродить по кухне, бормоча под нос какие-то нецензурные слова. — Выметайтесь из квартиры.
— Ты ничего не перепутал?! — не скрывая злости, рявкнул Саша. — Это моя квартира. И чай тоже мой… был…
— Мне только что позвонил отец, он в Москве по делам и хочет посмотреть, как я живу.
— Так пусть заходит, мы безобидные, Ваню спрячем. — пожал плечами Базаров.
— Он уверен, что я уже пять лет как живу в своей квартире! — никто не ответил, а Чехов продолжил, отвечая на молчаливые переглядки друзей. — Папа мне каждый месяц присылает крупные деньги, и вы это знаете. Я вам немного наврал, сказав, что это в общем и целом на мою веселую юную жизнь. Нет, на них я должен быть снимать квартиру. Вы по-прежнему ничего не понимаете?!
— Да… зачем ты тогда жил в общежитии?
— Первые два года я деньги проигрывал с той университетской компанией, помните? Не смотрите на меня так, я вырос единственным сыночком в богатенькой семейке. И жил в общаге, где с меня мало требовали. А потом чего-то решил не съезжать, да и лучше бы потратил на себя. И вот, он приедет, а оказывается, что я живу с группкой мальчишек. Даже если делим счет вместе, то куда уходят остальные деньги? Что мне ему сказать? Привет, папаша, я не умею играть в покер?
— Кстати реально не умеешь.
— Вань, заткнись. Пожалуйста, до вечера уйдите из квартиры, погуляйте по городу, такая красота там все же, вот птицы поют, солнце светит.
Коровьев молча кивнул, допил кофе и указал всем головой, что нужно идти. Базаров и Булгаков спокойно поднялись следом, похлопав по плечу разгоряченного товарища, освещенного красным солнцем.
— Ты сейчас серьезно? Я полумертвый после ночи,
