Елена Блаватская
Возможно ли убийство двойником?
(Мистическая история,
рассказанная членом Теософского общества [1])
УЖАСНАЯ СЦЕНА В ВОСТОЧНОЙ НЕКРОМАНТИИ – ОТМЩЕНИЕ, ПРЕВОСХОДНО ИСПОЛНЕННОЕ ПРИ ПОМОЩИ ОККУЛЬТНЫХ МЕТОДОВ – МИСТЕРИИ – ШИН-ЛАК
[«
The Sun», Нью-Йорк, том XLIII, № 104, 26 декабря 1875 г.]
Главному редактору «The Sun».
Сэр!
Сэр… Однажды утренним днем 1867 года Восточная Европа была потрясена известиями самого ужасающего характера. Мишель Обренович, царствующий принц Сербии, его тетя, принцесса Катрин, или Катинка, и их дочь были убиты средь бела дня неподалеку от Белграда в своем собственном саду. Убийца или убийцы так и остались неизвестными. Принца изрешетили пулями и нанесли ему несколько ударов кинжалом, так что его тело обнаружили искромсанным; принцессу убили наповал в голову, а их молодая дочь, хотя и осталась жива, но до сих пор не приходила в сознание. Поэтому, казалось, нет никакой надежды, что она выживет. Этот инцидент произошел слишком недавно, чтобы о нем забыть, и в этой части света в то время все это вызвало горячечное возбуждение.
В австрийских владениях и в областях, находящихся под сомнительным протекторатом Турции, от Бухареста до Триеста, ни одна высочайшая фамилия не чувствовала себя в безопасности. В этих наполовину восточных странах каждый Монтекки имел своего Капулетти, посему тотчас же распространились слухи, что это кровавое деяние было совершено принцем Кара-Георгиевичем или «Черно-Георгием», поскольку именно он регулярно требовал возврата этих областей. Как часто бывает в подобных случаях, арестовали и заключили в тюрьму несколько невиновных в этом преступлении, а настоящие убийцы избежали правосудия. По этой причине из парижской школы привезли юного родственника жертвы, почти еще ребенка, горячо любимого своим народом, чтобы устроить церемонию, на которой его объявили царем Сербии. В суете политических волнений белградская трагедия была забыта всеми, кроме одной почтенной сербской матроны, очень привязанной к семье Обреновича, которая, подобно Рахили, не могла утешиться после гибели своего дитяти. После провозглашения царем юного Обреновича, племянника убитого, она продала все свое имущество и исчезла; но перед этим торжественно поклялась на могилах убитых отомстить за их смерть.
Вампир
Примерно за три месяца до этого ужасного происшествия пишущая эти правдивые строки провела несколько дней в Белграде, и была знакома с принцессой Катинкой. Дома она была очень добрым, нежным и ленивым созданием; выезжая за границу, она, по манерам и воспитанию, казалась истинной парижанкой. Поскольку все действующие лица рассказываемой истории все еще живы, то, следуя правилам приличия, я не стану упоминать их настоящие имена, а буду называть только инициалы.
Старая сербская леди редко покидала свой дом, но время от времени виделась с принцессой. Облокотившись на горы подушек и покрывал, одетая в живописное национальное платье, она шепотом рассказывала о своих оккультных знаниях, от чего иногда среди гостей, собирающихся возле камина ее скромного жилища, ходили леденящие душу истории. Несколько раз толстая незамужняя тетка хозяйки была потревожена прошедшим мимо нее вампиром, и она чуть не умерла от страха при виде ночного гостя, а когда все усилия местного священника изгнать его оказались тщетными, жертву, к счастью, доставила обратно госпожа П***, которая отогнала незваного гостя, просто погрозив ему кулаком и пристыдив на его на известном им обоим языке. Именно в Белграде я впервые узнала об этом интереснейшем филологическом факте, то есть о том, что у привидений есть свой собственный язык. Старую леди, которую я буду называть госпожа П***, обычно посещало еще одно действующее лицо, волею судьбы ставшее главным в нашем ужасающем рассказе: молодая цыганка из отдаленной области Румынии примерно четырнадцати лет от роду. Кто она и где родилась, похоже, не знал никто. Мне рассказывали, что однажды ее привезли с собой странствующие цыгане и оставили на заднем дворе у старой дамы. С тех пор цыганка стала жить в этом доме. Ее прозвали «спящей девушкой», поскольку говорили, что она обладает даром неожиданно засыпать в любом месте, где бы она ни стояла, и рассказывать свои сны вслух. А языческое ее имя было Фрося.
Примерно спустя полтора года известие об этом убийстве дошло до Италии, где я тогда находилась, путешествуя в своем собственном фургончике, беря при потребности напрокат лошадь. По пути я познакомилась со старым французом, неким ученым, путешествующим, как я, в одиночку, но с той разницей, что он совершал путешествие пешком, в то время как я укрощала дорогу с высоты «трона» из сухого сена, сложенного в фургончике. Я наткнулась на него прелестным утром, когда она бродил среди диких цветов и кустов, и я чуть не проехала мимо, ибо была погружена в созерцании окружающего меня великолепия. Мы тут же познакомились, причем нам не понадобилось взаимной церемонии представления друг другу. Я слышала о нем, его имя упоминалось в кругах людей, интересующихся месмеризмом, и знала, что он – известный приверженец школы Дюпоте.
Королева ясновидцев
– Я нашел одну из самых удивительных вещей в этом прекрасном Thebaide,[2] – промолвил он во время нашей беседы, после того, как я предложила ему усесться на мое сиденье из сена. – Сегодня вечером у меня назначена встреча с этой семьей. Они хотят разгадать тайну убийства при помощи ясновидения девушки… о, она удивительна!
– Кто она? – осведомилась я.
– Румынская цыганка. Так получилось, что ее привезли в семейство сербского царствующего принца, который больше уже не царствует, ибо его загадочно уби… Эй, осторожнее! Черт подери, вы нас чуть не опрокинули! – воскликнул он, бесцеремонно выхватывая у меня поводья, и изо всех сил сдерживая лошадь.
– Вы имеете в виду принца Обреновича? – в ужасе прошептала я.
– Совершенно верно, именно его. Сегодня вечером мне надо быть там. Я надеюсь завершить серию сеансов при помощи самой современнейшей и удивительной демонстрации скрытых сил человеческого духа; и вы, если хотите, можете поехать со мной. Я вас представлю; и кроме того, вы сможете помочь мне как переводчик, ведь они не говорят по-французски.
Будучи почти уверенной, что если сомнамбула – Фрося, то остальная часть семьи – это госпожа П***, я с готовностью приняла его предложение. И вот, на закате мы добрались до подножия горы, к дороге к старинному замку, как называл это француз. И он полностью заслуживал данное ему поэтическое название. Когда мы остановились напротив входа в это поэтическое место, я увидела в далеких сумрачных глубинах шероховатую скамью. Тут француз галантно взялся перевести мою лошадь по подозрительно выглядящему шаткому мосту, перекинутому через водяной ров к воротам. Тем временем я увидела, как со скамьи медленно поднялась высокая фигура и направилась прямо к нам.
Это оказалась моя старая знакомая госпожа П***. Теперь она выглядела более бледной и загадочной, чем когда-либо. При виде меня она не выказала никакого удивления, а просто поздоровалась со мною на сербский манер, трижды поцеловав меня в каждую щеку. Потом взяла за руку и повела к укрытию, сплошь заросшему плющом. Там в высокой траве полулежала, спиною опираясь на стену, девушка, в которой я узнала нашу Фросю.
Транс
Она была одета в национальный костюм валахских цыган. На голове ее красовалось нечто похожее на кисейный тюрбан с вплетенными в него медалями и лентами. Туловище девушки закрывала белая сорочка с просторными рукавами, а ноги – множество разноцветных нижних юбок. Лицо ее выглядело мертвенно бледным, глаза были закрыты, и весь облик напоминал каменного сфинкса, что говорило об особенном способе ясновидящей впадать в сомнамбулический транс. Если бы при каждом ее дыхании грудь, разукрашенная монисто и ожерельями, еле-еле не шевелилась, то стороннему наблюдателю вполне могло показаться, что девушка мертва, настолько безжизненным и бледным было ее лицо. Француз сообщил мне, что погрузил ее в сон еще тогда, когда мы подъезжали к дому, и теперь она пребывает в том же состоянии, в котором он оставил ее предыдущей ночью. И еще он пояснил, что теперь начинает заниматься объектом, как он называл Фросю. Затем, больше не обращая на нас внимания, он потряс девушку за руку, а потом, сделав несколько быстрых движений, вытянул ее руку и крепко сжал ее. Рука осталась в том же положении, неподвижная, словно каменная. Потом он начал один за другим складывать ее пальцы, кроме одного – среднего – который он направил прямо на вечернюю звезду, [3] мерцающую в темно-синем небе. Затем повернулся и начал раскачиваться то вправо, то влево, время от времени посылая флюиды, сперва в одно место, затем – в другое. В эти мгновения он напоминал художника, невидимыми, но мощными движениями двигающего кистью и наносящего на картину последние штрихи.
