Чингиз Абдуллаев
Фактор страха
Ненависть — месть труса за испытанный им страх.
Бернард Шоу
Вместо вступления
Тревожный телефонный звонок ворвался в тишину квартиры. Он поднялся, покосился на жену и, пройдя в другую комнату, снял трубку.
— Здравствуй. — Он сразу узнал голос и невольно поежился, поняв, почему звонок раздался точно в половине третьего ночи.
— Что-нибудь случилось? — спросил шепотом.
— Случилось, — сообщил позвонивший, — они нашли Труфилова. Завтра он будет в Москве. Даст показания против тебя.
— Не может этого быть, — растерянно сказал он, — я послал лучших людей. Они не могли…
— Ничего не вышло, — перебил позвонивший, — у тебя осталось два часа времени. Если можешь, уходи. Или спрячься так, чтобы тебя не нашли.
— Куда уходить? Где прятаться? — тяжело дыша, проговорил он. — У меня жена, дети, внуки. Меня все равно найдут.
— Тогда сам знаешь, что делать. И не тяни, полковник. Утром может быть поздно. За ошибки надо платить, сам понимаешь.
— Понимаю, — сказал он с ненавистью, — все понимаю. Спасибо, что позвонил.
Последняя фраза прозвучала с явным сарказмом. Звонившему важно было предупредить полковника, чтобы в первую очередь спастись самому. И полковник презрительно бросил:
— Не беспокойся, я знаю, что делать.
— Тогда все. Прощай. — Звонивший отключил связь.
Полковник медленно положил трубку и опустился на стул, глядя прямо перед собой. Все кончено. Необходимо принять решение. Он взглянул на часы. Если все пройдет нормально, у него в запасе часа два или три. Значит, успеет. Обязан успеть. Полковник не привык долго думать и стал собираться. Быстро оделся, вошел в кабинет, положил в портфель важные документы, две пачки долларов отнес в спальню и оставил на комоде. Затем подошел к жене, тихонько, чтобы не разбудить, поцеловал. Но она проснулась.
— Ты что? Куда собрался?
— Дела у меня, — через силу улыбнулся полковник, — надо съездить на дачу.
— Какую дачу? — не поняла она. — Три часа ночи.
— Я там бумаги важные оставил, — пояснил он, — не беспокойся. На даче и заночую. А утром поеду к стоматологу, зубы разболелись.
— Это так важно? — спросила она, снова засыпая.
— Очень важно. — Он посмотрел на нее, вышел из спальни, заглянул в детскую, долго смотрел на старшего внука. В комнату сына и невестки не зашел. В большой пятикомнатной квартире они с женой жили вместе с семьей сына.
Уже в прихожей, надевая плащ, вспомнил про пистолет, но в кабинет возвращаться не стал, отпер входную дверь и вышел из квартиры.
Через десять минут он уже сидел за рулем бежевой «Ауди».
Ровно через три часа на даче полковника Олега Кочиевского взорвался его автомобиль, стоявший рядом с домом, недалеко от ворот. Прибывшая следственная группа обнаружила в салоне три канистры с бензином. Труп полковника обгорел до неузнаваемости. Его удалось идентифицировать только по расплавленным часам, чудом уцелевшей, только оплавившейся расческе, обгоревшей обуви и золотой коронке, опознанной стоматологом погибшего. Похороны состоялись пышные и многолюдные. Покойный возглавлял службу безопасности крупнейшей нефтяной компании страны. Все говорили о нем как о достойном человеке и прекрасном товарище. Никто не мог понять, что именно он делал в это роковое утро на даче и почему в его машине оказалось сразу три канистры с бензином. Впрочем, об этом почти не говорили. В конце концов, за городом всегда нужен бензин, пусть даже целых три канистры. А несчастные случаи бывают и на даче.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Москва. 10 мая
Его разбудил телефонный звонок, и он с досадой посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Все знают, что до одиннадцати-двенадцати он спит и тревожить его нельзя. Дронго нахмурился и повернулся на другой бок. Сработал автоответчик, предлагавший звонившему оставить сообщение. Зная, что уже не уснет, Дронго прислушался:
— Говорит Всеволод Борисович. Извините, Дронго, что беспокою вас в неурочное время. Понимаю, что всю ночь вы работали и теперь отдыхаете. Но дело не терпит отлагательств. Мне необходимо переговорить с вами.
Прослушав сообщение, Дронго открыл глаза. Романенко человек деликатный и не станет звонить по пустякам. Но что могло случиться с самого утра? Он поднялся с кровати, прошел к телефону. Разболелся левый глаз. Он бросил взгляд в зеркало. Так и есть. После бессонной ночи всегда краснели глаза, в них лопались сосуды. Дронго по ночам читал книги, газеты, выискивая нужные материалы в системе Интернета, знакомясь с интересующими его аналитическими обзорами.
Больше всего он любил книги. Чтение в Интернете казалось ему механическим и неинтересным, если даже там появлялись издания, которых не было в его библиотеке. А библиотека у Дронго была великолепная, множество книг он приобрел в девяностые годы, когда вышло в свет все, о чем только могли мечтать книжные «гурманы», он любил сам процесс общения с книгой, ее запах, хорошее полиграфическое исполнение, иллюстрации, часто знакомые с детства, например, Жана Гранвиля к «Робинзону Крузо» или «Приключениям Гулливера» или художника Брауна, вошедшего в мировую литературу под именем «Физа», к «Запискам Пиквикского клуба».
Но в последние годы на общение с книгами оставалось не так много времени, и порой он испытывал стыд оттого, что не может уделить им должного внимания. Чтение было для него не только эстетическим удовольствием. Во многих книгах, особенно в последнее время, он находил подтверждение своим мыслям, своим наблюдениям. Теперь, когда в его жизни появилась Джил, он делил свои привязанности между нею и любимыми книгами.
Он набрал нужный номер, и Романенко сразу снял трубку.
— Я ждал вашего звонка.
— Что-нибудь случилось с Труфиловым? — спросил Дронго с тяжелым вздохом. Несколько секунд Романенко молчал, ошеломленный его вопросом, потом выдавил:
— Откуда вы знаете?
— Я ничего не знаю. Просто спрашиваю. Вы говорили, что десятого Труфилов улетает в Берлин на заседание суда для дачи свидетельских показаний. Самолет Аэрофлота вылетает в Берлин в одиннадцать двадцать пять. Рейс сто одиннадцать. Такие данные я держу в голове. Вы позвонили в половине одиннадцатого, зная, что в это время я обычно сплю. Значит, случилось нечто непредвиденное. Для вас, человека, увлеченного своей работой, самое важное сейчас — это показания Труфилова и выдача вашему ведомству Евгения Чиряева. Что случилось, Всеволод Борисович?
— Иногда мне кажется, вы ясновидящий, — пораженный, сказал Романенко, — в ваших логических построениях есть нечто дьявольское. Вам никто этого не говорил?
— Говорили. И не единожды. Но чаще меня проклинали преступники, против которых я обращал подобную логику. Так что же произошло?
— Труфилова убили, — сообщил Романенко.
На этот раз умолк Дронго.
— Вы меня слышите? — спросил встревоженный Всеволод Борисович.
— Слышу, — мрачно ответил Дронго, — выходит, все наши усилия по доставке его в Москву пошли прахом.
— Ума не приложу, как это произошло. Труфилова застрелили прямо в аэропорту. В зале для официальных делегаций, где его охраняли два офицера ФСБ. Один из них, кстати, тоже убит. Второй сейчас дает показания.
— Понятно, — очень расстроенный, пробормотал Дронго, — вся наша работа коту под хвост.
— Что? — не понял Романенко.
— Ничего. Значит, теперь все сначала?
— Не знаю, — признался Романенко, — впрочем, я не намерен больше вас беспокоить. Просто хотел сообщить о случившемся. Мы и так перед вами в долгу за вашу апрельскую поездку. Мы не вправе оплачивать вам отели, в которых вы останавливались. У нас строгий лимит на расходование командировочных средств. Тем более мы не можем оплачивать услуги частного эксперта, каковым вы являетесь. Извините, что все так произошло.
— Что вы намерены делать? — осведомился Дронго.
— Прежде всего постараюсь найти убийцу Труфилова и узнать, кто именно нас выдал. Двенадцатого надо быть в Берлине на заседании немецкого суда, рассматривающего нашу просьбу о выдаче арестованного Чиряева. Адвокаты, которых он нанял, не только не позволят выдать его нам, но постараются освободить от уголовного преследования, оправдав по всем статьям. Это будет нашим поражением, Дронго, но без Труфилова ничего нельзя доказать. Очень жаль, что так получилось.
— Нужно бороться, — упрямо сказал Дронго, — они не должны победить. Предъявите свидетельские показания Труфилова. Вы ведь наверняка их зафиксировали.
— Немецкий суд потребует предъявить им свидетеля, — возразил Романенко, — они не всегда доверяют нашим документам и показаниям наших свидетелей, полученным в Москве. На Западе считают, что у нас все еще применяются средневековые пытки для выбивания показаний, в том числе и свидетельских.
