Вера Таюрская
Жила на земле Любовь
Быстро пролетели несколько дней, которые я в конце отпуска решил провести у тетки, сестры матери. Утром, наспех позавтракав, мы отправились с ней на автобусную остановку, чтобы успеть на проходящий рейс. Автотрасса связывала село с областным центром, и автобус останавливался здесь только два раза в сутки: утром и вечером.
Село Красное было ничем не примечательным, но в начале шестидесятых годов двадцатого столетия ему было назначено стать центральной усадьбой совхоза с таким же названием, и судьба его резко изменилась. Способствовало этому и страстное желание правителя страны Никиты Хрущева сравнять город с деревней. На центральной улице возвели несколько двухэтажных домов с городским благоустройством: в каждой квартире было невиданное для сельских жителей чудо – ванная, туалет, а в каждой комнате батареи центрального отопления.
Когда дома были готовы к заселению, выяснилась одна неприятная деталь: чтобы все это благоустройство работало, к ней должны прилагаться соответствующие инженерные сети. Никиту Сергеевича к тому времени от власти отстранили, обвинив в волюнтаризме, а у нового генерального секретаря были свои идеи, никак не связанные со стиранием граней между городом и селом. Но не стоять же квартирам пустыми, и вместо центрального отопления на каждой кухне – благо размер их позволял – поставили печь с теплообменником, над ней – расширительный бак, в который ручным насосом жилец закачивал воду. Печка одновременно служила для приготовления пищи, а горячая вода шла по батареям и обогревала каждую отдельную квартиру. Вода к дому поступала из рядом расположенной колонки, правда, в каждую квартиру ее нужно было тем же жильцам носить ведрами. Другим ведром, помойным, нужно было выносить использованную.
Так же незатейливо была решена и проблема «благоустроенного» туалета: в каждом дворе были построены обычные деревянные будки с дырками в полу и выгребными ямами. Каждому жителю такого «городского» дома полагалось и отдельное помещение с погребом для хранения хозяйственного инвентаря и овощных запасов, поскольку, даже переселившись в «городские» хоромы, их обитатели не отказывались от земельного надела, где выращивали картошку, капусту и прочие овощи. Самые домовитые и старательные из жильцов быстро возвели в дополнение к казенному сарайчику еще и стайки, и обзавелись домашней живностью. В квартире одного из таких домов и жила моя тетка Клавдия Васильевна Антипина.
Когда-то после окончания педагогического института она получила направление в село Красное преподавать биологию, думала, что отработает положенные три года по распределению и вернется в родной город. Судьба, как это часто бывает, распорядилась по-своему. Здесь она встретила мужа, родила двоих детей, обустроила семейное гнездо. Городская девчонка со временем переняла сельские привычки и только в одежде сохраняла классический городской стиль, усиленный необходимостью во всем быть примером для советских учеников.
Вот и сейчас она шла в строгом костюме с прямой юбкой и в блузке с кружевным воротничком, в каких когда-то входила в класс. Ее ноги, несмотря на теплую погоду, плотно облегали шелковые чулки, и даже болезнь коленей не смогла ее заставить отказаться от туфелек на каблучке. Правда, его высота теперь была весьма скромной. Годы изменили ее лицо, оставив живость. Меня всегда удивляли несоответствие строгости его выражения и всегда чуть смешливого взгляда. И сколько помнил, у нее всегда была одна и та же прическа: гладко зачесанные волосы, затянутые в тугой узел на затылке. Правда, в последнее время они из темно-русого стали платиново-серебристыми. Ее сухощавая невысокая фигура почти не изменилась, но, как сетовала Клавдия Васильевна, гардероб в последние годы пришлось немного поменять и купить одежду на пару размеров больше. Муж Клавдии Васильевны умер рано, дети, погодки, выросли, отучились в институтах и в село не вернулись. Сама она о переезде больше не помышляла и оправдывала себя тем, что прикипела к неторопливому сельскому укладу.
Мы шли по центральной улице к автобусной остановке, говорили о моих родителях, Клавдия Васильевна всякий раз напоминала, что из подарков нужно передать отцу, что – матери, беспокоилась, что размеры халата и сорочки могут не подойти, давно она не видела ни сестру, ни ее мужа. Через меня приглашала их в гости и сокрушалась, что из-за слабости здоровья не сможет приехать к нам, все-таки три тысячи километров – это не шутка.
Неожиданно мое внимание привлекла фигура, вынырнувшая из переулка: темная несуразная в балахонистой одежде она настолько контрастировала с ярким солнцем, зеленью садов и разноцветьем палисадников, что вызвала некоторую оторопь. Растерянность усиливалась и от того, что невозможно было с первого раза понять, кто приближался навстречу – мужчина или женщина. На фигуре были надеты брюки и рубашка, напоминавшие рабочую робу маляров, и явно на несколько размеров больше. Цвет ее невозможно было определить, такой обычно называют серо-буро-малиновый. Ноги обуты в видавшие виды кожаные тапочки, какие когда-то выдавали больному вместе с халатом или пижамой, когда определяли на лечение в стационар. Коротко остриженные волосы были густо разбавлены сединой, землистое лицо напоминало застывшую маску, которую не могли оживить даже большие, чуть навыкате темно-синие глаза. Поравнявшись с нами, фигура едва кивнула головой в знак приветствия и удалилась, покачивая головой со стороны в сторону, как метроном.
– Кто это? – спросил я, оглянувшись, провожая ее взглядом.
– Люба-сумасшедшая, – ответила Клавдия Васильевна, и в ее голосе я услышал сочувствие и горечь.
–Так это все-таки женщина?!
– Женщина. А какой она была красавицей в молодости. Да и сейчас она далеко не старуха, ей всего чуть больше сорока. До чего человека довели. Измордовали совсем.
– Кто довел?
– То долгая история…
Тем временем мы подошли к остановке. На ней нетерпеливо, поглядывая в ту сторону, откуда должен был появиться автобус, стояли несколько человек. До его прибытия оставалось минут пятнадцать, но транспорт не пришел ни в означенное время, ни через полчаса, ни через час. «Опять, поди, сломался. Теперь, только вечерним», – подвели итог своему напрасному ожиданию наиболее опытные пассажиры и друг за другом стали расходиться.
Вернулись домой и мы с Клавдией Васильевной. Она принялась готовить обед, а мои мысли были заняты серой фигурой, встретившейся нам утром. Казалось, само Проведение предоставило мне случай узнать долгую историю этой загадочной женщины. И после обеда я попросил тетю рассказать о ней.
– Это была моя самая любимая ученица, Люба, Любаша, Любочка, Любовь. Если бы ты только видел ее тогда! Да я тебе сейчас покажу, – тетя встала из-за накрытого к чаю стола, подошла к серванту и достала толстый в кожаном коричневом переплете
