Пол Андерсон
Гибралтарский водопад
Предполагалось, что база Патруля Времени будет работать здесь лет сто, не больше — пока не закончится Затопление. В течение этого срока постоянно работать на ней предстояло лишь горстке людей — ученым и обслуживающему персоналу; поэтому она была невелика: домик да пара служебных построек, затерявшихся на просторах суши.
Оказавшись за пять с половиной миллионов лет до своего рождения на южной оконечности Иберии, Том Номура обнаружил, что рельеф местности тут даже сложнее, чем ему запомнилось. Поднимавшиеся к северу холмы переходили в четко выделявшуюся на фоне неба горную гряду, прорезанную глубокими ущельями, в которых прятались синие тени. Климат был засушливый: зимой выпадали ливни, летом же речки съеживались в ручейки или пересыхали совсем, а трава выгорала до желтизны. Деревья и кустарники росли редко — терновник, мимоза, акация и алоэ, а вокруг родников — пальмы, папоротники и орхидеи.
Тем не менее жизнь здесь била ключом. В безоблачном небе постоянно парили стервятники и ястребы. Миллионы травоядных паслись одним гигантским стадом: и полосатые, как зебры, низкорослые лошади, и первобытные носороги, и похожие на окапи предки жирафа. Иногда встречались покрытые редкой рыжей шерстью мастодонты с гигантскими бивнями и не очень похожие на своих потомков слоны. Были здесь и хищники: саблезубые тигры, древние виды крупных кошек, гиены, а также стаи обезьян, которые жили на земле, иногда вставая на задние лапы. Муравейники достигали шести футов в высоту. На лугах свистели сурки.
В воздухе пахло сухой травой, выжженной землей, навозом и свежей кровью.
Когда поднимался ветер, он гремел, хлестал, обдавал пылью и жаром. Земля гудела от топота копыт, гомонили птичьи стаи, ревели звери. Ночь приносила холод, и в ясном небе горело такое множество звезд, что никто не замечал непривычных созвездий.
Так было вплоть до последнего времени. И пока больших изменений еще не произошло. Но теперь наступало Столетие Грома. И когда оно кончится, уже ничто не будет таким, как прежде.
* * *
— Нет, спасибо. Сегодня я просто похожу, посмотрю. А вы развлекайтесь. — Мэнс Эверард искоса поглядел на Тома Номуру и Филис-Рэч и улыбнулся им.
Номуре даже почудилось, что этот плечистый, слегка поседевший мужчина с рублеными чертами лица подмигнул ему. Они были из одного временного интервала и даже из одной и той же страны. Разница совсем невелика: Эверарда завербовали в Нью-Йорке 1954 года, а Номуру — в Сан-Франциско 1972-го; все перипетии, выпавшие на долю этого поколения, были просто россыпью пузырьков на глади реки времени по сравнению с тем, что было и что будет потом. Но выпускник Академии Том Номура разменял только двадцать пятый биологический год, Эверард же не говорил, сколько десятилетий добавили к его возрасту странствия по векам и эпохам, а учитывая омолаживающие процедуры, которым регулярно подвергались сотрудники Патруля, догадаться об этом было невозможно. Номуре казалось, что агент-оперативник испробовал в своей жизни столько существований, что стал ему более чужим, чем Филис, которая родилась через два тысячелетия после двадцатого века.
— Давай, пошли, — бросила она Номуре, и он подумал, что даже эта грубоватая фраза на темпоральном языке в ее устах прозвучала нежно и мелодично.
Спустившись с веранды, они направились через двор. С ними поздоровались двое коллег, обращаясь в основном к девушке. Номура их хорошо понимал.
Филис была высокой и стройной, ее лицо с орлиным носом дышало силой, но его суровость смягчали ярко-зеленые глаза и большой подвижный рот; обрезанные над ушами каштановые волосы отливали золотом. Обычный серый комбинезон и крепкие сапоги не портили ни ее фигуру, ни грациозную походку.
Номура знал, что и сам выглядит неплохо — коренастое гибкое тело, скуластое лицо с правильными чертами, смуглая кожа, но рядом с Филис он чувствовал себя бесцветным.
«А также незаметным, — подумал он. — Ну как свежеиспеченному патрульному — и даже не офицеру, а всего лишь научному сотруднику, — как ему сказать аристократке Первого Матриархата, что он в нее влюблен?»
До водопадов оставалось еще несколько миль, но в воздухе уже стоял несмолкающий грохот. Номуре казалось, что он звучал словно хор. Плод воображения это, или он действительно ощущает передающуюся по земле непрерывную вибрацию?
Филис распахнула дверь гаража. Внутри стояло несколько темпороллеров, напоминавших двухместные мотоциклы без колес. Снабженные антигравитатором, эти машины были способны совершать прыжки через несколько тысяч лет. (Роллеры и их пилотов доставили сюда грузовые темпомобили.) Темпороллер Филис был весь обвешан записывающей аппаратурой. Том так и не сумел убедить ее, что нагрузка чересчур велика, а доложить об этом он не мог — она ему никогда не простила бы этого. И Эверарда — старшего по званию офицера, хотя и находившегося в отпуске, — он пригласил присоединиться к ним сегодня в слабой надежде, что тот заметит перегрузку роллера и прикажет Филис передать часть оборудования ее помощнику.
— Поехали, — крикнула она, прыгнув в седло. — Утро скоро состарится.
Том уселся на свой темпороллер, включил привод, и вместе с Филис они выскользнули из гаража и ринулись вверх. Набрав высоту, они перешли в горизонтальный полет и понеслись на юг, где река Океан вливалась в Середину Мира.
* * *
Южный горизонт всегда тонул в клубах тумана, серебристой дымкой уходившего в лазурь. По мере приближения туман поднимался все выше, нависал над головой. Еще дальше вселенная закручивалась серым вихрем и, содрогаясь от рева, горечью оседала на человеческих губах, а по скалам стекали ручейки, промывая русло в земле. Таким плотным был этот холодный соленый туман, что долго дышать им было опасно.
Вид, открывавшийся сверху, был еще более грозным — зримый конец геологической эпохи. Полтора миллиона лет чаша Средиземного моря была пустой. Теперь Геркулесовы Врата распахнулись, и в них рвалась Атлантика.
Рассекая воздух, Номура смотрел на запад, на беспокойное, многоцветное, причудливо расчерченное полосами пены безбрежное пространство. Он видел, как воды океана устремляются в недавно возникший разрыв между Европой и Африкой. Течения сталкивались и закручивались, теряясь в бело-зеленом хаосе, бесновавшемся между землей и небом. Стихия крушила утесы, смывала долины, на много миль забрызгивала пеной берега. Снежно-белый в своей ярости поток, сверкая то тут, то там изумрудным блеском, восьмимильной стеной стоял между континентами и ревел. Брызги взлетали вверх, окутывая Врата туманом, и море с грохотом врывалось внутрь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
