Михаил Чулаки
У Пяти углов
Михаил Чулаки — автор повестей и романов «Что почем?», «Тенор», «Вечный хлеб», «Четыре портрета» и других. В новую его книгу вошли повести и рассказы последних лет. Пять углов — известный перекресток в центре Ленинграда, и все герои книги — ленинградцы, люди разных возрастов и разных профессий, но одинаково любящие свой город, воспитанные на его культурных и исторических традициях. Сквозная тема всей книги — ценность подлинного призвания, ответственность человека перед собой и перед обществом в равной мере — идет ли речь о его любви или труде.
ВЫСОКОВОЛЬТНЫЙ, или Жизнь в предчувствии чудес
1
Тело — ленивый раб! Ноет, скулит, не хочет вставать в четыре утра. Нельзя ему никакой потачки, иначе докатишься, будешь валяться каждый день до семи, а что тогда успеешь в жизни? Ленивый раб, которого приходится приводить в повиновение импульсом воли — как ударом хлыста.
Вольт Комаровский разом вскочил, нытье в ленивом теле тотчас прекратилось, осталось одно чувство: нетерпение! Сколько дел — только-только успеть за те двадцать часов, остающихся до следующего сна. Ужасно досадно, но совсем не спать не удавалось.
Жить он собирается долго. Нет, собираться — намерение вялое, пассивное; Вольт уверен, что проживет по крайней мере сто пятьдесят лет: если смог Махмуд Эйвазов, значит сможет и он, Вольт Комаровский. По крайней мере — сто пятьдесят; доживет, а там будет видно, что дальше. Так что впереди у него остается по крайней мере сто пятнадцать лет, но ведь и прожито целых тридцать пять! А что сделано? Очень мало. Потому надо торопиться жить так, как Галуа в ночь перед дуэлью, — но не одну ночь, а все остающиеся сто пятнадцать лет!
Известны люди, которые всю жизнь спали по четыре часа. Отлично при этом работая. Ну хотя бы Наполеон. Немного смешно в наше время ссылаться на Наполеона, но важно в принципе: если смог Наполеон, значит сможет и Вольт Комаровский.
Странно, что такая элементарная мысль: не тратить на сон больше четырех часов, — пришла Вольту всего три года назад. Тошно вспоминать, сколько времени потеряно, пролежано самым банальным образом! Но с тех пор Вольт ни разу — да-да, ни разу! — не вставал позже четырех. Раз решено — какие могут быть исключения?
Удивительно, что Надя не встает вместе с ним. Не понимает всей очевидной пользы раннего вставания. Мама храпит за стеной — пусть, но Надя могла бы вставать вместе с ним. Раз жена, значит должна быть единомышленницей — во всем.
Конечно, отчасти извиняет Надю то, что у нее нет четкой жизненной цели, как у Вольта: она была цирковой гимнасткой и заработала пенсию к тридцати восьми годам. Сейчас ей сорок, и она уже два года не работает. Все это Вольт понимает, но как только он вскакивает с постели, вид спящей жены невольно начинает раздражать. Надя такая маленькая, что почти и не поймешь: лежит она, или просто одеяло скомкалось на тахте, — а все равно раздражает. Потому что с этого вот и начинается всякая расхлябанность — с долгого спанья. А в Наде расхлябанности — предостаточно.
Да, как бы хорошо иметь жену, которая встает вместе с ним и сразу начинает ему помогать! Ведь сколько чисто технической работы — вести картотеку, например. Могла бы научиться и на машинке печатать… Ладно, Вольт и сам хорош: надо работать, а он перебирает старые обиды! (Старая обида — это, например, когда он сказал Наде как бы мимоходом — он всегда высказывает просьбы как бы мимоходом и никогда не повторяет дважды, — что хорошо бы ей научиться на машинке, а она: «Зачем? Стимула-то нет». Не поняла, как ему нужна помощница.)
Вольт включил настольную лампу, разложил свои бумаги. Живут они в двухкомнатной квартире, одна комната мамина, другая — их с Надей, так что отдельный кабинет остается недостижимой мечтой. А потому, раз уж Надя не хочет вставать вместе с Вольтом, пусть досыпает при свете — не уходить же ему работать в кухню! Это было бы смешно, да и невозможно: здесь в комнате у него под рукой все материалы, которые за собой не потащишь в кухню. Ну а заботу о Наде Вольт проявлял тем, что не стучал на машинке, пока она спит — хотя часто очень нужно было бы попечатать, не откладывая.
Сейчас он писал, в общем-то, популярную книгу, но делал это с большим энтузиазмом, потому что этой своей книгой заявлял о рождении новой науки — и не горстке узких специалистов, а массе читателей. А еще: в процессе писания он систематизировал собственные знания, а кое-что и прояснял для себя.
Сначала были статьи в «Науке и жизни», они-то и побудили издательство «Наука» заказать ему книгу для своей популярной серии. Вольт относится к популярной серии без высокомерия, распространенного среди научных работников (он выражается резче: «Без высоколобого идиотизма!»). Кстати, он предпочитает пусть и канцелярское выражение научный работник слову ученый: далеко не всякий научный работник — ученый в полном смысле!.. Да, без высокомерия, потому что слишком часто выстраивают частокол из латинизированных терминов, нагромождают бесцельные эксперименты, чтобы скрыть пустоту. А популярность требует ясности мысли. Опять-таки Ёольт формулирует категорично: «Всякая гипотеза, которую нельзя объяснить пятикласснику, — шарлатанство!» А поскольку формулировал он это во всеуслышание, то многие коллеги чувствовали себя с отдавленными самолюбиями как с оттоптанными ногами. Будущая книга уже получила название: «Мобилизация резервов человеческого организма». Немного тяжеловесно, но не роман же!
Начинал Вольт как чистый психолог, спортивный и медицинский, и работа его сводилась к тому, чтобы снимать внутреннее торможение, неверие в себя — и тем самым помогать больным выздоравливать, а спортсменам — показывать высокие результаты.
На первых порах Вольт сам удивлялся могуществу слова: очень часто оно действовало сильнее самых сильнодействующих препаратов. «Словом можно убить, словом можно спасти…» — известный стих отнюдь не поэтическая гипербола, но строго медицинский факт. С лекарствами понятно: в них всякая химия, которая вмешивается в болезненные процессы. А слово? Не само же по себе оно лечит! Ясно, что оно высвобождает собственные силы человека — те самые резервы, о которых Вольт теперь пишет. Но какова их природа? Каков механизм их высвобождения? Вольту хотелось это понять, и любознательность неумолимо затягивала его в физиологию, так что он уже и сам не понимал, кто же он в большей степени: психолог или физиолог? И единственный выход, когда оказываешься вот так на границе нескольких старых наук, — объявить о нарождении новой. Для того и книга.
Книга писалась как поэма, или лучше сказать: гимн. Никогда в юности Вольт не изливался стихами, и в книге словно дал выход нерастраченному поэтическому пылу. Гимн возможностям человека! Большинство людей не способны без нудных усилий запомнить четверостишие, — но вот находится человек, память которого беспредельна, вмещает тридцать томов энциклопедии плюс пятнадцать языков! Значит, такая способность заложена в самую конструкцию человека, значит, это дремлет в каждом! Или женщина, приподнявшая автобус, под который попал ее ребенок, — где, в таком случае, предел физических сил? Да сотни примеров. Но все — разрозненные факты, не объединенные и не объясненные внятной теорией: каков механизм высвобождения спрятанных сил? Высвобождать какую-то часть Вольт умеет как психолог, и это малое умение заставляет некоторых слишком восторженных больных объявлять его чуть ли не волшебником! Так что же будет, когда природа человеческих глубин станет понятна?! Заповедные области, где пЪка лишь браконьерствуют факиры, шаманы, чудотворцы. Наука о пределах человеческих возможностей. Уже и составилось пристойное название в лучших традициях — соединение греческого корня с латинским: антропомаксимология.
Ну все, время утренней работы кончилось, пора было ехать в бассейн. Вольт с удовольствием взвесил на ладони исписанные страницы — поработалось хорошо, встал, потянулся, приятно ощущая, что тело его исправно и послушно, и подошел к кровати. Надя спала, укрывшись с головой. Он стянул с нее одеяло. Мало того, что дышит пододеяльным воздухом, так еще уткнула нос в колени — самая нелепая поза. А еще гимнастка. Сколько раз ей говорил, что полезнее всего спать на спине. «А мне так заснуть не можется». Элементарно заставить себя — и все сможется!
— Эй, через десять минут выезжаем.
Надя иногда ездит с ним в бассейн. Раза два в неделю. Хотя могла бы каждый день. Но чаще: «Нет, не встать, лучше умереть, такая невыспанная!» Ну, дело ее, в конце концов: здоровье каждый зарабатывает сам. Или не зарабатывает.
Без физкультуры при сидячей работе нельзя, иначе не то что до ста пятидесяти — просто до пятидесяти можно не дотянуть. Вольт выбрал плаванье. Бег тоже прекрасная вещь, но нынче бегает столько народу, что это сделалось немного банальным. Да и нагрузка при плавании гармоничнее. Вольт ведет занятия с группой пловцов, «обеспечивает психологическое обеспечение», как выражается Константин Иванович Кожелянко, прекрасный, впрочем, тренер, и по этому случаю плавает ежедневно сам в часы утренних абонементных групп. Потому всегда в лучшей форме.
