Даниил Андреев
У демонов возмездия
Поэма
1
Тускнел мой взор… власа редели…Но путь был четок, хоть не нов:Он вел меня в НаркомвнуделеПо твердой лестнице чинов.
— Ваш дух был строг, а руки — чисты,Нарком промолвил, мне вручаЗначок Почетного ЧекистаВ футляре, блестком как парча.
Я бодро поднимался лифтомВ этаж «Особо важных дел»,С врагами сух был и глумлив там,Иль чертом в душу к ним глядел.
Фамилия… знакомый звук вамК чему теперь?.. Но в годы теС партийной четкостью, по буквам,Ее писал я на листе.
Из них любой — путевкой смертиИли путевкой в лагерь был,Но я так верил, — и, поверьте,Вливал в работу честный пыл.
Я стал размеренной машинойИ гнал сомненья. Довод прост:Ведь — шутка ль? — сам непогрешимыйНам доверяет этот пост.
К тому ж работа мне дарилаПорой конфетку: в этот часЯ невозбранно, как горилла,Мог бить подследственных меж глаз;
Тех, кто вчера кичился рангом,Упрятать в каменный мешок,Хлестать по телу гибким шлангомИль просто взглядом вызвать шок.
Ценя и отдых, я в футболеВесь шик ударов понимал,И сын мой был в кремлевской школеВесьма «продвинут», хоть и мал.
Я ждал — и сердце замирало,Что буду завтра, как герой,Блистать лампасом генерала,А после — маршальской звездой.
…Утяжеляя злодеяниями эфирную ткань собственного существа, этим он обрекает себя катастрофическому срыву в глубь миров, как только прекратится существование физического тела, позволявшего удерживаться на поверхности.
2
Списывать душу за душами «в нети»Это был мойДолг.Я то молчал, то рычал в кабинете,Как матерОйВолк.
«Пом» говорил, подытожив таблицейГруду бумаг,ЧтоЯвных врагов арестовано тридцать,А просто такСто.
…Чем-то острее когтей леопардаСтиснулась грудьВдруг.Молния мысли — «Инфаркт миокарда!!»Канула в мутьМук.
Дальше — провал. Мимолетные кадры:Алый венок…Гроб…Пышная речь… Министерские кадры…Множества ногТоп,
Траурный марш, — и в отчаяньи, злобе,Ярость кругомЛья,Еду куда-то на собственном гробе,Точно верхом,Я.
Мглистый, туманный, разутый, раздетый,Я среди дняДрог…Хоть бы один из процессии этойВидеть меняСмог!..
Помнится острый озноб от догадок:— Умер!.. погиб!..Влип!..И самому мне был тошен и гадокСобственный мойВсхлип.
…В первые часы посмертия он теряет всякий ориентир. Уясняется, что, веруя прежде в смертность души, он убаюкивал самого себя.
3
Не знаю где, за часом час,Я падал в ночь свою начальную…Себя я помню в первый разЗаброшенным в толпу печальную.
Казалось, тут я жил векаПод этой неподвижной сферою…Свет был щемящим, как тоска,И серый свод, и море серое.
Тут море делало дугу,Всегда свинцово, неколышимо,И на бесцветном берегуСновали в мусоре, как мыши, мы.
Откос покатый с трех сторонНаш котлован замкнул барьерами,Чтоб серым был наш труд и сон,И даже звезды мнились серыми.
Невидимый — он был могучРазмеренно, с бесстрастной силою,Швырял нам с этих скользких кручРаботу нудную и хилую.
Матрацы рваные, тряпье,Опорки, лифчики подержанныеСкользили плавно к нам в жилье,Упругим воздухом поддержанные.
Являлись с быстротою пульВ аду разбиты, на небе лиБутылки, склянки, ржа кастрюль,Осколки ваз, обломки мебели.
Порой пять-шесть гигантских мордИз-за откоса к нам заглядывали:Торчали уши… взгляд был тверд…И мы, на цыпочках, отпрядывали.
Мы терли, драяли, скребли,И вся душа была в пыли моя,И время реяло в пыли,На дни и ночи не делимое.
Лет нескончаемых чередБыл схож с тупо-гудящим примусом;И этот блеклый, точно лед,Промозглый мир мы звали Скривнусом.
Порой я узнавал в чертахРазмытый облик прежде встреченных,Изведавших великий страх,Машиной кары искалеченных.
Я видел люд моей землиТех, что росли так звонко, молодо,И в ямы смрадные леглиОт истязаний, вшей и голода.
Но здесь, в провалах бытия,Мы все трудились, обезличены,Забыв о счетах, — и друзья,И жертвы сталинской опричнины.
Все стало мутно… Я забыл,Как жил в Москве, учился в Орше я…Взвыть? Шевелить бунтарский пыл?Но бунтаря ждало бы горшее.
А так — жить можно… И живут…Уж четверть Скривнуса освоили…На зуд похожий, нудный трудЗовется муками такое ли?!
…В Скривнусе он чувствует подлинное лицо обезбоженного мира. Сознание души озаряется мыслью: стоило ли громоздить горы жертв — ради этого?
4
Но иногда… (я помню одинЧас среди этих ровных годин)
В нас поднимался утробный страх:Будто в кромешных, смежных мирах
Срок наступал, чтобы враг наш могНас залучить в подземный чертог.
С этого часа, нашей тюрьмыНе проклиная более, мы
Робко теснились на берегу,Дать не умея отпор врагу.
Море, как прежде, блюло покой.Только над цинковой гладью морской
В тучах холодных вспыхивал знак:Нет, не комета, не зодиак
Знак инструментов неведомых висТо — остриями кверху, то вниз.
Это — просвечивал мир другойВ слой наш — пылающею дугой.
И появлялось тихим пятномНечто, пугающее, как гром,
К нам устремляя скользящий бег:Черный, без окон, черный ковчег.
В панике мы бросались в барак…Но подошедший к берегу враг
Молча умел магнитами глазВыцарапать из убежища нас.
И, кому пробил час роковой,Крались с опущенною головой
Кроликами в змеиную пасть:В десятиярусный трюм упасть.
А он уже мчал нас — плавучий гробГлубже Америк, глубже Европ.
Омутами мальстрема — туда,Где трансфизическая вода
Моет пустынный берег — покровСледующего из нисходящих миров.
5. МОРОД
Я брошен был на берегу.Шла с трех сторон громада горная…Тут море делало дугу,Но было совершенно черное.
Свод неба, черного как тушь,Стыл рядом, тут, совсем поблизости,И ощущалась топкость лужПо жирной, вяжущей осклизкости.
Фосфорецируя, кустыПо гиблым рвам мерцали почками,Да грунт серел из темнотыЧуть талыми, как в тундре, почвами.
Надзора не было. И грунтМог без конца служить мне пищею.Никто здесь не считал секундИ не томил работой нищею.
Но, мир обследовав кругом,Не отыскал нигде ни звука я:Во мне — лишь мыслей вязкий ком,Во мне — лишь темень многорукая.
И жгучий смысл судьбы земной,Горя, наполнил мрак загробности;Деянья встали предо мной;И, в странный образ слив подробности,
Открылся целостный итогБыть может, синтез жизни прожитой…Знобящий ужас кровь зажег,Ум леденел и гас от дрожи той.
На помощь!.. Разве я готовОбнять масштабы преступления?!Мелькал оскал скривленных ртов,Застенки, вопль, а в отдалении
Те судьбы, что калечил яБессмысленней, чем воля случая,Рывком из честного жилья,Из мирного благополучия.
Я, наконец, постиг исподВсех дел моих — нагих, без ретуши…И тошный, ядовитый потРазъел у плеч остатки ветоши.
Хоть поделиться! испроситьСовета тех, кто выше, опытней,Чья помощь смела б ороситьБесплодно гибельные тропы дней!..
Узнал потом я, что МородПрозванье этого чистилища;Что миллионный здесь народТомится, к выходу ключи ища;
Но из страдающих никтоНе видит рядом — тут — товарища:Все тишью смертной залитоИ ты б устал, живую тварь ища.
Один! один! навек один!Бок о бок лишь с воспоминанием!..Что проку в том, что крохи льдинЯ, как подачку темной длани, ем?
Жизнь догоревшая, светясь,В мозгу маячила гнилушками,И я, крича, бросался в грязьЛицо в ней прятать, как подушками.
Да где ж я, Господи?! на дне?В загробном, черном отражении?..И Скривнус раем мнился мне:Там люди были, речь, движение…
Отдать бы все за ровный стук,За рабий труд, за скуку драянья…О, этот дьявольский досуг!О, первые шаги раскаянья!
Ни с чего другого, как с ужаса перед объемом совершенного зла, начинается возмездие для душ этого рода.
