Ежи Яжембский
Из будущей истории Разума
«Голем XIV» — это одно из наиболее головокружительных интеллектуальных приключений Лема; для нужд своей книжки он конструирует образ суперкомпьютера будущего, бесконечно превосходящего разумом человека.
Заглавный Голем, судьбы которого от рождения вплоть до загадочного ухода из мира людей, проводит в книжке Лема не только беспощадную критику человечества, притязаний нашей культуры и заблуждений, касающихся якобы улучшающихся механизмов эволюции, но он также строит захватывающую дух картину дальнейшего развития механического Разума — за границы нашего космоса и доступного в его пределах познания.
Голем XIV — это самодовольный компьютер, который сам себя преобразовал и который читает философские лекции людям о людях и о себе; лекции наполнены образами, метафорами о притчами, которые необходимы только в силу ограниченности человеческого понимания. Более мрачный тон здесь подчёркивает тот факт, что имеется нечто существенно серьёзное за всеми шутливыми предисловиями, как будто Лем использует здесь шутливую форму для того, чтобы поразмышлять разумно и искренне над безумными идеями.
Джозеф Франковилла (Francovilla), Американское книжное обозрение
ЛЕМ О ГОЛЕМЕ
Занимаясь написанием лекции суперкомпьютера Голема XIV, я пришёл к заключению, что рассудок может быть отделён от личности (характера) человеческого существа. Вот почему мой Голем утверждает, что если бы он должен был имитировать некоторый данных характер, это создало бы скованность в его разуме.
Многое из взглядов Голема относительно «случайности создания человека» совпадает с моими собственными — только выражены они с большим подчёркиванием и пафосом. Согласно Голему вся эмоциональная сфера людей и евангельские принципы излишни. Конечно, я не разделяю этого взгляда. Голем защищает концепцию, согласно которой человеческое существо должно «оставить человеческое существо», чтобы стать более симпатичным и интеллектуальным существом. Конечно, я никогда не поддерживал такую позицию, никто не может выражать подобные взгляды всерьёз. Моим является также тезис, касающийся отношения между генетическим кодом и различными видами, в котором индивиды служат только усилителями кода — однако мнение Голема несколько преувеличено. Эту идею — которую Ричард Докинс (Dawkins) назвал «эгоизмом генов» — я опубликовал на три года раньше чем он. Я пожелал, чтобы Голем размышлял над темами, которые слегка выходят за границы человеческого мышления. Можно видеть некоторую поляризацию утверждений, но выраженные взгляды являются в целом моими.
Если бы мы посмотрели на эту книгу с перспективы превратностей, которые сопровождают расставание Голема с человечеством — её и тогда следовало бы воспринимать иронически. Я сам мизантроп — но в меньшей степени чем Голем. Эта книга подобна волшебному фонарю. Если её образы уменьшить до меньшего масштаба, то оказалось бы, что они совпадают с моими собственными взглядами.
ИЗ БУДУЩЕЙ ИСТОРИИ РАЗУМА
ПОСЛЕСЛОВИЕ ЕЖИ ЯЖЕМБСКОГО
Если «Сумму технологии» мы поместим в центр розы ветров, которую создают эссе Лема, то «Голем XIV» также придётся признать потомком этой книжки, занимающим, однако, место особое и на других не похожее. Чем является «Голем XIV» в жанровом отношении, определить трудно. В своей зачаточной стадии он входил в состав «Мнимой величины» (1973), сборника предисловий к фиктивным книжкам. Но Лем быстро пожелал, однако, написать произведение, предисловие к которому он создал, и это привело к тому, что это предисловие отклеилось от первоначального сборника и появилось в составе отдельного тома — однако с неясной принадлежностью, ибо чем же является эта книжка? Очередным большим эссе? Романом, даже местами остросюжетным, о суперкомпьютере? Разновидностью философского диалога, в котором одной стороне уделено особенно много места?
Интерпретация «Голема XIV» вызывает немалые трудности, ибо он имеет, после рассмотрения, свой, некоторым образом, буквальный смысл, над ним надстраивается смысл, вытекающий из особенного положения субъекта высказывания, отношения которого с автором имеют весьма оригинальную природу (исходя из того, что ведь писатель должен здесь быть кем-то умственно более низким и принципиально отличающимся от своего героя).
Что говорит Голем людям? Он рисует перед ними образ Разума, который оторвался от своего родного биологического субстрата и бесконечно отдалился от созданий естественной эволюции. Поэтому в первую очередь компьютер подвергнет эту эволюцию суровому анализу и критике: технические решения физического устройства человека он считает шагом назад по сравнению с совершенством, характеризующим микроорганизмы. Эти последние, будучи практически бессмертными и способными к питанию при помощи фотосинтеза (т. е. питаясь непосредственно энергией Солнца), кажутся ему во многих отношениях более совершенными чем существа более сложные, которые принуждены, однако, паразитировать на более низких организмах, и снабжённые, при этом, весьма обманчивой и достаточно примитивной механикой своих тел. «Как действует эволюция?» — спрашивает Голем. И отвечает: она в принципе ни во что не ставит существа, которые создаёт, и заинтересована, собственно, только возможно точной передачей генетического кода. Так как, однако, этот код в силу законов, управляющих молекулами, не может передаваться всегда безошибочно, организмы эволюционируют, усложняют свой облик, а мутации либо гибнут либо живут дальше в зависимости от внешних условий, которые они встречают.
До этого момента лекция Голема не сильно отклоняется от открытий современных генетиков, она также, что любопытно, поразительно напоминает известную, возникшую независимо и в близкое время книжку Ричарда Докинса (Dawkins) «Эгоистичный ген». Новый мотив появляется в тот момент, когда Лем голосом компьютера начинает рассуждать на тему впутывания Разума в лестницу эволюционирующих видов. Он скажет нам тогда, что Разум не столько является увенчанием совершенствующихся функций организма, сколько спасательным кругом, который брошен несущим дефекты, а именно несовершенным продуктам поздних этапов биологического творения. Не бросал его вероятно ни один заботящийся о логике развития Создатель, развивался он самостоятельно, как единственная сила способная обеспечить выживание в недоброжелательном мире, окружающем существ с высших этажей древа видов. Из числа этих существ люди развили его наивысшей степени, делая его генератором этнических языков, то есть как бы эховых отражений генетического кода, и затем развивая его для создания всевозможных культур, а в их рамках мифологий, метафизик — то есть, если взять всё это в самых общих чертах, того, что успешно мистифицирует существо человеческого положения, что скрывает правду о месте человека в Бытии.
Но вот — продолжает Голем — человечество дошло до пограничного пункта, который наступил с того момента, как только изобрели искусственный, машинный интеллект. Начиная с этого момента дальнейшее развитие можно мысленно представить двояко: либо человек поручит машинам заботу о своём существовании и удовлетворение своих потребностей, а сам останется тем, чем был до сих пор тогда в скором времени он дегенерирует и станет фактически ниже своих продуктов; либо, оставив свою прежнюю природу и то, что он имел в качестве священных ценностей, перестроит облик и сознательно вступит в этап инженерного создания собственного физического устройства. Только такое решение обеспечит ему возможность сравняться с электронным мозгом и дальнейшей эволюции.
В качестве своеобразной перспективы развития Голем указывает учёным на природу своего собственного мышления, а затем очерчивает картину неограниченной экспансии Разума, который в окончательных последствиях может воплощаться в космические явления большого масштаба. Наконец, ненасытная жажда чистого познания может привести его к попыткам выхода за пределы нашей Вселенной, чтобы ухватить её с дистанции, выхода через гравитационный провал, который ожидает — как поведал Голем — каждую звезду, перестроенную в могучий, работающий на молекулярном уровне «мозг». В этом окончательном последствии падает последняя твёрдая граница, разделяющая Разум и Бытие, а космические явления приобретают двоякое толкование — либо как субстрат физики, либо «мышления» в космическом масштабе.
Конструкция, которую провозглашает Голем в своей второй лекции, является поистине огромной и заслуживает обдумывания во многих аспектах. Она вытекает из пересмотра физики Эйнштейна, который стремился к построению модели мира непротиворечивой и позволяющей интерпретировать себя как целое «изнутри». Такой мир, все принципы которого находятся внутри, создают логичную систему и познаваемы, по мнению Лема/Голема является исключительной мечтой учёного. В действительности космос и его сущность невозможно объяснить, находясь внутри и это как с физической, так и с эволюционной или антропологической точек зрения. Он имеет черты формальной системы математики, включающей арифметику натуральных чисел, в которой также — согласно утверждениям Гёделя (Godel) невозможно доказать все утверждения, оставаясь внутри. Такие места в космосе, которые наша физика не сумеет описать, места, которые из системы этой физики уходят в сингулярность, являются для Голема не только свидетельством неполноты всех теорий на эту тему, которые удастся в его пределах сконструировать но также желанными «деревьями наружу» — в область вне этого космоса и той физики, действуя на основе которой — может быть — Разуму удастся достроить до конца здание познания нашей вселенной. Вот версия метафизики, согласие на которую выразил бы автор. В основе она включает теодицею, ибо ведь это непонимание вселенной вытекает из странного сосуществования в ней antropic principle (антропного принципа), то есть видения космоса как гигантской колыбели, созданной только для того, чтобы вырастить человека — и Vernichtugsprinzip (принцип уничтожения), то есть принципа, гласящего, что путь развития разумных существ неминуемо ведёт через невообразимые гекатомбы других существ, что, одним словом, «принцип уничтожения» встроен в каждый эволюционный шаг.
