Николай Гарин-Михайловский
Корейские сказки (сборник)
Предисловие
В 1898 году, в сентябре и октябре, я проехал из Владивостока в Порт-Артур, – большею частью верхом, частью в лодке: в лодке – по Ялу (Амнока-ган).
Ехал не прямо, а с заездами, – то в Корею, то в Маньчжурию.
Во время этого путешествия я собрал прилагаемые сказки.
Двадцать-тридцать корейцев, в своих дамских белых кофточках, в дамских шляпах с широкими полями и высокими узкими тульями, окружали нас, присаживаясь на корточках, и лучший сказочник рассказывал, а остальные курили свои тонкие трубочки и внимательно слушали.
Мой переводчик г. Ким, сам кореец, прекрасно владеющий и корейским и русским языком, учитель по специальности, переводил; я быстро, фраза за фразой, записывал, стараясь сохранить простоту речи, никогда не прибавляя ничего своего.
За это я ручаюсь и не сомневаюсь, что будущие исследователи подтвердят истину моих слов.
Я слушал эти сказки то вечером, после гостеприимного ужина, то во время отдыха на перевалах, откуда раскрывалась перед нами далекая панорама долин и гор в осеннем нежном, как старые персидские ковры, узоре.
Целые снопы фиолетовых и оранжевых лучей заходящего во всем своем величии желтого солнца заливали эту даль, и она сверкала, вспыхивала в последний раз и уже исчезала, как видение, в просвете быстро наступавших сумерек. И все кругом – и эта даль, и эти люди, и их жизнь – казались тоже сказкой.
Одну тетрадь со сказками я потерял, к сожалению. Теперь, когда я опять еду туда, на далекий Восток, мне, может быть, удастся возместить эту потерю. А может быть, я не найду уж той прежней сказочной Кореи, тех библейских патриархальных фигур: чистых, доверчивых детей; наивных, благородных и в то же время пятитысячелетних старцев, изведавших и познавших и душу человеческую и тщету всего земного, которым ничего, кроме их сказок и гор, не надо.
Юмор, добродушие, всепонимание и всепрощение, поразительное благородство.
Так они живут, так умирают.
Я стою над умирающим корейцем, впервые увидевшим нас, белокожих. В его доме на нас произвели нападение, его смертельно ранила одна из пуль нападавших хунхузов.
Темное, красивое, иконописное лицо; чудные большие глаза; черная борода, напоминающая индуса. Спокойствие, величие простоты…
– Я исполнил только свой долг гостеприимства… Но уходите скорее отсюда… Оставьте нас… Нет, не надо золота, потому что оно привлечет опять злых людей и погубит нас…
Корейцев называют трусами.
За белые костюмы, за робость – русские называют корейцев белыми лебедями.
Да, как лебеди, корейцы не могут драться, проливать человеческую кровь; как лебеди, они могут только петь свои песни и сказки.
Отнять у них все, самую жизнь – так же легко, как у детей, у лебедей: хорошее ружье, верный глаз…
Ах, какие это чудные, не вышедшие еще из своего сказочного периода дети!
1. Заяц
Заболел морской царь, и доктор-рыба доложил ему, что только печенка зайца может спасти его от смерти.
Тогда послали кету поймать зайца. Кета поплыла, но у берега попалась на удочку.
Послали сома, но и сом попался.
Тогда послали ужа. Но уж, когда выполз на берег, попал под колеса арбы и был раздавлен.
Тогда послали черепаху.
Черепаха разыскала царя зверей, тигра, и говорит:
– Ты царь, и у нас есть царь. Наш царь умирает, и доктор сказал ему, что если он не съест заячьей печенки, то жить он не будет.
Тигр выслушал и приказал привести к нему зайца.
– Иди, – сказал он, – за этой черепахой: тебя зовет морской царь.
Идет заяц с черепахой и выпытывает, что нужно от него морскому царю.
Рассказала ему черепаха, в чем дело.
– Но если у меня вынут печенку, так ведь я уже жить не буду?
– Этого я не знаю, – сказала черепаха.
– Ну, так вот что, – у меня есть один хромой родственник. Он давно жалуется, что ему от хромой ноги жизнь не в жизнь. А царю вашему ведь все равно, чью печенку ни есть, – лишь бы только заячья была.
Так ты подожди меня, я только вот в этот лес сбегаю и живо приведу тебе хромого зайца.
– А мне все равно, – сказала черепаха и выпустила зайца.
Заяц шмыгнул в лес, и только его и видели.
Ждала-ждала черепаха и поползла к своему царю.
Узнал царь, в чем дело, и велел ей опять ползти к царю зверей.
Рассказала черепаха царю зверей, как ушел от нее заяц.
– Ну, иди домой, – сказал ей царь, – от тебя он опять убежит, – я пошлю его с более надежным.
Услыхал заяц, что его опять ищут, и говорит:
– Ну, теперь, когда мне все равно умирать, сделаюсь я хунхузом.
И заяц сделался хунхузом.
Раз видит он, ползет по дороге черепаха.
– Ты куда ползешь? – спрашивает ее заяц.
– Да вот к вашему царю сказать, чтобы он больше не беспокоился, так как наш царь уже умер.
Тогда заяц забежал вперед черепахи и, присев перед своим царем на корточки, сказал:
– Слыхал я, великий царь, что ты требуешь меня, – вот я.
– А где ты был до сих пор?
– Я бегал на китайскую сторону к брату своему в семнадцатом колене.
– А почему ты ушел тогда от черепахи?
– Я не ушел, а отпросился согласно разрешению выставить за себя хромого. Вот к этому хромому брату я и бегал.
– Ну?
– Да, не пошел, – говорит, не хочу еще умирать.
– А не хочет, так иди ты.
В это время приползла черепаха с известием, что их царь уже умер.
– Ну, умер, так умер, – сказал тигр и отпустил зайца с наградой.
2. Три брата
Жили три брата на свете, и захотели они нарыть жень-шеню, чтобы стать богатыми. Счастье улыбнулось им, и вырыли они корень ценой в сто тысяч кеш. Тогда два брата сказали: «Убьем нашего третьего брата и возьмем его долю». Так и сделали они. А потом каждый из них, оставшихся в живых, стал думать, как бы ему убить своего другого брата. Вот подошли они к селу. «Пойди, – сказал один брат другому, – купи сули (водки) в селе, а я подожду тебя». А когда брат пошел в село, купил сули и шел с ней к ожидавшему его брату, тот сказал: «Если я теперь убью своего брата, мне останется и вся суля и весь корень». Он так и сделал: брата застрелил, а сулю выпил. Но суля была отравлена, потому что ею хотел убитый отравить брата. И все трое они умерли, а дорогой корень жень-шень сгнил. С тех пор корейцы не ищут больше ни корня, ни денег, а ищут побольше братьев[1].
3. Восьми-несчастный
У человека восемь счастий: счастливая могила предков; хорошая жена; долголетие; много детей; много хлеба; много денег; много братьев; образование. Но есть люди, которые не обладают ни одним из этих счастий, и тогда они называются восьми-несчастными – Пхар-ке-боги.
Одним из таких и был Ниноран-дуи, которого даже жена бросила.
И все ж таки случилось однажды так, что Ниноран-дуи встретил женщину по имени Дю-си, – молодую, красивую, богатую, которая полюбила Ниноран-дуи. И Ниноран-дуи полюбил Дю-си. Но так как несчастия восьми-несчастных передаются и тем, кто любит их, то и для Дю-си встреча с Ниноран-дуи не прошла даром, – ее торговые дела пошли плохо, ее скот падал, поля ее не приносили больше урожая.
Все это кончилось тем, что, когда однажды Дю-си проснулась, она не нашла больше подле себя своего любимого Ниноран-дуи, она нашла только письмо его. Он написал ей, что, несмотря на то, что он любил ее всеми силами своей души, он оставляет ее, так как ничего, кроме несчастия, он не может ей дать.
Дю-си, прочитав письмо, горько заплакала, потому что она любила Ниноран-дуи, а не свои богатства, которые она с этого момента возненавидела; раздав их нищим, она ушла из тех мест, где жила.
Она шла по долине, плакала и думала: «Если бы у меня было столько хлеба, чтобы накормить всех голодных, и столько денег, чтобы дать всем, кто в них нуждается, тогда не было бы больше горя на земле!»
Когда она так думала, она вдруг увидала перед собой едущего на быке красивого сильного человека, увешанного цветами и обвитого колосьями. Он остановил быка и сказал ей:
– Полюби меня, будь моей женой.
– Я люблю уже одного восьми-несчастного и никого, кроме него, любить не могу. Но если желаешь, будем братом и сестрой, – отвечала Дю-си.
Они побратались по обыкновению их страны: надрезав себе пальцы, кровью написали свои имена, каждый на поле своей одежды, затем, отрезав написанное, обменялись, и, спрятав это у себя на груди, каждый отправился своей дорогой.
Утомившись от пути, Дю-си вошла отдохнуть в хлеб, прилегла там и заснула. Во сне она увидала белого, как серебро, лицом и волосами старика, который сказал ей: «Тот человек, которого ты встретила на быке и с которым побраталась, был я. Я – дух долины. Я знаю твое желание. Вот тебе мешочек с рисом, – одного зерна довольно, чтобы самый большой котел наполнился рисом. И сколько бы ты ни брала из этого мешочка рису, он никогда не истощится!» Сказав это, старик исчез, а Дю-си проснулась. Около нее лежал маленький мешочек с рисом.
