Глава 1, в которой Мих видит самую настоящую дворянскую магию
— Поединок! Поединок!
Мимо почти пронеслась ватага незнакомых мальчишек. Один из них, белобрысый с перебитым набок носом, на секунду задержался, уже даже за камнем нагнулся, но Мих прорычал ему в спину:
— Лучше не надо, паря…
— Митька, да брось ты, не видишь — орчук? Руки об такого только марать.
Белобрысый трусливо обернулся и умчался прочь. Много их таких бегает, всем полукровка как бельмо на глазу, каждый и норовит поддеть, унизить или просто осмеять. Нечто мало жизнь Миха била-кручинила? Орчук поднялся на ноги, отряхнул широкие короткие штаны, поковырял мостовую босым пальцем и покрутил головой.
Солнца за тучами не видно, те аж будто над крышами висят, но чутьем своим звериным, за долгие года родичами-кочевниками выпестованным, знал орчук, что время к закату близится. Что то значит? Не будет больше сегодня работы. Не станет половой кричать его по мелкому поручению, не прикажет купец товар какой к дому снести, не попросит кузнец лошадь для перековки подержать. Поесть, значитца, надо да спать идти.
Мих отер пот с широкого крепкого лба. Ох, духота-то какая, разродиться бы небу дождем, а то мочи совсем нет. Пучится тучами, пучится весь день, да толку никакого. Ему-то еще ладно — привыкший к жаре, — а вот барыню одну давеча сморило. Прям тут, несчастная душа, упала; кабы не он, голову расшибла б. Милая такая, сахарная, кожа белая, Мих сроду даже рядом с такими не стоял. А она ему: «Мерси!» — и к сопровождающему вспорхнула. Эх, кабы человеком был, так бы и приударил.
Орчук оглядел взглядом пустеющую улицу. Гордо высились кирпичные молчаливые дома, пропахшие с парадных духами да одеколонами всякими, а с черного входа смердящие нечистотами и помоями, что прислуга прямо на ступени льет. Лениво переругивался биржевой извозчик с обычным ванькой, вставшим по ошибке на его место, но понимал Мих: не дойдет до драки, слишком уж жарко, чтобы кулаками махать. Возвращались со службы в пыльных штиблетах и мундирах не по размеру канцеляристы низших чинов, для которых обращение «Ваше благородие» — и то за счастье. Действительно, пора.
Купил Мих два калача огроменных за четыре копейки. Еда хоть и черствая, залежалая, однако питательная. Да и любил орчук все самое простое, как папенька его говаривал, незамысловатое. Репу тушеную, кисель гороховый, рассольник, щи разномастные, даже из «людской» говядины, грибы в сметане запеченые, пироги. Бывало в дни жирные, прибыльные или особливо удачливые угощали его яствами наниматели — то ли из жалости, то ли забавы ради. Всем интересно поглядеть, как чудовище такое будет белорыбицу тушеную али артишоки фаршированные кушать. Не знали, что орчук не только этикетам разностным обучен, но даже грамоте мало-мальской. Все же папенька, царство ему небесное, был человеком, и всю жизнь старался из него, Михаила Бурдюкова, человека сделать.
А может, и вправду махнуть к Острожевскому тупику, поединок посмотреть? Время раннее, идти недалече, хоть какое-то разнообразие в жизни. Конечно, сошлись, по обыкновению, студенты меж собой: покричат, пошумят, шпагами помашут, ранятся немного да домой разойдутся. И то забава.
Прошел три улицы, ножищами толстыми мостовую меряя. Камень разгорячился за день, мимолетно ступать на него приятно, даже щекотно, а вот надолго не задержишься, обожжешься. Слава богу, в Острожевском тупике хоть и светло, но все же прохладнее. С трех сторон окружен он высокими, в три этажа, домами, с четвертой, что на Верхнеколоменскую выходит, солнце лишь под вечер, как сейчас, зыркает.
Осмотрелся Мих: ох, божья матерь-заступница, люду-то разного сюда набилось, как ворья на ярмарку! Рабочих десятков несколько; крестьян, что в город приехали; ребятишек прорва, шмыгают туда сюда; купцов восемь человек, пришли, не побрезговали, стоят особливой кучкой; служивых тоже много. Но самое главное, среди самих зачинщиков трое высокородных, таких по лицу и взгляду отличить нетрудно.
— Прошка, ходь сюды! — орчук увидел знакомую чумазую физиономию.
— Чего тебе, Мих? — малец хоть бока руками подпер, но все же подошел.
Махонький совсем, осьмилеток, Гришки-пропойцы сынок четвертый. Всю жизнь орчук удивлялся таким людям: живут чем Бог на день им подаст, а семьи большие. Дети в рванье, вечно голодные, однако из большинства люди настоящие вырастают. Если выживут, конечно.
Отломил половину от оставшегося второго калача и протянул мальцу. Тот не погнушался черствого хлеба, откусил.
— Прошка, а чего тама намечается?
— Нешто не видишь? Поединок.
— Оно и козе понятно, что не масленичные гулянья. Ты мне скажи, людей отчего так много? Да высокородные как сюда прибились?
— Так биться будут высокородные оба, вот у них энти, как их самое… сенкунданты, вот.
— Нечто? — удивился орчук.
— И, это, ты место получше займи. Сейчас народу еще боле набежит. Поединок непростой, до Поглощения.
— Быть не может!
— Вот те и не может. Мих, побег я, а? — Прошка умоляюще посмотрел, гадая промеж себя, сполна он рассказал за кусок калача или нет.
— Ну, беги, — махнул в ответ орчук.
А сам начал продвигаться вперед, орудуя здоровенными руками. Зеваки недовольно оборачивались, некоторые даже словом бранным задевали, но, заметив круглое недоброе лицо (а Мих даже в самом благодушном расположении выглядел устрашающе, орочья кровь — она и есть орочья кровь), отступали в сторону. Так и вышел к первым рядам. А тут уж и рассмотреть дуэлянтов можно было.
Ближе к Миху стоял рослый красавец с пышными усами в служебном вицмундире. Орчук удивленно рассматривал однобортный полуфрак василькового цвета, застегнутый на желтые пуговицы с гербом, стоячий красный воротник из сукна и такого же цвета обшлаги. Высокий полицейский чин, не иначе. Под рукой незнакомец держал суконную фуражку и перчатки из великолепно выделанной кожи. Мих окрестил его «Ваше Высокоблагородие». Возле красавца ожидали трое секундантов, тоже из аристократов, по всей видимости, пришедшие с ним.
Рослый человек в хоть и хорошо чищенном, но поношенном и бедном гражданском мундире повернулся к первому спиной. Плечи покаты, но не из-за худобы, а скорее из-за плохой одежды, в петлицах три звездочки маленькие. Мих наморщился, вспоминая науку отца: стало быть, секретарь коллежский. Странно все это. Если Прошка не соврал и бой до Поглощения, стало быть, оба магией должны обладать. А это что значит? Оба из Высших семей, другие в их Славии волшебством не владеют. Так почему же тот, который спиной
