Орлова Василина
Голос тонкой тишины
Василина Орлова
Голос тонкой тишины
Не к добру
Что-то случилось - толкнуло предчувствие, и я вышла из подъезда торопливым шагом. Подняла стоймя воротник серого драпового пальто. В арку метнулся черный кот, ощетинившийся от постоянного недоедания и недовольства жизнью. И всплыла чужая, застарелая, времен всех прапрабабушек, мысль: не к добру.
Кот ждал на тротуаре. Из-за угла величаво выплывал белый "мерседес"... Однажды мой великовозрастный брат, всего на год младше, озирая сияющие бока стоявшего у нас во дворе точно такого же мерса, восторженно проговорил: "Луноход..." "Луноход" приближался, и его фары наполняли зеленью зрачки кота.
Иногда за обязательства, не выполненные в один день, приходится нести ответственность всю жизнь. Живешь и не понимаешь, что же ты такого не сделал, что сделать стоило, и в чем виноват. Но тогда я этого еще не знала.
Разве слепой виноват, если чего-то не увидел? Да еще не увидел того, чего не существовало?
Помню только, что во мне проснулось языческое стремление задобрить всемилостивых богов. Если я накормлю этого голодного любимца фараонов, может, обойдется?
- Хочешь хлеба и вина? - усмехнувшись, предложила я коту.
Опустила руку в карман, но там было пусто.
- Не-а, - выручил меня кот.
И тут я увидела. В нише стоял человек. На единственной ноге, вместо второй - костыль. Он скосил на меня испуганный взгляд, и я почему-то почувствовала себя виноватой.
- Извините...
- Сигарету дай, - протянул в ответ одноногий.
- Нету. - И я побежала.
Я бежала. Большая часть этих людей так и умирает, не просыпаясь. Речь замедленна, реакции заторможены, представления бедны, потребности, как у простейших, эмоции в зачаточном состоянии, а картина мира разлетается, как картонная мозаика.
Говорят, боги даруют жизнь тем, кого любят. И говорят, забирают к себе скорее тех, кого любят. Со вторым понятно, а вот с первым... Хороша награда - падение души в материю. Впрочем, если один из сыновей становится убийцей, мать ведь не перестает любить его. Он для нее - не хуже остальных детей и не хуже, чем был. Он больнее. Возможно, и они, боги, любят нас, людей, так же. Проявления любви как-то слишком уж загадочны.
Я ринулась через улицу. Раздался визг тормозов. "Луноход" не долетел до остолбеневшей протоплазмы всего пару локтей.
Неторопливо опустилось темное стекло, неторопливо выплыло широкое и лоснящееся, как блин, лицо со сладкой улыбкой. Бывают такие улыбки, что лучше бы смотреть в искаженное ненавистью лицо.
- Куда поспешаем, девушка? - благожелательно спросил обладатель мерса. - На тот свет? Подвезти?..
- Вы чуть не сбили меня... - с опозданием констатировала я. - Зачем так лететь?
Улыбка стала еще шире. Может, это у него нормальное выражение лица? Я присмотрелась. На этот раз в круглом лице ничего клинического. Разве что прически нет, если не считать бритоголовость прической. На шее классическая цепочка.
- Вы мой идеал! - объявил он.
Я и не знала, что парням с золотыми цепями подобные слова тоже известны. Он смотрел так, будто я уже не раз и не два раздевалась перед ним. "Архетипически", - громко пояснила я сама себе.
- Вот, и чихаешь, слышь...
Махнув рукой, пошла по тротуару. А мерс тихо ехал рядом.
- Оставь меня в покое! - заорала я и свернула в переулок.
С ужасом чувствовала, что автомобиль двинулся за мной. Здесь не было фонарей. И освещенных окон. В переулке вообще не было ни души. Я бежала под какими-то балконами, между сваленными ящиками, кучами битого кирпича. Автомобиль не отставал. Не обгонял. Он просто следовал за мной.
Я выскочила на освещенную улицу раньше, чем умерла. Отругав себя за панику, нырнула в какое-то кафе.
- Есть здесь второй выход? - спросила официантку.
Она шарахнулась от меня. Елки-палки, хватит с меня этого дешевого детектива. Уселась за столик, взяла себя в руки. Уставилась на стену: ее украшала вариация на тему "Тайной вечери", выполненная каким-то самородком. Только вместо Христа в центре композиции обреталась почему-то Мона Лиза, апостолы же представали во вполне современном обличье. Скрипнула дверь, и вошел обладатель мерса.
- Чего удираешь? Я тебе хотел моральный ущерб возместить, - сбивая пылинку с кожаной куртки, проговорил он.
- Как тебя зовут? - спросила я почему-то.
- Василий, - лицо "космонавигатора" расплылось в улыбке. На этот раз совсем в другой улыбке. Могу поклясться, искренняя доброта светила в ней.
Василий. Большой и грузный кот. Господи, так это же и есть кот Василий! И цепь златая тут же...
- Ну, если ты Василий, то где дуб?..
- Ты знаешь Дуба? - сломал он брови.
- С детства, - подтвердила я. - Когда сказки на ночь мама читала...
- А мы года три тусуемся. Чего же он нас не знакомил?
- Ну, как... Дуб должен хранить тайны.
- А че? Секреты какие-то?
- Есть и секреты. Если напряжешься, все вспомнишь. Лукоморье. Дуб. Русалка... Русалка - это я. Ну? Еще чешую сыпала с дерева. На ветвях сидела. Помнишь?
Лицо Василия страдальчески напряглось.
- Вроде да, - наконец сказал он. - Русалка, значит?.. Это я название ресторана забыл. Теперь вспоминаю, ясный перец, - "Лукоморье"! Черт! Сколько же мы тогда бухла выжрали?
"Кот" что-то мычал в сотовый, а я размышляла. Над меню, которое он мне сунул в руки. Точно - над, но не о. Лезли все те же мысли. Бесконечная конкретность - это все большее и большее дробление мира, тогда как двигаться надо скорее к целостности. Мы все удаляемся от изначального света детства, сказок, от древних цивилизаций. Это тогда человеческая жизнь текла естественным ходом, а сегодня - рвань никак не связанных между собой событий. Или людей... Господи, становлюсь древней...
- Ну, чего, выбрала? - наконец оторвался от трубки мой спутник.
- Не голодная, спасибо, - ответила я. - Разве что капучино. Ну, и мороженое...
Команда на сцене этого безвестного кафе-клуба уже поснимала с шей гитары и заканчивала путаться в шнурах. Клуб только что отбушевал. И готовился бушевать дальше.
Какие-то крашеные, как яйца на Пасху, ребята вспрыгнули на невысокую сцену. Боязливо оборачиваясь через плечо, старались поймать взгляды друзей из "группы поддержки". Микрофон был еще отключен, когда накачанные пивом молодцы заорали:
- Браво!..
Я тоже когда-то пела. В таких клубах. Сколотила даже группу, она развалилась. Все разваливается...
Девочка, которую я сначала приняла за мальчика, подступила к микрофону, от волнения почти забыв, с какой стороны в него говорят. И - ринулась в омут головой:
- Вау! - взвизгнула она, а потом объявила: - Меня зовут Хламидомонада, я буду для вас петь.
Что-то неразборчиво вякнул басист, и понеслась...
Мы собрались здесь,
Чтобы выпить и съесть
Все, что есть!..
Разговаривать под такое сопровождение было невозможно. И слава богу. Я продолжала витийствовать. Про себя. В такие минуты в меня вселяется дух сразу всех светочей философской мысли.
- Ну, чего приуныла? - не унимался мой мороженодатель.
- Кто-кто? - переспросил он. - Ах, мороженодатель... Москвичи как-то стремно выражаются.
Я попробовала представить, откуда он. В студенчестве это почти всегда получалось. Надо только поймать сразу все, что идет от человека. Я сосредоточилась. И вдруг увидела моего спутника в средневековой темной хламиде - не то палач, не то монах. За ним маячила какая-то хоругвь, кажется, с готическим крестом. Да, это крест... Нерусский кот, это точно.
- Я, детка, помощник немецкого профессора. Его ассистент и водитель...
- Я тебе не детка! - отрезала я.
Чтобы взять себя в руки, сделала самый большой в моей жизни глоток из
стакана, - почему-то именно он оказался под рукой вместо вазочки с мороженым.
- Да полно, полно, я пошутил. А это чего у тебя? Четки? - Он углядел мои четки - можжевеловые, сорок бусин, православный крест - и потянулся к ним.
- Попрошу сохранять энергетическую неприкосновенность вещи, - я отвела его руку.
- А ты христианка? - осторожно спросил он. - Потрясающе!
Он уставился на меня так, будто я призналась в том, что я - привидение. Пришлось говорить ему то, что до этого лишь раз сказала сама себе:
- Христианин на свете был только один, Иисус Галилеянин. Остальное языческое переосмысление.
Последующее я раньше не говорила даже себе.
- У меня на люстре года три красовалась надпись: "Я - это я". Каждое утро, просыпаясь, приходилось находить свои границы. Чтобы не слиться с фоном.
- Почему бы и не слиться? - хмыкнул он.
Хмык этот мне не понравился. Факт. Похабный хмык. Отыскала приключенье на свою голову.
Поэтому рубанула высокомерно и многозначительно:
- На то есть причины.
Василий моментально присмирел. Он тоже поднял стакан, поднес ко рту. И, бьюсь об заклад, стакан опустел, не наклонясь. Видать, какие-то причины и правда могли быть.
- Изображают Христа бог весть кем, - пожала я плечами. - А он наверняка и в носу, сам с собою оставаясь, ковырял. И посмеивался над учениками в бороду. Они были умственно неразвитыми, его ученики. И вообще... Он тоже был того... Устроил свару на всю Евразию.
