Фотосинтез
Вера Полозкова, Ольга Паволга
Мике
Вместо вступления
огромный город – не хватает глаз —прокуренный от шахт до антресолей,и где-то в глубине сидим мы с олейи поглощаем углекислый газ.есть что-то, что обязывает нас.вот пёс, что дремлет, старый и ничей,в соломке мелких солнечных лучей,вот горький ветер, ниоткуда родом —они обычно служат поворотомкаких-то тайных внутренних ключей.и оля с камерой идет по огородам,а я ищу словцо погорячей.то, что получится, и будет кислородом.мы фабрики счастливых мелочей.идет состав одышливый вдали,мальчишка паучка кладет за плинтус,и бабушки за хлебушек – «подвиньтесь!» —отсчитывают звонкие рубли, —все это чёрно-белый фотосинтез.а мы такие легкиеземли.
"Или даже не бог, а какой-нибудь его зам…"
Или даже не бог, а какой-нибудь его замподнесет тебя к близоруким своим глазамобнаженным камушком, мертвым шершнеми прольет на тебя дыхание, как бальзам,настоящий рижский густой бальзам,и поздравит тебя с прошедшим– с чем прошедшим?– со всем прошедшим.
покатает в горсти, поскоблит тебя с уголка —кудри слабого чаюлоб сладкого молокабеззащитные выступающие ключицыскосишь книзу зрачки – плывут себе облака,далеко под тобой, покачиваясь слегкабольше ничего с тобойне случится
– ну привет, вот бог, а я его генерал,я тебя придирчиво выбирали прибрал со всем твоимбарахлишкомчеловеческий, весь в прожилочках, минерал,что-то ты глядишь изумленно слишкомбудто бы ни разуне умирал
3 сентября 2008 года
Блокада
Отозвали шпионов, собкоров, детей, послов; только террористы и пастухи. В этот город больше не возят слов, мы беспомощны и тихи – собираем крошки из-под столов на проклятия и стихи.
Те, кто раньше нас вроде как стерёг – производят стрельбу и ложь; лица вспарывает ухмылками поперёк, заливает их потом сплошь. Выменяй ружье на пару своих серёг и сиди говори «ну что ж»; смерть – неверная баба: прогнал и проклял, страдать обрёк, а хотеть и ждать не перестаешь.
Лето в оккупации – жарит так, что исходишь на соль и жир. Я последний козырь для контратак, зазевавшийся пассажир – чемодан поставлю в углу, и враг вывернется мякотью, как инжир; слов не возят, а я на ветер их, как табак, я главарь молодых транжир.
Слов не возят, блокада, дикторов новостей учат всхлипывать и мычать. В сто полос без текста клеймит властей наша доблестная печать. В наших житиях, исполненных поздних вставок, из всех частей будут эту особой звездочкой помечать – мол, «совсем не могли молчать».
Раздают по картам, по десять в сутки, и то не всем – «как дела», «не грусти», «люблю»; мне не нужно, я это все не ем, я едва это все терплю. Я взяла бы «к черту» и «мне не надо чужих проблем», а еще «все шансы равны нулю».
Бросили один на один с войной, наказали быть начеку. Теперь все, что было когда-то мной, спит не раздеваясь, пьет из горла и грызет щеку. И не знаешь, к кому тащиться такой смурной – к психотерапевту или гробовщику.
Дорогой товарищ Небесный Вождь, утолитель духовных жажд. Ниспошли нам, пожалуйста, мир и дождь, да, и хлеб наш насущный даждь. Я служу здесь осени двадцать две, я стараюсь глядеть добрей. Если хочешь пыточных в голове —
Не в моей.
19 августа 2008 года.
Хвала отчаявшимся
Хвала отчаявшимся. Если бы не мы,То кто бы здесь работал на контрасте.Пока живые избегают тьмы,Дерутся, задыхаются от страсти,Рожают новых и берут взаймы,Мы городские сумрачные власти.Любимые наместники зимы.
Хвала отчаянью. Оно имеет генИ от отца передается к сыну.Как ни пытались вывести вакцину —То нитроглицерин, то гексоген.В больницах собирают образцы, нуИ кто здоров и хвалит медицину —Приезжий.Кто умрет – абориген.
Хвала отчалившим. Счастливого пути.Погрузочный зашкаливает счетчикНа корабле – ко дну бы не пойти,У океана слабый позвоночник.В Ковчег не допускают одиночек,И мы друг к другу в гости к десятиПриходим с тортиком.Нас некому спасти.
Хвала Отчизне. Что бы без нееМы знали о наркотиках и винах,О холоде, дорогах, херувимах,Родителях и ценах на сырье.
Отчаянье, плоди неуязвимых.Мы доблестное воинство твое.
8 августа 2008 года.
"Мать-одиночка растит свою дочь скрипачкой…"
Мать-одиночка растит свою дочь скрипачкой,Вежливой девочкой, гнесинской недоучкой.«Вот тебе новая кофточка, не испачкай».«Вот тебе новая сумочка с крепкой ручкой».
Дочь-одиночка станет алкоголичкой,Вежливой тётечкой, выцветшей оболочкой,Согнутой чёрной спичкой, проблемы с почкой.Мать постареет и все, чем ее ни пичкай,Станет оказывать только эффект побочный.
Боженька нянчит, ни за кого не прочит,Дочек делить не хочет, а сам калечит.Если графа «отец», то поставлен прочерк,А безымянный палец – то без колечек.Оттого, что ты, Отче, любишь нас больше прочих,Почему-то еще ни разу не сталолегче.
27 июля 2008 года.
Игорю, в дорогу…
Здесь мы расстанемся. Лишнего не люблю.Навестишь каким-нибудь теплым антициклоном.Мы ели сыр, запивали его крепленым,Скидывались на новое по рублю.Больше мы не увидимся.Я запомню тебя влюбленным,Восемнадцатилетним, тощим и во хмелю.
Знали только крайности, никаких тебе середин.Ты хорошо смеялся. Я помню этиДни, когда мы сидели на факультетеНа обшарпанных подоконниках, словно дети,Каждый сам себе плакальщик, сам себе господин.Мы расстанемся здесь.Ты дальше пойдешь один.
Не приеду отпеть. Тут озеро и трава,До машины идти сквозь заросли, через насыпь.Я не помню, как выживается в восемнадцать.Я не знаю, как умирается в двадцать два.До нескорого. За тобой уже не угнаться.Я гляжу тебе вслед, и кружится голова.
24 июля 2007 года
Это Гордон Марвел
Это Гордон Марвел, похмельем дьявольским не щадимый.Он живет один, он съедает в сутки по лошадинойДозе транквилизаторов; зарастает густой щетиной.Страх никчемности в нем читается ощутимый.По ночам он душит его, как спрут.
Мистер Марвел когда-то был молодым и гордым.Напивался брютом, летал конкордом,Обольщал девчонок назло рекордам,Оставлял состояния по игорнымЗаведениям, и друзья говорили – Гордон,Ты безмерно, безмерно крут.
Марвел обанкротился, стал беспомощен и опаслив.Кое-как кредиторов своих умаслив,Он пьет теплый Хольстен, листает Хастлер.Когда Гордон видит, что кто-то счастливЕго душит черный, злорадный смех.
И в один из июльских дней, что стоят подолгу,Обжигая носы отличнику и подонку,Гордон злится: «Когда же я наконец подохну», —Ангел Габриэль приходит к нему под окна,Молвит: «Свет Христов просвещает всех».
Гордон смотрит в окно на прекрасного Габриэля.Сердце в нем трепыхается еле-еле.И пока он думает, все ли это на самом делеИли транквилизаторы потихоньку его доели,Габриэля уже поблизости нет как нет.
Гордон сплевывает, бьет в стенку и матерится.«И чего теперь, я кретин из того зверинца,Что сует брошюрки, вопит «покаяться» и «смириться»?Мне чего, завещать свои мощи храму? Сходить побриться?»
* * *
Гордон, не пивший месяц, похож на принца.Чисто выбритый он моложе на десять лет.
По утрам он бегает, принимает холодный душ,застилает себе кровать.Габриэль вернется, тогда-то ужможно будет с ним и о деле потолковать.
14 июля 2008 года
По капле, по словцу, по леденцу
По капле, по словцу, по леденцу,Из воздуха, из радиоэфира,По номерам, как шарики в лото,Выкатываясь, едут по лицуИ достигают остального мираИ делают с ним что-нибудь не то
Мои стихи. Как цепь или гряда,Как бритые мальчишки в три ряда,Вдоль плаца, по тревоге чрезвычайнойМоею расставляются рукой.Стоят и дышат молча. И всегдаВыигрывает кто-нибудь случайный.Выигрывает кто-нибудь другой.
11 июля 2008 года
"Все тебе оправдываться – а мне утверждать и сметь…"
Все тебе оправдываться – а мне утверждать и сметь.Все тебе позвякивать – мне греметь,Все тебе стараться – а мне уметь,У тебя станок – у меня огонь, океан и медь,Да и методы, так и так, поальтернативнее.Мне придумать – тебе скривиться и осмеять,Мне идти и идти вперед – а тебе стоять;Тебе вечно учить историю – мне войти в нееАж по самуюдеревяннуюрукоять.
От меня ждут свершений – а от тебя беды,Мои руки мощны – твои худы,Я полна грозового воздуха – ты воды,Пусть прозрачной, медленной и красивой.Тот, кто шел со мной рядом, гладил по волосам,Был причастен к тайнам и чудесам,А потом отпустил рукав и сказал «я сам», —Тот отбрасывается прочь центробежной силойПрямо под ногибеспокойнымбродячимпсам.
9 июля 2008 года
