Грэхэм Мастертон
Маниту
"Будучи спрошенным, каков же демона этого вид, древний чернокнижник Мисквамакус закрыл лицо так, что его глаза были видны, а затем дал необычный и подробный Отчет.
Он плел, что тот временами мал и массивен, как большая жаба, временами велик как туча, без формы, но с лицом, из которого вырастают змеи.»
Лавкрафт (1890 — 1937)
Пролог
Зазвонил телефон. Доктор Хьюз, не поднимая головы, пошарил рукой в поисках телефонной трубки. Его рука проскользнула по кипам бумаг, бутылке чернил, куче газет за неделю и смятым пакетам от бутербродов; наконец, она нашла и подняла трубку.
Доктор Хьюз приложил ее к уху. Заостренное раздражением лицо делало его похожим на белку, старающуюся спрятать свои орешки.
— Хьюз? Это Мак-Ивой.
— Я слушаю. Мне неприятно, доктор Мак-Ивой, но я крайне занят.
— Я не хотел бы вам мешать, доктор Хьюз, но у меня здесь… пациентка… Она должна вас заинтересовать.
Хьюз потянул носом.
— Что за пациентка? — спросил он, снимая очки. — Послушайте, доктор, это крайне любезно с вашей стороны, что вы уведомили меня, но у меня такая гора бумажной работы, что я на самом деле не могу…
Мак-Ивой не давал возможности избавиться от него.
— Я на самом деле считаю, что это вас заинтересует. Вас же интересуют опухоли, не так ли? Ну, так вот, мы имеем опухоль из опухолей.
— Что же в ней такого необычного?
— Она локализована на затылке. Пациентка кавказской расы, двадцать три года. Никаких данных, касающихся предыдущих новообразований, ни мягких, ни злокачественных.
— Ну и?
— Эта опухоль двигается, — заявил Мак-Ивой. — Двигается, как будто под кожей есть что-то живое.
Хьюз начал рисовать ручкой цветы. С минуту он молчал, морща лоб, а затем спросил:
— Рентген?
— Результаты через двадцать минут.
— Пульсация?
— На ощупь напоминает любую другую опухоль. За одним исключением — она извивается.
— Вы пытались сделать надрез? Может быть, это обычная инфекция.
— Предпочитаю подождать рентгеновские снимки.
Хьюз задумчиво сунул в рот ручку. Он мысленно пробегал страницы всех медицинских книг, которые в жизни читал, в поисках подобного случая, прецедента, чего-нибудь, что бы напоминало подвижную опухоль. Но как-то не мог ничего припомнить. Может, он просто устал.
— Доктор Хьюз?
— Да, я здесь. Послушайте, а который сейчас час?
— Десять минут четвертого.
— Хорошо, доктор. Сейчас спущусь вниз.
Он положил трубку и долго протирал глаза. Был День Святого Валентина, и снаружи, на улицах Нью-Йорка, температура упала до минус десяти градусов, а землю покрывал пятнадцатисантиметровый слой снега. Под хмурым серо— стальным небом автомобили ползли один за другим почти бесшумно. Осматриваемый с восемнадцатого этажа Госпиталя Сестер Иерусалимских, город сиял каким-то таинственным блеском. Как будто бы я очутился на Луне, подумал Хьюз. Или на краю света. Или в ледниковой эпохе.
Были какие-то проблемы с отоплением, поэтому, сидя в свете настольной лампы, он не снимал плаща — уставший молодой человек тридцати лет, с носом, длинным и острым, как скальпель, и спутанной каштановой шевелюрой. Он казался скорее молодым механиком по автомобилям, а не экспертом по злокачественным новообразованиям.
Двери кабинета открылись перед полной, беловолосой девушкой в очках в красной оправе, сдвинутых на лоб. В руках она несла кипу документов и чашку кофе.
— Еще немного бумаг, доктор Хьюз. Я еще подумала, что вам нужно что-то и для разогрева.
— Спасибо, Мэри, — он открыл папку, которую она принесла, и громко потянул носом. — Иисусе, что за мерзость? Консультант я здесь или бумажная крыса? Знаешь что? Забери все это и дай доктору Риджуэю. Он любит бумаги. Любит их больше, чем тела и кровь.
Мэри пожала плечами.
— Доктор Риджуэй сказал передать это вам.
Хьюз встал. В плаще он напоминал Чарли Чаплина в «Золотой лихорадке». Он махнул папкой, переворачивая свою единственную «валентинку», которую — он знал это — прислала ему мать.
— Ну, хорошо, посмотрю это позже. Я спущусь вниз к доктору Мак-Ивою. У него появилась какая-то пациентка, и он хочет, чтобы я осмотрел ее.
— Это надолго, доктор? — спросила Мэри. — Не забудьте, что в 16.30 вы должны быть на собрании.
Он устало посмотрел на нее, как будто думал, кто это перед ним.
— Долго? Нет, не думаю. Ровно столько, сколько будет нужно.
Он вышел из кабинета в коридор, освещенный неоновыми лампами. Госпиталь Сестер Иерусалимских был дорогой частной клиникой, и в нем никогда не пахло ничем таким функциональным, как карболка или хлороформ. Коридоры были покрыты толстым красным плюшем, а на каждом углу стояли свежие цветы. Госпиталь казался скорее отелем, одним из тех, в которые высшие чиновники средних лет возили своих секретарш на уикэнды для мучительной возни в грехе.
Хьюз вызвал лифт и спустился на пятнадцатый этаж. Смотря на свое отражение в зеркале, он пришел к выводу, что выглядит более больным, чем некоторые из его пациентов. Может, ему стоило куда-нибудь поехать в отпуск? Мать всегда любила Флориду. Они могли бы навестить его сестру в Сан-Диего.
Он прошел две пары маятниковых дверей и вошел в кабинет Мак-Ивоя. Доктор Мак-Ивой был невысоким коренастым мужчиной, все до единого накрахмаленные халаты которого неизбежно были ему узки подмышками, напоминая жилы, подвязанные для операции. Напоминающее полную луну лицо украшал миниатюрный плоский ирландский нос. Он играл в футбольной команде госпиталя, пока в крепкой стычке у него не лопнула коленная чашечка. С того времени он хромал — немного даже специально.
— Рад, что вы пришли, — улыбнулся он. — Это на самом деле удивительный случай, а я знаю, что вы — лучший специалист в мире.
— Преувеличение, — ответил Хьюз. — Тем не менее, рад комплименту, спасибо.
Мак-Ивой всадил палец в ухо и задумчиво, как коловоротом, покрутил им.
— Снимки должны быть готовы через пять-десять минут. До этого не знаю, чем вас и занять.
— Могу ли я увидеть пациентку? — спросил Хьюз.
— Естественно. Она сидела в приемной. На вашем месте я бы снял плащ, иначе она может подумать, что я притащил вас к ней с улицы.
Хьюз повесил в шкаф свою потрепанную одежду и направился за Мак-Ивоем в ярко освещенную приемную. На креслах лежали цветные журналы, а в аквариуме плавали тропические рыбки. Через жалюзи вливался необычный металлический отблеск выпавшего после полудня снега.
В углу, читая номер «Сансета», сидела стройная темноволосая женщина. У нее было удлиненное деликатное лицо. Как у эльфа, подумал Хьюз. На ней было простое платье цвета кофе, на фоне которого ее кожа казалась немного землистого цвета. Лишь полная окурков пепельница и клубы дыма в воздухе указывали на то, что девушка нервничает.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
