Денис Чуранов
Игра в апельсин
— Ну-ка, Джонни, скажи нам — что у тебя в руках?
Джонни повертел головой в стороны, думая, что учитель вступил с остальными учениками в тайный сговор, с тем чтобы подтрунить над ним. Хотя иные дети хихикали, подвоха Джонни всё-таки не почуял.
— Ап-пельсин… — рассеянно сказал он, неловко запнувшись на первой же согласной единственного вымолвленного слова.
— Правильно, Джонни! — возрадовался наставник и повернул свою лысую голову вправо, на то место, где сидела девочка-азиатка с узкими глазками и пухлыми щеками с миловидными ямочками при них. Кумпол преподавателя сыграл солнечным зайчиком, прилетевшим на занимательный урок с заоконного сочно-жёлтого солнца. — Кати его Дороти.
Джонни обхватил верх апельсина ладошками, прицелился, ненароком выпятив язык, и ловким катком отправил оранжевый круг точно навстречу к девочке с именем Дороти. Когда апельсин был ещё на полпути к ней, сидевшие за столом ребята смекнули правила весёлой игры и принялись смеяться — до́бро, звонко, искренне, без единой подспудной мысли, сгущённой холодными полутонами, как умеют смеяться одни только дети.
Съедобный мяч наконец прикатился к Дороти — прямо в альковчик, образованный соединёнными ладонями, слегка загнутыми в дугу. Тонкие пальчики обхватили кожицу апельсина, скрыв его под собой, и кабинет окатил новый приступ весёлого ангельского смеха.
— А вот скажи нам пожалуйста, дорогая Дороти, — обратился к ней учитель, — какой формы этот апельсин?
Со всех сторон круглого стола тут же послышались бойкие голоски сметливых и отважных ребят: «Круглый! Круглый! Он круглый!».
— Ну-ну, не подсказывайте, — спокойно прервал учитель юных самопровозглашённых суфлёров. — Дороти умная и догадается сама.
— Он… круглый, — расплываясь в улыбке, неуверенно сказала смугляночка и принялась по-детски глуповато озираться по сторонам, надеясь найти хоть в одном однокласснике подтверждение своему робкому предположению.
Дети смеялись и веселились.
— А теперь, Дороти, кати наш круглый апельсин Джекилю.
И уже через минуту «наш круглый апельсин» оказался в ручонках Джекиля, светловолосого мальчика, одетого в белую рубашку в полоску, со стойким воротничком, достававшим почти до середины тонкой шеи ребёнка.
Учителю снова пришлось выждать, когда всеобщий смех поутихнет, чтобы обратиться к своему очередному маленькому визави:
— Джекиль, скажи нам на милость, какой цвет этого круглого апельсина?
Джекиль повертел апельсин в руках и спокойно ответил:
— Он оранжевый.
— Да-да! Оранжевый! Нет, что вы, он рыжий! Рыжий! — заголосили дети, стремясь перекричать друг друга. Аудитория разделилась на два лагеря — партии «оранжевого» и «рыжего» апельсина. Сторонников первых было явно больше. И только одна Дороти сидела тихо, как мышка, боясь ненароком влезть в горячий спор и обрушить на себя гнев целого класса, ведь самой ей апельсин виделся желтоватым…
— Та-ак. — Снова прорезал бессвязный крик преподаватель. Он был похож на какого-то универсального судью, ведь знал ответы на все вопросы, ловко рассуживая споры любой сложности. Его лысая голова окинула детей беглым взглядом и блеснула дважды. — Поскольку мнения разошлись, но не настолько противоположно, чтобы равным образом избирать одновременно две точки зрения, а также принимая во внимание то обстоятельство, что оранжевый цвет является наиболее общепринятым и унифицированным, нежели цвет рыжий…
Дети сидели с открытыми ртами. Иные, немногие, правда, корчили рожицы в попытке понять хотя бы что-нибудь из сказанного умной головой профессора. Под впечатлением от речи учителя некоторые дети подумали даже, что его голова вот-вот взорвётся от обилия заключённых в ней умных слов и оборотов. Он мог бы добавить ещё и про известные ему, конечно, кантовские антиномии и зеноновы апории, но тогда дети бы уже не на шутку перепугались или, во всяком случае, утратили интерес к игре в апельсин.
— Поэтому, — поспешил загнуть свои софизмы преподаватель, — поэтому будем называть его оранжевым.
Класс облегчённо выдохнул. Партия «рыжего апельсина» приняла достойную и, надо сказать, вовсе не обидную капитуляцию. Весёлость и задористость стали вновь потихоньку забираться в детей.
— Джекиль, кати наш оранжевый круглый апельсин Роксане.
Мальчик разжал апельсин и отпасовал его рассеянной Роксане. Обильно увлажнённый по́том, «оранжевый круглый апельсин» катился по столу легко и ровно, как обычно катится колесо по свежезаасфальтированной дороге.
Полнотелая Роксана кое-как ухватила апельсин, настолько неловко, что тот едва не свалился за борт стола. Девочка подняла свободную руку и угловатым движением поправила копну длинных волос, сбившихся на правом плече.
— Нуте-с, Роксана, скажи нам… Каков этот оранжевый круглый апельсин на ощупь?
Роксана повертела мяч в руках, облепив его со всех сторон пальцами и подключив весь имевшийся у неё арсенал рецепторов осязания, и ответила учителю угрюмым тянучим контральто:
— Ну-у, вообще-то он гладкий, но местами шершавый.
Дети заухали и захлопали в ладоши.
— Хорошо, Роксана. Итого мы имеем гладко-шершавый оранжевый круглый апельсин! — Торжественно заключил учитель и тут же вновь обратился к раскрасневшейся Роксане: — Роксана, Стефану!
— Стефан, какой апельсин на запах?
— Спелый!
— Отлично! А теперь Иехилю!
— Иехиль, каков апельсин на вкус? Попробуй корку!
Мальчик-еврей с хлипкими пейсиками стыдливо поднёс яркий бок апельсина ко рту и робко откусил белыми зубками немного кожицы. Волна смеха окатила залитую ярким дневным светом аудиторию.
— О-ой, — поморщился Иехиль. — Она горькая.
— Несомненно! А теперь, Иехиль, кати наш горький спелый гладко-шершавый оранжевый круглый апельсин Латоне.
Прелестной Латоне, стройной светловолосой девочке с ровной чёлкой на лбу был задан престранный вопрос о количестве «наших горьких спелых гладко-шершавых оранжевых круглых апельсинов». Школяры, разумеется, уже были не в том возрасте, чтобы не знать счёта. Тем не менее, умная-разумная голова задала такой вот вопрос.
— Он один. — Несколько озадаченно сказала Латона и уже приготовилась метнуть волшебный мячик следующему ученику, которого назовёт преподаватель.
— Умница, Латона! А теперь кати наш один горький спелый гладко-шершавый…
В мгновение окна погожий денёк за окном сменился страшной непогодой. Небо враз заволокло густыми толстыми длинными тучами, похожими на сцепленные друг с другом вагоны товарного поезда. Из них с грохотом повылезали молнии, по всему небу рассыпались плеяды огненно-фиолетово-малиновых зарниц. По крыше школы, в одной из аудиторий которой и расположился класс, забарабанил частый дождь. Его стрелы стремительно наводнили видные из аудитории окна улицы, вдалеке сходившиеся Т-образным перекрёстком, образовав в разных местах полноводные лужи и лужицы. В три такта с интервалом в секунду блеснула молния — три мига абсолютной белизны. Если бы сейчас с детьми занимался какой-нибудь христианский теолог, он бы, несомненно, предварительно пустив по своему телу крестом щепоть из трёх пальцев, сказал, что пришёл Божий Суд.
Беззаботное детское хохотание сменилось, но не криками страха, а… разными нечеловеческими звуками, слившимися в дьявольской полифонии. Одни дети принялись
