Танит Ли
Женщина-демон
Она ждала в высокой башне.
День заканчивался. Начинался другой. Она ждала.
Башня была белой, внизу, далеко-далеко, открывалось пространство меловых дюн и виднелось серое море.
Ее мир был серый, белый, в полутонах, сверкающий, без очертаний. Мир бестелесный и мир абстрактный. И она сама была белой, ее пенное платье, ее ноги, тонкие руки — все белое, как известковые холмы, разбегавшиеся по сторонам от моря. Но ее длинные волосы были красными, кроваво-красными, пурпурными, как извержение магмы из белого мрамора ее кожи. Она не смотрела на свои волосы; неосознанно она боялась их, хотя каждое утро и переплетала их в тугие косы.
Она ждала, и не так важно, почему она ждала, кого или зачем.
Она не думала о будущем, не вспоминала о прошлом. У нее не было памяти, или это только так казалось. Она наблюдала за чайками, что кружили в воздушных потоках, издавая пронзительные крики. Каждый день, в положенное время, она выходила из башни и возвращалась туда в другое положенное время, как заведенные часы.
Шло время, но время не имело для нее смысла. Это могло быть завтра или вчера, когда она увидела его.
Он приехал на побережье на рассвете верхом на золотистом коне, мужчина в золотых одеждах. Грива коня как зрелая пшеница, пурпурные поводья с золотыми колокольчиками. Он ослепил ее своим блеском. — Это был рыцарь в доспехах.
Она почувствовала оживление, когда выглянула вниз с высоты белой башни. — Этого ли человека она ждала? — Он казался крошечным, пылающим термитом, въехавшим в арку. И проснулось эхо, потом его шаги заговорили по ступеням. Она представила, что он рассматривает некоторые вещи, он подходил к ней все ближе. Она обернулась к двери, в какую он сейчас войдет. Ее сердце билось. Бездумно она подняла руки и распустила волосы…
Он стоял в дверях, разглядывая ее. Ей захотелось, чтобы он улыбнулся, тогда как взгляд его был дерзким.
— Где Голбрант? — спросил он.
Она поднесла ладонь к губам и покачала головой.
— Он, который был здесь. Прошло уже тридцать дней, как он уехал верхом в Креннок-дол. Он, у которого за плечами мир и шрам крест-накрест на лбу…
Она продолжала качать головой, а ее сердце бешено билось.
— Голбрант, — повторил он. — Мой брат по клятве, не по крови. Это ему Сестры сказали: «Берегись белой женщины, ждущей смерть на берегу моря».
Он подошел к ней, схватил ее за волосы и намотал их на свою руку, пока боль не наполнила ее череп.
— Где Голбрант? — прошипел он.
Вот как это было для нее:
Его глаза показались ей летними садами. Ей захотелось вытянуть из них аллеи янтарной прохлады и желтые стрелы солнца, она желала воплощения мечты, стремлений, увиденных в глазах, чтобы заполнить мрак и пустоту волей их света. Она была голодна и мучима жаждой его отраженной жизни, как рыба алчет воды, крылья птицы — воздуха. Ее глаза вдыхали и пили, как звери пьют из омута. Она тянула руки к его шее, к тяжелым доспехам, льнула к нему. Он осыпал ее проклятиями, пытаясь освободиться от ее рук и глаз, но не мог. Это было родом приятной смерти в объятиях, в пристальном взгляде. Она топила его в своих глазах и своем теле. Он плыл по течению ее плоти, поток уносил его прочь, и он затерялся в блаженстве, которое она давала ему. Ни одна женщина ни до, ни после этого не могла сравниться с ее сладострастием, предназначенным только для него. Это было потрясение, вмещающее в себя океаны и первоисточники; он силился достигнуть верховья и громко кричал, чтобы прикоснуться к нему.
Вскоре его тело сияло. Он тонко посмотрел на бледное существо, извивавшееся внизу него, и понял, что жизнь его на исходе.
Усилием воли он отстранился, чтобы уберечься от страшного алчущего блеска глаз.
— Итак, то, что говорят о тебе, это правда, белая женщина, — пробормотал он в ледяном гневе. — Ты поглощаешь знания и разум взглядом и чревом. Да, я почувствовал, как они покидали меня: еще немного, и я стал бы пустым, как кость, попавшая в зубы волка. Ты также поступила с Голбрантом?
Мрачный, тусклый, погаснувший его взгляд блуждал. Она лежала на полу. Она не понимала. В темном уголке ее сознания теплилась память, слабая как сновиденье, о темноволосом мужчине на гнедом коне, с лирой за плечами, девичьим лицом и неровным крестом над глазами. Она припоминала, что также ждала его, потом он пришел, минуя долгие комнаты, поднимаясь по лестнице башни. Но он не успел уклониться, и его свет и разум перешли к ней. Она посмотрела на мужчину, которым едва не овладела. Не было ни шока, ни паники, ни отвращения.
— Он умер. — Ее единственные слова.
Золотоволосый рыцарь обнажил меч, замахнулся, чтобы снести с плеч ненавистную голову, но не в обычаях воинов Креннок-дола было поднимать руку на женщину, каким бы сильным не являлся их гнев. Он остановился и, спустя мгновение, вложил меч в ножны.
— Живи, вампир, — сказал он. — Но никогда впредь не имей дела с мужчинами и не лишай их разума, иначе быть твоей голове на колу…
Для нее эта не имело смысла; она была не совсем, не вполне человеком, людские законы и ценности находились для нее по ту сторону мира. Она молча смотрела на него, она уже любила его, потому что он сумел вырваться и больше не нуждался в ней.
Он переходил из комнаты в комнату, разыскивая своего брата Голбранта, но Голбрант упал в море с высокой башни. Волны подхватили тело, как болотные склизкие псы, чайки и хищные рыбы терзали его так, что кроме золотой лиры, теперь зеленой в морской воде, ничего не осталось от него.
Пока воин искал, женщина неотступно следовала за ним. Она не могла сказать, куда делся Голбрант, потому как не могла вспомнить. Она смотрела ему в спину, заглядывала в лицо, когда он оборачивался. Ее любовь была всепоглощающей.
Но он оттолкнул ее и сбежал вниз по ступеням башни. Во дворе оседлал коня и уехал вдоль известковых дюн по морской дороге.
Три дня она бродила по башне. Она не прибирала своих длинных, дивных волос. Она не выходила по утрам на белесое взморье. Она перестала ждать. Голбрант и другие, которые затонули, словно корабли, в ее смертельных объятиях, потеряли волю и разум в ее чреве, в ее глазах, остались забытыми, а его, гневного воина на золотогривом коне, с узкими глазами, с льняными волосами, с ненавистным его уходом, она помнила.
На четвертый день, спустившись по лестнице, она вышла из башни и двинулась по приморской дороге вслед за ним. Раньше не было желаний даже выйти на свет, теперь появилась нужда.
Ветер разогнал серые тучи, солнце и ее развевающиеся волосы были двумя яркими пятнами пурпура в той бесцветной земле, которую она оставляла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
