Анне-Катрине Вестли
Мортен, бабушка и вихрь
Рисунок Мортена
Приближалось Рождество. Да, оно было не похоже на прошлогоднее, но тем не менее пора было подумать о нём.
Впрочем, все восемь детей уже давно думали о нём – ведь Рождество самый большой праздник, и каждый из них размышлял, что подарит другим.
– Давайте в этом году мы все вместе подарим папе и маме что-нибудь серьёзное, – сказал Мадс. – Не какую-нибудь ерунду, а что-то настоящее.
– Ты имеешь в виду дом или что-то в этом роде? – спросила Мона. – Да, это был бы классный подарок.
– У нас и так много домов, – сказала Милли. – По-моему, папе и маме такой подарок не очень понравится.
– У нас пять домов, – уточнила Мина.
– Нет, шесть, – поправил её Мортен.
– Давайте сосчитаем, – предложила Мина. – Во-первых, дом, в котором мы живём, во-вторых, дровяной сарай, потом маленький домик с сердечком на двери, хлев и баня. Так что, Мортен, у нас всего пять домов, а не шесть.
– Ты забыла будку Самоварной Трубы, с ней будет шесть.
– Шесть или пять, но домов у нас хватает, – сказала Милли. – Во всяком случае, папе и маме будет неинтересно получить на Рождество ещё один дом.
– Никто и не предлагает дарить им ещё один дом, – сказал Мадс. – Но говорить о подарке здесь, во дворе, нельзя. Ведь это тайна.
– Давайте пойдём на Бабушкину дорогу, – предложил Мортен. – Там можно ходить и думать, а если повезёт, мы увидим и парочку автомобилей.
Мортену очень хотелось пройтись по их новой дороге. Время от времени они с бабушкой по утрам гуляли там, надеясь, что увидят что-нибудь интересное. Бывало, они уходили очень далеко, а бывало, останавливались на обочине и слушали, не едет ли по дороге автомобиль. Услышав шум мотора, они гадали, что это за автомобиль, и, если их догадка оказывалась верной, оба одинаково этим гордились.
– Ладно, идём на Бабушкину дорогу, – согласился Мадс, – но не уверен, что там нам будет хорошо думаться.
– Сейчас они едут с включёнными фарами, – мечтательно сказал Мортен. Конечно, он имел в виду автомобили.
Перед уходом Мадс сбегал домой, предупредил маму, что они все уходят.
– Между прочим, можно думать и на ходу, – сказал он. – А не построить ли нам во дворе самолёт? Папа мог бы сидеть в нём и делать вид, будто летает. Он ведь любит разные моторы.
– А по-моему, это неинтересно. Слишком по-детски, – возразила Марен.
– Кто знает, – сказал Мадс, – может, и по-детски, но папе понравилось бы, я уверен.
– А может, подарить ему большую скаковую лошадь? – предложил Мортен. – Такую большую, что без лесенки на неё не заберёшься. Маме это тоже понравится, я уверен, она не раз говорила, что хотела бы ездить верхом. Ведь она не сидела верхом с тех пор, как была маленькой и жила в деревне.
– Соорудить лошадь, конечно, можно, но, боюсь, Мортен, нас это позабавит больше, чем папу и маму, – сказал Мартин.
– Но лошадь должна быть огромная. – Мортен продолжал настаивать на своём.
– Тише! Я слышу автомобиль! – воскликнула Мина. – Это точно грузовик, слышите, какой шум!
Но это оказался не грузовик, а обычный «фольксваген», просто в лесу было очень тихо, и потому Мина приняла его шум за шум грузовика. «Фольксваген» ехал с зажжёнными фарами, как Мортен и думал. Мортен как зачарованный смотрел на деревья, которые на мгновение становились светлыми, а потом снова скрывались в темноте.
– Если мы пойдём по дороге, мы должны держаться левой стороны и идти друг за дружкой, – напомнила детям Марен.
– Мы и сами это знаем, нечего нами командовать, – рассердилась Мона.
– Я могу вернуться домой, если я вам не нужна, – сказала Марен.
– Нет, Марен, пожалуйста, не уходи, – попросил её Мортен. – Мне будет жалко, если ты уйдёшь, и потом, ты ведь тоже должна принять участие в этом подарке.
Проехал ещё один автомобиль, и дети на всякий случай прижались к самой обочине.
– Мне не нравится, что те, кто сидят в автомобиле, нас видят, а мы их – нет, – сказала Милли.
– Тише! – шикнул на них Мартин. – Там едет автомобиль, который грохочет громче всех.
И правда, лес наполнился оглушительным грохотом.
– Держу пари, что это едет отец Уле-Александра, – сказала Мина. – Только его старый автомобиль так грохочет.
– Становимся вверх ногами, а кто не может, пусть просто перекувырнётся через голову, но только на обочине, чтобы автомобиль нас не переехал, – распорядился Мадс.
Но этот автомобиль не грозил им никакой опасностью, он ехал так медленно, словно совершал прогулку по лесу.
Наконец дети увидели его зажжённые фары. Автомобиль как будто разглядывал каждое дерево, мимо которого проезжал.
– Пора, – шепнул Мадс.
Марен, Мартин, Марта, Мадс и Мона вскочили с места и встали на руки. Потом упали и снова встали. Милли и Мина покатились по земле, как будто перекувыркнулись через голову, а Мортен встал на четвереньки, просунул голову между ногами и поглядел назад. Свет фар упал ему на лицо, и не заметить его было уже невозможно. Впрочем, и остальных тоже. Автомобиль остановился, и Уле-Александр крикнул детям:
– Чем это вы здесь занимаетесь?
– Думаем, какой подарок сделать папе и маме на Рождество, – ответил Мадс.
– Понятно, – засмеялся папа Уле-Александра. – В этом случае очень помогает постоять вверх ногами. Как это я раньше не догадался! Вот приеду домой и непременно испробую ваш способ. А сейчас мы с Уле-Александром испытываем новую дорогу. Хорошая дорога, ничего не скажешь! К сожалению, некоторые водители считают, что нужно ехать как можно быстрее. Будьте осторожны и держитесь обочины. А сейчас покойной ночи, ведь и вам тоже, наверное, пора домой?
– Да, но мы, к сожалению, ещё не придумали, что подарить папе и маме, – сказала Милли.
– Сочувствую, – улыбнулся папа Уле-Александра. – И надеюсь, вас скоро посетит светлая мысль. Привет, привет!
Когда автомобиль с Уле-Александром и его папой уехал, в лесу стало совсем темно и грустно, а Мортен, Милли и Мина вдруг поняли, что у них устали ноги.
– Жаль, что тут нет скамейки, – сказала Марта. – Тогда мы могли бы думать сидя.
– Скамейка! – вдруг заорал Мадс. – Скамейка, скамейка! Слышите, скамейка!
– Ты что, совсем спятил? – спросила Марен. – Чего ты кричишь? Где ты увидел скамейку?
– В своём воображении, – ответил Мадс. – Большую и прочную. Такие скамейки делают из расщеплённых надвое брёвен. Они никогда не опрокидываются и стоят под открытым небом и летом и зимой.
– Ты хочешь, чтобы мы поставили здесь скамейку только потому, что у Марты устали ноги? – спросила Мона.
– Да нет же! – Мадс даже рассердился. – Я думаю, что мы должны смастерить такую скамейку к Рождеству для папы и мамы. Она будет стоять у нас во дворе. Поняли, наконец?
– Я поняла! – воскликнула Милли. – Это ты здорово придумал. Значит, теперь мы можем вернуться домой. Нам больше не надо ходить здесь и думать.
– Да, думать больше не надо, но завтра мы должны собраться, сделать чертёж и всё, что ещё полагается. Нужно рассчитать, сколько нам понадобится брёвен. И работать мы должны на совесть, как настоящие плотники.
Все говорили только об этом чертеже. Молчал один Мортен. Он не мог забыть придуманную им лошадь, продолжал мечтать о ней уже лёжа в постели и очень хорошо представлял себе, какой она должна быть. Он разговаривал с ней, как с живой, и отчётливо видел её в своём воображении. Это было приятно. Теперь он будет думать о ней перед сном каждый день. «Мне тоже нужен чертёж моей лошади!» – сказал себе Мортен. И решил, что завтра сделает чертёж!
На другое утро старшие дети ушли в школу, а Мортен принялся рисовать свою огромную лошадь. Ту, которая была такой большой, что без лесенки на неё было бы не забраться.
Частица лошади
Вернувшись из школы, старшие дети тоже стали что-то чертить. После обеда они сразу поднялись в комнату мальчиков. Мортен уже сидел там, он улыбался и только делал вид, что рисует. А сам думал о своей лошади, и, хотя он согласился, что они сделают скамейку для папы и мамы, о скамейке он думал меньше всего. Поэтому он обрадовался, когда Мартин сказал:
– Мортен, ты всё равно ничего не чертишь, может, постоишь на страже у двери? Если папа или мама поднимутся наверх, постучи три раза и предупреди нас.
– Это я могу, – обещал Мортен и сел на порог, хотя, когда дверь была закрыта, порог почти целиком был скрыт. Но Мортен знал, что если поднять колени повыше, а пятки прижать к порогу, то на нём можно сидеть.
Некоторое время он представлял себе, что он настоящий стражник, а потом снова начал думать о своей лошади.
