«О черт! Чувак, закрой бутылку и спрячь. Воды больше нет». Я плотно завинчиваю пробку, кидаю бутылку в рюкзак, лежащий у меня на коленях, и делаю три глубоких вдоха.
«Так, пора расслабиться. Адреналин не поможет тебе выбраться отсюда. Осмотрись, подумай, что можно сделать». Поразительно — прошло всего полчаса с того момента, как камень рухнул. Принятое решение — прекратить метаться от одной бессмысленной попытки освободиться к другой и объективно оценить ситуацию — гасит мою энергию. Все идет к тому, что быстро это не закончится, значит, я должен хорошенько подумать. Чтобы подумать, я должен успокоиться.
В первую очередь я решаю исследовать ту область, где камень прижимает мою кисть. Силы тяжести и трения втиснули камень в новое место, примерно в метре с небольшим от дна, с новым набором точек сжатия. Три из них — противоположные стены каньона. Четвертая точка опоры пробки — со стороны нижней части каньона — моя кисть и запястье, пойманные в дьявольское рукопожатие. Я говорю себе: «Моя рука не просто застряла там, она удерживает этот камень от контакта со стенкой. Да, мужик, ты в заднице».
Я просовываю пальцы левой руки туда, где видна правая, у северной стены каньона. Через небольшую дырку около места сжатия я касаюсь большого пальца. Палец неестественно вывернут, к тому же приобрел болезненно-серый цвет. Я выпрямляю большой палец при помощи указательного и среднего пальцев левой руки. Нигде в правой кисти нет чувствительности. Я принимаю эту ситуацию отстраненно, как будто диагностирую чью-то чужую проблему. Клиническая объективность успокаивает меня. После потери чувствительности этот предмет больше не кажется мне моей рукой — как он может быть моей рукой, если я ничего не чувствую, когда ее касаюсь? Максимум, до чего я дотягиваюсь, — запястье, в том месте, где булыжник прижимает его. Судя по внешнему виду, по тому, что во время катастрофы не было слышно никакого треска костей, и по тому, какова правая рука на ощупь, переломанных костей у меня нет. Но, исходя из самой природы несчастного случая, с большой вероятностью внутренние ткани правой руки сильно повреждены и что-нибудь могло сломаться в кисти. В любом случае ничего хорошего.
Исследуя нижнюю сторону камня левой рукой, я могу пощупать мизинец правой руки и определить его положение. Он повернут в сторону ладони, в положение частично сжатого кулака, и мышцы, похоже, находятся в состоянии вынужденного сокращения. Я не могу ни расслабить руку, ни распрямить какой-либо палец. Пытаюсь пошевелить ими по очереди — и тоже не могу. Пытаюсь напрячь мышцы, чтобы сформировать более крепкий кулак, — но не могу добиться даже малейшего подергивания. Остается только повторить: «Ничего хорошего».
Я пытаюсь просунуть указательный палец левой руки вдоль стены, на уровне грудной клетки, так чтобы он коснулся правого запястья снизу, — не выходит. В пространство между скалой и камнем с трудом пролезает только мизинец, едва касаясь правой кисти сбоку, там, где выступает косточка. Я оставляю попытки протолкнуть палец в щель и разглядываю левое запястье. Его толщина, по моим оценкам, сантиметров семь. Правое запястье сжато примерно до одной шестой нормального размера — если бы не кости, камень расплющил бы его окончательно. Судя по бледному цвету кисти и по отсутствию кровотечения, кровообращение в сдавленной части руки полностью отсутствует. Потеря чувствительности и неспособность двигать пальцами, вероятно, признак повреждения нервов. Какая бы травма там ни была в действительности, правая кисть, похоже, полностью изолирована от моего тела — от системы кровообращения, нервной системы, моторики. И это третья галочка в графе «ничего хорошего».
Прогноз плохой. Внутренний голос взрывается ненормативной лексикой: «Твою мать, ну как же так? Какого черта? Как тебя угораздило, блин, попасть под этот гребаный камень? Полюбуйся! Тебе отдавило руку, чувак, она умирает, и ты ничего не можешь с этим сделать. Если кровообращение в ближайшие пару часов не восстановится, все, руке трындец».
«Нет! Я выберусь! Если я не смогу ее вытащить, я потеряю гораздо больше, чем просто руку. Я должен выбраться!» Это отвечает рассудок, но рассудок тут не главный — адреналин еще не полностью рассосался. «Ты застрял, ты попал, ты пропал». Я не люблю впадать в пессимизм, но черт за левым плечом чихать хотел на мои попытки бодриться. Этот ублюдочный рифмоплет прав: перспективы безрадостные. Но предаваться отчаянию рано.
«Эй, там! Заткнись! Не болтай без толку!» Полезнее продолжать анализировать ситуацию и все, что я уже узнал. Кто бы там ни лез в спор из-за правого плеча, он прав в одном: беспокоиться нужно не о руке. Есть более серьезная проблема. Психуя по поводу внешней ее стороны, я только силы растрачу. Сейчас я должен сосредоточиться на том, чтобы собрать максимум возможной информации. Приняв это решение, я успокаиваюсь.
Я смотрю направо. На северной стенке каньона, сантиметров на тридцать выше валуна, я вижу крошечные кусочки своей кожи, остатки волос с руки и пятна крови, размазанные по песчанику. Пока булыжник волок мою руку вниз, гладкий песчаник Навахо сработал как кухонная терка, сняв внешние слои кожи с кисти тонкими стружками. Я смотрю, нет ли крови снизу, под рукой, но ее нет, даже одиночных капель.
Я снова поднимаю голову и задеваю за камень козырьком кепки. Темные очки падают прямо на рюкзак у моих ног. Подняв их, я вижу царапину, она появилась за минувший час, с тех пор как надевал очки в открытой солнечной части каньона. «Не так уж это важно», — говорю я себе и все же аккуратно кладу очки на верхушку валуна, с левой стороны.
Наушники давно вывалились из ушей, но сейчас, успокоившись, я слышу в них шум аплодисментов. Диск заканчивается, шум стихает, и наступившая тишина еще более отчетливо обрисовывает мое положение. Я окончательно и бесповоротно попал в ловушку. Я стою на слабо освещенном дне каньона. Я не могу двигаться, не считая нескольких сантиметров вверх-вниз и вправо-влево. Дело усложняется тем, что никто из знакомых, могущих меня хватиться, не знает, где я. Я нарушил самые элементарные правила путешествия в дикой местности: не оставил подробного плана своих перемещений ни одному ответственному человеку. Я застрял в тринадцати километрах от моего автомобиля, я один в глуши и не могу связаться ни с кем, до кого не долетит мой крик. Я один в ситуации, которая очень быстро может стать фатальной.
Мои часы показывают 15:28, прошло минут сорок пять с того момента, как камень упал мне на руку. Я обстоятельно изучаю, что же у меня есть с собой, левой рукой по очереди вынимая из рюкзака вещи. В полиэтиленовом мешке, помимо оберток от шоколадок и пакета из булочной с крошками от шоколадных кексов, лежат два небольших буррито из фасоли — запасы примерно на пять тысяч калорий. Во внешнем сетчатом кармане хранятся CD-плеер, диски, запасные пальчиковые батарейки, маленькая цифровая видеокамера. Там же лежат мультитул и налобник на три светодиода. Порывшись в электронике, я вытаскиваю мультитул и налобник, кладу их на верхнюю часть булыжника, рядом с очками.
