Я недоуменно смотрел на него. Что он несет? Ша! Никто никуда не ехал! Лейтенант понял мой взгляд и ответно усмехнулся:
- Да, забыл сказать еще об одном. Никогда не жалей себя. Других - можно, себя - никогда... Смотри.
Он достал тяжелый армейский нож и мгновенно, без доли волнения и раздумий воткнул кончик лезвия себе в бедро. Неглубоко, но тем не менее все же воткнул, воткнул да еще и повернул...
Меня чуть не вывернуло наизнанку от зрелища развороченного человеческого мяса и крови. А Ефремов лишь снисходительно улыбался:
- Привыкай, сынок. Пойми, если ты не всадишь пули в противника в течение первых десяти секунд, ты вообще не сможешь в него выстрелить. А я хочу в тебя верить. Нас обоих ждут дома, - лейтенант ободряюще похлопал меня по плечу.
"Во псих!" - подумал тогда я. Лишь спустя годы выяснится, что старший лейтенант Ефремов окажется гораздо менее сдвинутым, чем я сам, в ином случае я бы не стал работать на Гошу.
Бизнес Гоши Паритова был прост и многообещающе вековечен: рэкет, проститутки, алкоголь и наркотики. Но Гоша был еще дьявольски умен. Срубленную криминалом капусту он крайне удачно запускал в легальный оборот торговых и производственных предприятий, праведным путем приумножая неправедно добытое... Проще говоря, бабки делали еще большие бабки. И все абсолютно законно.
Баксы, бабки, тугрики, юани... Сколько их надо человеку для полного счастья? Изберите любого отдельно взятого индивидуума, задайте ему этот вопрос и сами убедитесь, как будут расти его аппетиты, по мере продолжительности размышления.
Человеческая натура отличается сверхъестественной жадностью и неуемной страстью к пресыщению. Мера? Что такое мера? Человечество всегда жрет все подряд, до отказа, пока запредельно набитый желудок не откажется переваривать сожранное.
Эту фишку я просек быстро. А поэтому не стал светиться в учредительных документах подзащитных контор, а наоборот, старался под всевозможными предлогами увиливать от участия в наиболее кровавых операциях. Гоша это заметил:
- Слышь, оружейник... Халявишь!
- Кто? Я? - как мог преданнее возмутился я. - Да я, блин, за всю нашу бригаду один всех порву!
- Ну, ну... - недоверчиво хмыкнул Гоша.
Да уж. У Гоши Паритова работа была такая - никому не верить. Абсолютно никому. И я учился этой необычной специальности исправно и прилежно, пока не выучился... Глава 7. "Стреляли..." (часть вторая)
Я направился прямиком к месье Соколову. Один, без сопровождения и посредников. Сейчас я нахмурен и суров: предстояла решающая раздача карт в партии.
По донесениям уличной разведки, в настоящий момент Владимир Евгеньевич весьма плодотворно справлял поминки по моей несостоявшейся гибели в отдельном кабинете одного из третьеразрядных кабаков.
Бык на входе меня узнал сразу. А узнав, не стал портить себе день внеплановым фонарем под глаз. Сиживали мы тут когда-то с Гошей, сиживали... Эх, все-таки веселые были времена!
Я уже поднимался по лестнице, ведущей к кабинетам на втором этаже, когда бычок окликнул меня:
- Извините...
Я не остановился, но значительно сдержал шаг:
- Чего тебе?
- Вы уж, пожалуйста, поаккуратней там, с мебелями...
Я понимающе усмехнулся:
- Не боись, Коля! Мебель будет в полном порядке.
Коля-бык вздыхает и улыбается. Хороший парень. Нормальный такой, хороший парень. Помнит меня. И я его - тоже.
Я вхожу на этаж. Тут полумрачно темно, но из-под проема одной из дверей пробивается слабая, как надежда, полоска света. На всякий случай достав "Макаров", я сильным пинком открываю дверь. А открыв дверь, незамедлительно открываю и рот.
Удивительное дело! Он ждал меня. Ей-богу, ждал! Стол сервирован на двоих, но он не прикоснулся ни к рюмке, ни к блюдам, ожидая кого-то. И теперь совершенно очевидно: меня.
Он смотрит на меня, мой пистолет, вздыхает и грустно улыбается:
- Присаживайся... Посидим, выпьем, поговорим...
Я сажусь за стол и демонстративно осторожничаю, укладываю оружие справа и как бы невзначай распахиваю куртку. Владимир Евгеньевич с интересом разглядывает мою амуницию.
- А я знал, что ты придешь, - самоуверенно заявляет он.
- Откуда? - спрашиваю я, передвигая поближе всевозможные ассорти из салатов.
Владимир Евгеньевич задумчиво улыбается и крайне беспардонно обходит мой вопрос стороной:
- Ты знаешь, я сегодня встречался с Катей, говорил с ней...
- О чем? - зло обрываю его. - Как ты меня не ухлопал?
- Не злись. Ну не ухлопал же? А мне только на днях гипс сняли. Так что мы квиты.
Я дернул подряд две дозы "Мартини Бьянко", приправил итальянскую кислятину салатной катавасией и продолжил столь необычно начатую тему:
- Так о чем ты с ней говорил?
Он опять улыбается:
- Да знаешь... Ни о чем. О погоде, о природе... Но я кое-что понял. А когда понял, сразу успокоился.
- И что ты понял?
Владимир Евгеньевич с трудом прикуривает сигарету. Пальцы его дрожат.
- Да не нужны мы ей. Ни ты, ни я. Она ищет что-то другое, но... Самое обидное, знаешь что?
Он бесит этими томительными паузами, и я начинаю заводиться:
- Да что, в конце концов!
Его губы кривятся, обнажая ровные, холеные зубы, но все же нервно и зло выплясывают безумный танец не менее безумных слов:
- Она найдет. Обязательно найдет...
Он плачет. Плачет беззвучно и скупо, окурок догорает в его руке, обжигая кожу, но он даже не обращает на него внимания...
Молчу. Я понимаю, насколько я глуп и нелеп в этой ситуации, обряженный в бронежилет, с оружием наготове... Клоун. От кого обороняться? От него? От себя?
Я почти стыдливо убрал пистолет в кобуру. Пора уходить. Владимир Евгеньевич сидит, обхватив голову руками, и что-то пристально разглядывает в кальмарах.
Я уже было открыл дверь, но обернулся:
- Слушай, Володя...
Он поднимает покрасневшие от слез глаза.
- Ты заказал стрелка, чтобы меня убить или просто попугать?
Ответ следует мгновенно:
- Убить.
Я закрыл дверь. Вот сейчас он мне нравился. Молодец! Мужик! Хотя бы уже в том, что прямо и честно сумел показать себя в этакой хитрой ситуации, найдя в себе мужество подарить мне самый натуральный карт-бланш.
Вроде бы и победа, но радости я отчего-то не испытывал. Отчего? Наверное, оттого, что датые речи Владимира Евгеньевича оказались немного созвучны моим собственным мыслям... На тему любви и ощущения пребывания в таковой. Есть ли она... Нет ли... Кто знает, кто докажет?
Лично я не собирался никому ничего доказывать. Доказал уж разок, хватит. Еще сопливым, хотя и мордатым пацаном. Что двигало тогда мной, я и сам толком не понимал. Возможно, лавры Александра Матросова не давали покоя, а может, издержки воспитания на искренней вере в высокие идеалы и светлые цели причудливо переплелись с подленьким чувством честолюбия, подсказывавшего, что и как будет нужнее в дальнейшей жизни и будущей карьере... Наверное, все это вместе и подвигло меня на решительный поступок, никак не укладывавшийся в голове моей бедной родительницы.
Когда я впервые публично обнародовал свое решение, маму чуть было не хватил инфаркт, а папу - инсульт.
- Сынок, - жалостливо спрашивали они. - Ты хочешь нашей смерти?
- Нет, не хочу, - честно отвечал я, завершая свое сотое отжимание на отбитых костяшках кулаков.
За три месяца до призыва я стал методично осаждать кабинет военкома. Осада велась по всем правилам военной науки. Под всевозможными предлогами я отпрашивался из школы, с восьми утра занимая пост у двери кабинета.
Военком понемногу начинал меня ненавидеть:
- Чего тебе еще от меня надо?
-Хочу в десант! - до безобразия однотипно отвечал я, а военком мгновенно свирепел:
- Да сколько можно повторять одно и то же! Ты медкомиссию прошел?
- Прошел.
- Ну и как?
- Все нормально.
-Так какого... - он едва сдерживался, - тебе еще надо?!
- Дайте письмо, направление или еще что-нибудь в этом роде - словом, похлопочите!
На этом месте он обычно разъяренно хрипел, круто разворачивался и удалялся в свое военкомовское логово. Я тоже уходил, но в отличие от военкома, полный сознания выполненного долга.
Я рассуждал так: вода точит камень, а военкома - его собственная армейская дурость, а когда я отвечу на эту дурость еще более твердолобой, я выиграю.
Прошло чуть больше месяца, и мой нехитрый план, действительно, сработал. Внеплановой повесткой я был вызван в военкомат, где в торжественной обстановке бог знает из какой норы выкопанный военкомовский ветеран по бумажке зачитал радостную весть. Весть заключалась в том, что юноша, то есть я, вернет всевозможные долги Родине не на каких-нибудь стройках генеральских дач, а именно в спецназе внутренних войск. Крепко пожав вялую доисторическую руку ветерана, я хриплым от волнения голосом искренне поблагодарил его.
Уже сидя в плацкартном вагоне среди себе подобных, угловатых, но крепко сбитых природой товарищей по будущей службе, я все еще тупо улыбался, не веря до конца своему счастью.
