Что интересно, это самое общество сразу приняло меня как своего. Никто не верил, что я даже не студент - первокурсник, а так, абитуриент.
- Да ты гонишь! - компетентно утверждали они. - Если взял академку, так и скажи.
Наверное, я казался им слишком взрослым, им, моим ровесникам. А что мне было объяснять? Что таким меня сделала война? Более чем абстракция. Кто не был - не поймет. Никогда не поймет.
Относительно благополучно сдав экзамены и прочитав свою фамилию на доске почетно зачисленных, я переместился в другое кафе, где собирались такие же рыцари плаща и шпаги, как и я сам.
Так называемое "афганское" кафе. Именно тогда я к нему и присох. За прикольными пьянками совсем незаметно подкрался сентябрь. Время, когда абитура традиционно выдвигается в колхоз. Первое почетное задание Родины вчерашним солдатам и школьникам - разборка с картофельными плантациями.
Шесть часов на поезде, еще час тряски в дряхлых "пазиках", и уже поздней ночью мы прибыли на место дислокации.
Общага - это всегда не сахар, но колхозная, деревенская общага... Полный отстой. Ну ладно я, за годы армии в грязи повалялся изрядно. Дело, можно сказать, привычное. Но ведь среди абитуры было много девчонок... Им-то как? Тюремные двухъярусные нары, полное отсутствие отопления и горячей воды, наконец, дворовые удобства.
Взять бы этого гада из ректората, который посмел дать согласование на этот добровольно-принудительный ад, да и сунуть его лощеной мордой в сырую картофельную грязь... Я знаю, что он скажет, этот научно-хозяйственный тип в строгом костюме, даже слышу его голос, начальственный и суровый:
- А вы не правы, молодой человек! Не правы, не правы... Вы, кажется, побывали в армии? Да-с... Тогда вам, как никому другому, надо знать, что это есть необходимое испытание, которое должен пройти каждый студент-первокурсник. Я его тоже прошел, кстати.
Его сурово-насупленный вид внушает непоколе-бимую веру во все, что только ни исходит из его уст, но для непосвященных поясню: он врет. Ничего он не проходил. Стопудово отделался липовой справкой и протирал штаны где-нибудь при кафедре, симулянтище. Но зато сколько державного апломба в его картинном повороте прочно посаженной на плечах так красиво седеющей головы...
Да, впрочем, хрен с ним, с подонком. Пусть это вранье и слезливые причитания навсегда останутся на его мелкой, как дно канализации, совести.
Интересно другое. В этом ощущении гадливости к подобного рода субъектам мы с Гошей Паритовым были весьма схожи. Наверное, он и ходил в вечно драной одежде, чтобы подчеркнуть свое отличие от них, законодателей бытия, а если учесть его реальную власть и влияние... Контраст, действительно, получался весьма резкий.
В этом контрасте даже присутствовал некий кайф. Все эти деятели так снисходительно разговаривают с тобой, поминутно косясь на твои штопанные джинсы, а ты им так искренне подыгрываешь, в то же время прекрасно зная, что можешь стереть их в абсолютный порошок, а методов - уйма... Хха... Бодрит!
Но вернемся к реалиям. Что там у нас? Ах да, Гоша. Идея занятная, в чем-то даже прикольная. Я только сейчас понял, насколько я соскучился по нему, по его извечному напрягу и сосредоточенности. В дорогу я собрался мгновенно. Да и что мне собирать-то? Права в зубы и за руль.
Паритова до сих пор держали в следственном изоляторе. Следствие по его одиозной фигуре зашло в полный тупик. Абсолютный такой тупик. Доказательной базы на все его подвиги на первый взгляд было с избытком, но вот реальных свидетелей, готовых аргументировать эту базу фактами... Уже не было. Причем кое-кого - в живых.
Свидания с подследственным Георгием Паритовым я добился удивительно легко и быстро. Настолько легко, что окончательно убедился: действительно, ждали.
Меня препроводили в специальную комнату для свиданий: серая, грубая штукатурка, крохотное зарешеченное окно, стол и два стула. Вся мебель насмерть привинчена к полу.
Я сажусь за стол и закуриваю сигарету, стряхивая пепел прямо на пол. Сами виноваты: зачем пепельницу не предусмотрели, скупердяи?
Тяжело лязгнула дверь. Привели Гошу. Или он притащил с собой конвоира? Похоже - второе, уж больно вошел он уверенно, по-хозяйски. Властным жестом отпустив конвоира, Паритов уселся напротив.
Я вежливо поздоровался:
- Привет.
- Здорово, - он быстро окинул меня взглядом. - Рукав подыми.
Я закатал рукав рубашки вверх, обнажая то, что Гоша и хотел увидеть: мой личный знак, моего персонального волка.
Паритов наклонился вперед, внимательно вглядываясь в татуировку. Вдоволь насладившись красочным зрелищем, он удовлетворенно откинулся на спинку стула.
- Ну-с... Как дела?
- Нормально.
Мы пару минут просто оценивали друг друга, кто и как изменился. Не знаю, как я, но Гоша стал значительно сильнее, даже взгляд стал жестче. В определенном смысле тюрьма пошла Гоше на пользу: он стал настоящим авторитетом. Настоящими и крутым, безо всяких там левых дураков.
Второй вопрос:
- Что у тебя там вышло с Соколовым?
- Да так... - уклончиво отвечаю я Паритову. - Из-за девочки повздорили.
- Хоть бы посмотреть на эту девочку, - ехидно подкалывает Гоша. - Из-за кого ты чуть по балде пулей не схлопотал...
- Да, - легко соглашаюсь я. - Есть на что глянуть.
Но Гоше внезапно строжеет:
- Забудь о бабах хоть на секунду! Вспомни о правилах моей команды: "Вход рубль, выход - два!" А ты до сих пор на меня работаешь, понял?!
Вот так всегда. Фирменный трюк Паритова - взвинчивать себя до крика, до предела, вызвать ответную реакцию в собеседнике и тут же остыть, вбивая в его расшатанные нервы деловито-спокойные вопросы.
- Что делать думаешь?
Я равнодушно пожимаю плечами:
- Ничего.
- Ничего? Совсем ничего?
- Совсем.
- А зря, между прочим. Тебе нужно провернуть одно крайне важное и нужное дельце...
- Какое?
- Пустяк... Укокошить Владимира Евгеньевича Соколова. Способ - на твое усмотрение, для меня гораздо важнее результат.
- Но зачем?!
- Как зачем? Ты что, кофе с утра не выпил?
- Выпил. А что?
- Мало, наверное... Соображаешь туго. В тебя стреляли?
- Да.
- Значит, стреляли и в меня. В первую очередь - по моему авторитету. А здесь, в тюрьме, это первая вещь...
Он немного помолчал.
- Тут про тебя пургу прогнали, что типа ты не ты, растут цветы... Но мне плевать. Убей Соколова, и все встанет на свои места.
- А если... нет?
- А если нет, хлопнут вас обоих. Сначала его, потом тебя. И все будет четко: месть врагов и все такое.
Умирать не хотелось. Действительно, а что тут такого? Одним больше, другим меньше... Я твердо знал, сколько у меня трупов за плечами, а скольких еще случайной пулей, шальным осколком гранаты... Кто знает, кто их считает? Господь бог, наверное, да и то, через раз.
- Ладно, - соглашаюсь я. - Убью.
- Фурнитура есть?
Имелось в виду: ствол, нож или термоядерная бомба, к примеру.
- Все есть...
- Вот и славненько. Времени у тебя на все про все - неделя. Вопросы?
- Кто будет оплачивать операцию?
- Рыжий. Ему же сообщай о ходе дела. Что-то еще?
- Все. Больше вопросов нет.
- Значит, договорились. Будь здоров!
Мы пожали друг другу руки и расстались. Расстались, чтобы встретиться вновь: мое прошлое, как злой рок, не оставляло меня. Вот дерьмо... А только вроде все наладилось, так нет! Вечно что-нибудь всплывает: либо Гоша, либо Афган, либо все сразу. И по башке. И конкретно. В свете последнего разговора скажу даже так: "чисто конкретно".
Домой я возвращался с распухшей от дум головой. С одной стороны, следаки не дураки, мгновенно распутают мотив убийства, но на другой чаше весов - Гоша Паритов и его не вполне понятный приказ.
Плюс: если меня возьмут менты (а при таких раскладах они обязательно возьмут!), у меня будет шанс вывернуться, о тюремном авторитете я уже не говорю: "братан", в сосиску свой.
Минус: если я пошлю Гошу на... то мне уже точно не придется никому ничего доказывать, да и адвокаты могут смело ехать отдыхать на Кипр.
Вывод: Соколова надо мочить.
Пока добрался до дома, я выпил, наверное, литра полтора минералки на три таблетки анальгина. Пытался строить какие-то планы, но они упорно не строились. Открыл бутылку вина, рюмка, две...
Внезапно я понял, как должен действовать. Соколов должен умереть сам. И не дома. А где-нибудь в государственном учреждении пенитенциарного характера. Я возбужденно орудовал карандашом, поминутно затягиваясь сигаретой и прихлебывая вино.
Сценарий вырисовывался хоть куда: я найду подзащитному девочку не слишком тяжелого поведения, она с ним трахнется, а потом сбросит в ментовку заяву, дескать, так, мол, и так, изнасиловал да еще и угрожал, сволочь такая! Сто семнадцатая, СИЗО...
Дальше - больше. Через Паритова я пущу слух, что подследственный Соколов не кто иной как самый натуральный голубой, причем откровенно пассивного свойства.
