А тут, в «физической химии для биологов», — вообще ничего. Ни одной надписи. Даже случайно, по неосторожности никто нигде не оставил линии авторучкой — длинной, ровной, с крючком в конце. Разве что, одна страница вырвана в середине — но так гладко вырвана, что сразу и не заметишь. Двести сорок первая — двести сорок вторая. На двести сороковой написано: «Теперь, если сзади контрольной пробирки поставить пробирку с неизвестным раствором без индикатора, а сзади второй пробирки — пробирку с одним только буфером, то можно грубо скорректировать разницу в цвете индикатора (рис. 4.7)». А рисунка нет ни на одной из окружающих страниц. На несколько страниц назад есть «рис. 4.6. Номограмма для приготовления фосфатных буферов», угрожающие научные кривые графики. И есть после, «рис. 4.8. Кривая титрирования глицина» — так та вообще абсолютно кривая. Значит, на пропавшей странице рисунок был. Четыре точка семь.
Что ещё? А чёрт его знает. Научный бред, как и вся книжка, наверное.
— Да и кроме того, неинтеллигентный ты, Женя, — припомнились ему слова Вити.
А и вправду — в кои-то веки попала в руки книга умная. Взять бы и прочесть от корки до корки. Женя попробовал вспомнить, когда он в последний раз действительно читал — и вспомнил. Это было около месяца назад, у Толика. На столе валялся журнал с вызывающим названием «АвтоФото» и безбашенным мотоциклистом на обложке; пока Толя рубился в какую-то свою игрушку, Женя пролистал это издание. Почти весь журнал — фотки машин разных, и к ним подписи. Текст Женя изредка по приколу читал, но больше всё же на машины смотрел, то есть не на сами машины, а именно как их сфоткали. Оценивал не качество машин, а качество фотографий, в общем.
Вспомнил это. И совсем грустно стало. Снова попробовал читать «физичскую химию для биологов», и ещё грустнее стало — не читается, хоть убей. Хотел утешить себя тем, что чтение этой книги, наверное, подразумевает, что уже прочитаны разные серьёзные книжки по химии, физике и биологии, да не утешил. Даже учебники в школе как-то по диагонали читал, перескоками, и ничего не запомнил. А она, девочка эта, раз такие книжки читает… Эх, и подобраться-то к ней никак, наверное, не выйдет, и пива-то она не пьёт, и Ксена ей показать страшно и неудобно.
Женя вкючил плеер и задремал.
Сон лечит.
Через два дня позвонил Толик.
— Зайди ко мне на работу, — только и сказал.
Настроения у него не было совершенно, он матерился, одной рукой во что-то играл, а второй размешивал кофе в чашке.
— И он говорит: здесь делать уже нечего. Эта земля, мол, прогнила. А я говорю: если земля гниёт, лечить её надо, а не бросать. А он за своё: ты, говорит, гниение усиливаешь. Воняешь вместе с обществом, доламываешь всё. Я вот думаю: что ломать, если никто никогда ничего не строил, все всегда только ломали! А? Скажи мне, Женя?
— Ну, я бы не сказал, что сильно ломают. Ты ведь строишь жизнь свою-то, верно?
— Конечно, строю. Я же на машину коплю. Потом на квартиру свою копить буду. И как только накоплю — свалю нафиг из этой общаги, от этого урода. Задолбал уже, честное слово.
— А ты с ним не говори. Не слушай его, что ли. У тебя тут курить можно?
— Нельзя. Но кури. Дело вот в чём: я ему объяснить пытаюсь, что всё нормально, а он мне своё дерьмо втюхивает, втюхивает…
— Так это ты с ним спорить начинаешь? — удивился Женя.
— Ну а ты попробуй в одной комнате вдвоём жить и молчать всё время… Он-то да, молчит, ну а мне поговорить иногда с живыми людьми хочется, а не чатиться всё время. Вот как мы с тобой, понимаешь? Людей-то вокруг так много, так много, а как посмотришь — не люди, а чатовые ники и аватарки только. И поговорить не с кем. Вылезешь из интернета в эту жизнь — а тут ещё хуже, чем там. Подойди и скажи: у тебя компьютер сломался. Он скажет: да, сломался. Скажи: нажми «Энтер». Он нажмёт. Скажи: убей человека…
— Так ведь он, сосед — человек, получается, по твоим меркам? Как зовут его?
— Да хрен знает, как зовут. Но человек. Паршивый, плохой, но человек. А поговорить-то, поговорить по-людски…
— А пепелка где? — перебил его Женя.
— Пепелка…
Толя поднялся со своего стула, открыл ящик и начал там рыться. В ящике лежали провода, микросхемы, старые жёсткие диски, мышка испорченная, ещё какой-то компьютерный хлам. Толя нашёл там жестяную коробку непонятного происхождения и дал Жене.
— На, кури. Только тут нельзя, если что.
— Помню. Ты мне карточку-то сделал?
Толик хлопнул себя рукой по лбу, достал и протянул Жене карточку. Пластиковую, с фотографией, аккуратную, новенькую. С цифрами и штрих-кодом даже — не придерёшься.
— Как договаривались?
— Как договаривались.
Женя расплатился. Докурил сигарету, затушил, кинул в жестяную коробку.
— Слушай, ты что, убегаешь уже?
— Да дела всякие, Толик…
Толик замолчал и перестал играть в свою игрушку, поставил на паузу. Повернулся к Жене; тот уже стоял в дверях.
— Женьк, да посиди ты тут со мной. Поговори немного. Кури, если хочешь, кури, сколько хочешь, пофиг. Только поговори.
— Я не могу, старик. Дела.
— Может, хоть вечером пива попьём?
— Может.
Ушёл. Толик вернулся к компу и около минуты просто молча смотрел в монитор — на остановленную игру. Увидь кто со стороны — ему показалось бы, будто эта пауза окаменила не только человечков с автоматами на экране, но и его самого. Самого Толика.
А потом вдруг со злости лупанул кулаком по ресету. И закрыл глаза.
— Вот у меня удостоверение, — Женя с улыбкой показал карточку.
Бабка взяла, рассмотрела. Покачала головой.
— А где ж раньше было? А? Хитришь?
— Я потерял, мне его восстановили вот, — соврал Женя. — Я пройти могу?
Кивнула злобно. Мол, ладно, проходи, сукин сын, что с тебя возьмёшь. И Женя прошёл.
Вот оно, вот. Сейчас или никогда.
Сигарета. Бросать курить, глупость-то какая. Вот что верно: с сигаретой ты никогда не одинок. Никогда. Пока стоишь, куришь — ты не один. С тобой она — одноразовый друг. Твоя Сигарета. Она не бросит, не предаст, она отдастся тебе до конца, до самого фильтра. Сгорит для тебя. Как человек живой. Люди живые тоже сгорают, но медленно, всю жизнь потихоньку тлеют. А остаётся от них то же самое: пепел и дым. Лёгким вредит? В груди тянет? Ну а разве эти болячки не стоят моментов близости? Моментов не-одиночества?
Выкидывают они такие книги, видите ли. Семьдесят шестого года книжка. Старая уже. А кто выкидывает? Да уборщица. А где эта уборщица? Да на входе студенческие карточки проверяет. Ах, здравствуйте, дорогая бабушка. Куда? Около мусорников оставляете на заднем дворе? В стопочку сложенные, ах! Мало ли понадобится кому. Ну да. Мало ли понадобится.
Женя швыранул книгу на землю — рядом со стопкой точно таких же двадцати шести «Физических химий для биологов». Выкидывают старое.
Чёрный человекГлядит на меня в упор.И глаза покрываютсяГолубой блевотой, —Словно хочет сказать мне,Что я жулик и вор,Так бесстыдно и наглоОбокравший кого-то.
— Есенин… — вдруг пробормотал Женя. — Есенин.
И щёлкнул пальцами.
— Чего ты щёлкнул? — спросил Витя.
— Чтоб ты наконец меня услышал. Вон книги валяются, смотри. Книги вынесли и выкинули. Старые книги. Говорят, книга учит, книга лечит. А выкинули.
— Пошли, пороемся.
— Как бомжи?
— Как интеллигенты, всё ещё любящие книги, друг мой Женя.
И пошли ведь рыться. Два или два с половиной года назад, вроде бы это было…
— Ты чего себе возьмёшь? — спросил Витя.
— А во — Винни-Пух, и все его кореша. Чем плохо?
Витя улыбнулся и показал Жене свою книжку. На обложке — смазанный, неудачный снимок: голубое небо и берёзы.
— Сергей Есенин?
Точно. Она взяла её из стопки, потому что любит. Книги любит, даже старые, побитые и выкинутые. Мы же все выглядим жалко, когда нас выкинут и оставят. Когда нам дадут знать, что мы больше не нужны. Женя подобрал брошенную книгу, раскрыл на форзаце и написал свой телефон. Потом подумал и взял ещё одну из стопки. Тоже записал. Всего двадцать шесть книг — и появляется шанс. Может, она вернётся сюда ещё раз?
Перекопав кучу до середины, он вдруг заметил боковым зрением — дальше, между двумя мусорниками, за стопкой книг, кучку говна. Маленькую, суховатую, зловещую весеннюю кучку. И рядом с ней листик, которым кто-то подтёрся. В голове, изнутри мозга, понёсся тяжёлый, страшный, тихий, но тяжёлый гул. Не желая верить в происходящее, Женя медленно, как в страшном сне, протянул руку и взял испачканный фекалиями листик. 241–242. И рисунок 4.7.
Сердце его замерло. Настороженно метнулось в груди, похолодело и отбросило дрожь по всему организму. «Рис 4.7. Метод поправки на мутность или окраску неизвестного раствора при изменении рН с помощью индикаторов». Перевернул. С другой стороны — текст и табличка. Всё.
