с кем случившееся не обсуждал. Во-первых, ему было плевать, а во-вторых, он догадывался, что у отцов-командиров среди личного состава есть свои глаза и уши.
Потом вернулся ротный из управления фронта, и рота начала ускоренно готовится к маршу. Всем сразу стало ясно, что с формированием покончено и для личного состава опять начинается война.
Но до конца дня случилось еще одно происшествие, а точнее даже несколько.
Сначала красноармеец Сидоров, ничем не примечательный тихий парень, из отделения Ивана потерял сознание.
Просто взял на ходу и упал, закатил глаза и пустил слюну.
Выглядело все это очень ненатурально, актерским талантом красноармеец явно не обладал.
— Никак солнце башку прижарило? — удивился комод Демьяненко и осторожно хлопнул бойца по щеке.
— Вах? — удивился Мамед и тоже добавил, уже сильнее, но, с другой стороны.
Сидоров открывать глаза не пожелал и отреагировал страдальческим мычанием.
Ваня сразу понял в чем дело и уже было собрался пнуть товарища под ребра, но вместо этого присел рядом и тихо начал говорить.
— Вот смотри, Васек. Сейчас вызовут военфельдшера, он сразу поймет, что ты симулируешь, доложит командованию и что?
У Василия встревоженно дернулась бровь.
— Шлепнут на месте, — охотно подсказал комод. — За симуляцию. А нас вжарят за то, что вовремя не доложили командиру о симулянте.
— Я не симулирую, правда... — Сидоров быстро открыл глаза и приподнялся на локте. — Просто голова что-то закружилась. Но вы же не скажете никому?
Ваня пожал плечами и отошел, а комод вместо ответа просто пнул Василия, намекая что надо вставать.
На этом инцидент исчерпался, но Ваня очень хорошо запомнил дикую злобу в глазах Сидорова. Злобу на все вокруг и на товарищей, словно они были виноваты в том, что его отправили в штрафную роту.
А через полчаса еще один штрафник, уже из другого отделения, уронил себе на ногу ящик с гранатами. Специально или не специально, этот момент остался неясным, но нога сломалась как спичка.
В данном случае никто никого не пинал, бойца просто увезли на телеге в санбат, а почувствовавший неладное уполномоченный Особого отдела, лейтенант НКВД Огурцов, очень доверительно сообщил личному составу, что лично пристрелит того, кто еще удумает заняться членовредительством. И его вольных, и невольных помощников тоже.
Все сразу прониклись, на этом происшествия с болячками и переломами закончились.
Перед отбоем штрафникам выдали оружие и полностью экипировали: все получили портупеи, подсумки, каски, саперные лопатки и даже сухпаек с табачным довольствием. Но патронов никому так и не дали.
А ночью первый и второй взвода подняли по тревоге.
Старший лейтенант Рощин коротко объяснил:
— Ночью бомбили Ленинград, один из бомбардировщиков подбили, он дотянул до нас и упал там... — взводный ткнул рукой в темноту. — Мы к нему ближе всех.
Два бойца притащили открытый цинк с патронами.
— Берем по десять штук... — рука взводного показала на патроны. — Но немцев по возможности стараемся взять живыми. Бегом, марш...
Ваня загреб горсть красивых зеленых патрончиков и на бегу стал их заталкивать в магазин, одновременно стараясь не потерять в темноте из виду спину старшего лейтенанта.
Через несколько минут впереди вспыхнуло сильное зарево, скорее всего, севший на вынужденную самолет взорвался.
У Вани сразу перед глазами встала картина из его первой попытки, когда заживо горела наша летчица в упавшем биплане По-2. А в ушах зазвенел ее крик.
— Сука... — он тряхнул головой прогоняя страшное видение и припустил быстрее.
— Расходимся, — через несколько десятков метров скомандовал Рощин. — Дистанция между собой двадцать метров, забирайте правее. Деревянко, мать твою, сказал правее...
Штрафники быстро разбежались, Ваня выставил вперед винтовку и сбавил ход, до боли в глазах всматриваясь в темноту.
Неожиданно, левее вспыхнула стрельба, протарахтел короткой очередью автомат, дважды тявкнул пистолет, а его заглушило гулкое баханье винтовок, сквозь которое прорвался чей-то болезненный вскрик.
И почти сразу же, навстречу Ивану, почти в упор быстрой чередой полыхнули вспышки.
Ваня с перепугу даванул спусковой крючок, потом понял, что забыл передернуть затвор, ринулся вперед и сбил всем телом проявившуюся в темноте смутную фигуру.
Бабахнул еще выстрел, остро запахло сгоревшим порохом, а воротник гимнастерки сильно рвануло.
Ваня бросил винтовку и несколько раз наобум ударил локтем. Последним ударом попал и уже по зрячему добавил кулаком.
Тело обмякло, Иван в приступе внезапной злости двинул еще разок, завернул немцу руку, но тут...
— Ай, шайтан!!! — но тут с диким воплем из темноты выскочил Аллахвердиев и с размаху саданул Ивана прикладом по голове.
К счастью не попал, но споткнулся и с грохотом полетел в кусты.
— Лежать, сука фашистская!!! — следом за ним появился Демьяненко и чуть не проткнул Ваню штыком.
— Как же вы заебали! — ругнулся Иван, поднял руки и заорал диким голосом. — Отставить, мать вашу! Свой я!
— Засем лота поганись? — привычно возмутился возникший ниоткуда якут. — Вису, вису сто не немса...
Набежали еще штрафники, но, к счастью, никто больше не пытался бить Ивана.
Суматоху прекратил Рощин. Как очень скоро выяснилось, часть немцев сгорела с самолетом, еще двух немецких летчиков застрелили, правда штрафники тоже пострадали: ранили тоже двоих, одного сильно, второму ободрало пулей бедро.
Тяжелый лежал без сознания, а легко раненый радовался как ребенок. А точнее, бился в радостной истерике, до тех самых пока взводный не шугнул его.
Пленного спеленали, но почти сразу же его отобрали какие-то непонятные люди в маскхалатах и с автоматами.
Рощин пытался ругаться, но после того, как один из автоматчиков тихо представился, быстро остыл.
Ваня в суматохе не участвовал, он пытался дрожащим руками скрутить себе самокрутку, раз за разом рассыпая табак.
— Цел? — рядом присел взводный.
— Угу... — угрюмо ответил Иван. Башка раскалывалась, в ушах звенело, но в остальном он чувствовал себя целехоньким.
— А жаль, — непонятно почему огорчился Рощин.
— Почему жаль? — машинально переспросил Ваня и только потом понял, к чему клонит взводный. Ранение сразу снимало судимость, штрафника оправдывали и переводили в обычную часть.
Но особо огорчаться не стал. Каким-то непонятным образом, штрафная рота для него стала родным домом. И как бы это странно не звучало, уходить из нее он не хотел.
Уже в расположении, Ваню вызвали в канцелярию и заставили раздеться догола.
Присутствовал ротный, замполит, особист и два командира взвода. И все они дружно пялились на Ивана.
— А ну повернись? Теперь в другую сторону. Ногу
