Все прекрасно понимали, что Корнеев так же спокойно пристрелит любого за неподчинение.
— А ты, шкура тыловая, мне это звание присваивал? — вдруг выпалил Велигура с кривой, нервной усмешкой. — Где ты был, когда я прямой наводкой из миномета по танкам стрелял? Чего молчишь, нечего сказать? Ишь, раздухарился. Да мне сам командующий фронтом руку жал...
— Вы все сказали? — Корнеев внимательно посмотрел на Велигуру. — Теперь выполняйте приказ...
— Да иди ты нахрен, сука... — у минометчика страшно исказилось лицо, он еще что-то невразумительно прорычал и плюнул под ноги взводному.
Повисла пауза.
Но недолгая.
Взводный спокойно достал ТТ из кобуры и выстрелил бывшему старшему сержанту в голову.
Тот всплеснул руками и навзничь рухнул, из маленькой дырочки в голове на песок медленно потекла прерывистая струйка крови.
— Неисполнение приказа в боевой обстановке карается немедленной смертью, — спокойно прокомментировал взводный.
Ваня оцепенел, стоявшие в строю штрафники отшатнулись от тела, а из канцелярии выскочили ротный, особист и политрук.
Возникла легкая суматоха, но никто лишних вопросов не задавал, тело утащили, командиры вернулись к себе, а Корнеев опять обратил внимание на вновь прибывших.
— Красноармеец Велигура спрашивал меня, чем я занимался, когда он стрелял по танкам? — холодно поинтересовался он. — Ну что же, я отвечу. Я тоже был на фронте и тоже воевал. И тоже стрелял по танкам. И тоже не в восторге от того, что меня назначили в штрафную роту. Но в отличие от красноармейца Велигуры, я понимаю, что такое приказ и буду выполнять его до последней капли крови. Каким бы он ни был. Вопросы? Сергеев?
— Я! — молодой крепыш сделал преувеличенно бодрый шаг вперед.
— Вы назначаетесь командиром минометного отделения, — старлей покосился на минометы. — Принимайте технику и формируйте расчеты.
— Из кого формировать?.. — не очень уверенно задал вопрос красноармеец.
— Сейчас... — взводный принялся зачитывать со своего блокнота. — Купцов, Иванишвили, Масляков, Ибрагимов, ко мне...
Из строя вышли несколько человек и пошли за взводным в сторону минометов.
Иван машинально пожал плечами. Смерть Велигуры почти не тронула его. Сначала вся эта дикая несправедливость дико бесила, а потом Ваня привык. Если точнее, просто очерствел. Весь этот гребанный мир сплошная несправедливость. И вообще, какая разница где воевать, штрафников хотя бы кормят вволю. А Велигура? Сам виноват. Взводный тут причем? Не он же лишил звания и отправил в штрафбат? Хотя у всех своя правда. У Корнеева и у Велигуры. И у меня. Только до моей правды никому дела нет.
— Немедленно проведите с личным составом воспитательную работу по поводу произошедшего, товарищ политрук... — из канцелярии донесся голос ротного. — Немедленно! А то мы так навоюем...
— Так точно, товарищ майор... — быстро отозвался Уланов.
— Пусть Корнеев напишет рапорт, а вы, товарищ уполномоченный готовьте акт, я подпишу. Да, прямо сейчас. Черт... понабирают контуженных... говорил же я, наплачемся еще...
— А что со стрельбами? — встрял Рощин, явно чтобы сбить майора с темы.
— Какие стрельбы? — взвился майор. — Какие, я спрашиваю? Особенно после случившегося? Не пацаны в роте, все обстрелянные. А эти мудаки боятся, говорят нет средств для обеспечения, мол, где мы вам найдем роту НКВД для охраны. По-своему они правы.
— В любом случае оружие к нормальному бою привести надо, — настаивал замполит. — Хотя бы пулеметы. Сами понимаете, товарищ майор...
— Да все я понимаю, меня никто не понимает. Забудь, сказал, о стрельбах. Я в управление фронта, Рощин, остаешься за меня...
Злой и красный ротный выскочил из канцелярии и быстрым шагом пошел к полуторке.
Ваня поправил ремень СВТ на плече и еще раз вздохнул. Что такое непристрелянное оружие он почувствовал на своей шкуре в третью свою попытку выжить. Тогда с десяти метров он пять раз подряд промахнулся по немцу из подобранного на поле боя карабина, на вид абсолютно исправного. В результате пришлось заполошно бежать наобум, куда глаза глядят. Закончилось все плохо. Мина, оторванные ноги, мучительная смерть.
«Ты хоть пристрелянная? — вежливо поинтересовался он у своей винтовки. — Молчишь? Очень хочется надеяться, что пристрелянная...»
— Видел, красноармеец Куприн? — на крыльцо вышел взводный Рощин.
— Так точно, товарищ старший лейтенант, — быстро отозвался Ваня. — Все видел.
— И что скажешь? — хмыкнул старлей, доставая папиросу из портсигара. — Ты же тоже считаешь несправедливым, что тебя отправили в штрафную роту. Не бойся, говори честно.
«Иди ты нахрен...» — мысленно послал его Иван, но ответил совсем другое.
— Честно? Ну что же, товарищ старший лейтенант. Лично мне плевать где воевать, в штрафниках или еще где. И воюю я не за награды и не за звания. Но у каждого своя правда... — тихо сказал Ваня. — Но сейчас до нашей правды никому дела нет. Наша правда победить не поможет. И если я вам сейчас сломаю кадык со злости, стране это тоже не поможет. Мне это тоже ничем не поможет. Так что лучше я сломаю кадык какому-нибудь немцу.
Тут Ваня сам охренел от того, что наговорил и приготовился к пуле в лоб.
Но Рощин не стал хвататься за пистолет, вместо этого он странно усмехнулся и с хорошо заметным одобрением в голосе бросил:
— Хороший ты парень, Куприн. Но сильно колючий. Береги себя...
Только ротный убыл, штрафников выстроили, и Уланов закатил воспитательную работу на добрых полтора часа. Говорил он толково, грамотно расписал ситуацию от начала до конца, но вряд ли личный состав проникся именно его словами. Личный состав уже без политрука на примере несчастного бывшего старшего сержанта понял, что миндальничать никто с ними не будет. А если точнее, они и до этого понимали, что находятся не в детском саду, но теперь в этом окончательно убедились.
Без разговоров среди штрафников по поводу случившегося не обошлось. Мнения разделились на два лагеря, одни обвиняли Велигуру, а другие обвиняли врачей допустивших контуженного в боевую часть. Командиров и трибунал очень предусмотрительно не обвинял никто.
Якут Петр Петров сказал очень коротко:
— Дулака.
Правда кто «дулака» не уточнил, но Ваня понял, что оба.
Аллахвердиев стал полностью на сторону взводного:
— Зачем командыр пилевать? Если я старика дома плюну, меня жопа на глаз натянут...
— Глаз на жопу, — глубокомысленно подсказал комод.
— Слуший, какая разница? — удивился Мамед. — Все равно плохо будит!
Иван ничего не говорил и ни
