Последний из стада
Объездив многие края,Не слишком часто видел яОткрыто плачущих мужчин,Больших и крепких, но одинИз них в отчизне как-то разМое внимание привлек:Он шел навстречу мне и слёзНе утирал со щек.Тоской глубокой угнетен,Нес на руках ягненка он.
И от меня отвел он взгляд,Как будто спрятаться был рад,И отвернулся, и с трудомЛицо утер он рукавом.И я его окликнул: «Друг!Чем вызван горький плач такой?»«Мне стыдно, сударь, но томуВиной ягненок мой:Ведь он последний из всегоБольшого стада моего.
В беспечной юности, томимСуществованием пустым,Купил овцу однажды я,Чтоб смысл имела жизнь моя.И очень скоро та овцаПроизвела на свет приплод;Женился я, разбогател,И так за годом годОвец все множилось число,Мое богатство все росло.
Немалым стал достаток мой,И уж от той овцы однойПроизошло десятков пять,Каких пером не описать.Они паслись в горах, и яБыл счастлив, душу в них вложив.Из стада нынче лишь одинЯгненок этот жив.И я уже без страха ждуСмертельную для нас нужду.
Кормя десятерых детей,Познал я скорбь голодных дней,И со смиреньем в час невзгодПросил о помощи приход.Но был ответ, что я богач,Что овцы сытые моиЛегко помогут раздобытьМне хлеб для всей семьи:Коль я могу продать овцу,Мне брать подачки не к лицу.
Овцу я продал тем же днемИ с хлебом возвратился в дом.Он подкрепил моих ребят,А для меня был словно яд.И горько было видеть мне,Как исчезает на глазах,Как гибнет все, что я взрастилВ страданьях и трудах.Мне стада не собрать вовек:Оно растаяло как снег.
Одна овца другой вослед —И вот уже десятка нет,Как будто бы из сердца кровьТекла по капле вновь и вновь.Еще ягненок и еще —И уж не стало тридцати.Теперь и не пытался яОставшихся спасти,Желая в горести своейИх всех лишиться поскорей.
Я мрачен сделался и зол,Как будто бес в меня вошел.Казалось, лишь враждебный взорПовсюду я встречал с тех пор.Я потерял навек покой,И белый свет мне стал не мил,Мне опостылел отчий дом,И труд меня томил.В иные дни я был бы радБежать куда глаза глядят.
Ах, сударь, я овец моихЛелеял, как детей родных,И с ростом стада все сильнейЛюбил я собственных детей.Увы, наверное, за тоИ покарал меня Творец,Что все ж детей своих любилЯ меньше, чем овец.Редело стадо день за днем,Овец лишь десять было в нем.
И тех не стало в свой черед:Вот пять осталось их, и вотИз полусотни только двеНа горной нежились траве.Все, что трудами нажил я,Развеялось как прах!И нынче я бреду с однимЯгненком на руках —Ведь он последний из всегоБольшого стада моего».
Нас семеро
Ребенок простодушный, чейТак легок каждый вдох,В ком жизнь струится, как ручей,Что знать о смерти мог?
Я встретил девочку, идяДорогой полевой.«Мне восемь», – молвило дитяС кудрявой головой.
Одежда жалкая на ней,И диковатый вид.Но милый взгляд ее очейБыл кроток и открыт.
«А сколько братьев и сестерВ твоей семье, мой свет?»Бросая удивленный взор,«Нас семь», – дала ответ.
«И где ж они?» – «Двоих из насОтдали в край чужой,И двое на море сейчас.А всех нас семь со мной.
Сестра и брат лежат в тени —Земля укрыла их.И с мамой мы живем одниУ их могил родных».
«Дитя мое, как может васБыть семеро с тобой,Коль двое на море сейчасИ два в дали чужой?»
«Нас семь, – ответ ее был прост, —Сестра моя и брат,Едва войдешь ты на погост —Под деревом лежат».
«Ты здесь резвишься, ангел мой,А им вовек не встать.Коль двое спят в земле сырой,То вас осталось пять».
«В цветах живых могилы их.Шагов двенадцать к нимОт двери в дом, где мы живемИ их покой храним.
Я часто там чулки вяжу,Себе одежку шью.И на земле близ них сижу,И песни им пою.
А ясной летнею порой,По светлым вечерамБеру я мисочку с собойИ ужинаю там.
Сначала Джейн ушла от нас.Стонала день и ночь.Господь ее от боли спас,Как стало ей невмочь.
Мы там играли – я и Джон,Где камень гробовойНад нею вырос, окруженУвядшею травой.
Когда ж засыпал снег путиИ заблестел каток,Джон тоже должен был уйти:С сестрой он рядом лег».
«Но если брат с сестрой в раю, —Вскричал я, – сколько ж вас?»Она в ответ на речь мою:«Нас семеро сейчас!»
«Их нет, увы! Они мертвы!На небесах их дом!»Она ж по-прежнему: «Нас семь!» —Меня не слушая совсем,Стояла на своем.
Строки, написанные раннею весной
В прозрачной роще в день весеннийЯ слушал многозвучный шум.И радость светлых размышленийСменялась грустью мрачных дум.
Все, что природа сотворила,Жило в ладу с моей душой.Но что, – подумал я уныло, —Что сделал человек с собой?
Средь примул, полных ликованья,Барвинок нежный вил венок.От своего благоуханьяБлаженствовал любой цветок.
И, наблюдая птиц круженье, —Хоть и не мог их мыслей знать, —Я верил: каждое движеньеДля них – восторг и благодать.
И ветки ветра дуновеньеЛовили веером своим.Я не испытывал сомненья,Что это было в радость им.
И коль уверенность моя —Не наваждение пустое,Так что, – с тоскою думал я, —Что сделал человек с собою?
Странствующий старик. Покой и умирание
Зарисовка
Не возбуждая любопытства птиц,Облюбовавших придорожный куст,Он все идет – лицо его, шаги,Походка выражают лишь одно;И в сгорбленной фигуре, и в глазахТаится не страдание, но мысль:Он весь – само бесстрастье, он из тех,Кто позабыл усилья, для когоОни излишни вовсе, он из тех,Кого долготерпенье привелоК столь кроткому смиренью, что емуТерпеть уже нетрудно. И покойЕго так совершенен, что юнцыЗавистливо взирают на него.На мой вопрос, куда он держит путь,С какою целью, он ответил так:«Иду я в Фелмут к сыну своему.Он ранен был в сражении морском.Сейчас в больнице умирает он,И я хочу успеть проститься с ним».
Всё наоборот
Вечерняя сцена
Встань! Оторвись от книг, мой друг!К чему бесплодное томленье?Взгляни внимательней вокруг,Не то тебя состарит чтенье!
Вот солнце над чредою горВослед полуденному зноюЗеленый залило просторВечерней нежной желтизною.
Как сладко иволга поет!Спеши внимать ей! Пенье птицыМне больше мудрости дает,Чем эти скучные страницы.
Послушать проповедь дроздаСтупай в зеленую обитель!Там просветишься без труда:Природа – лучший твой учитель.
Богатство чудное своеОна дарует нам с любовью.И в откровениях ееВеселье дышит и здоровье.
Тебе о сущности добраИ о твоем предназначеньеРасскажут вешние ветра,А не мудреные ученья.
Ведь наш безжизненный язык,Наш ум, холодный и бесстрастный,Природы искажают лик,Разъяв на части мир прекрасный.
Искусств не надо и наук —В стремленье к подлинному знаньюТы сердце научи, мой друг,Вниманию и пониманью.
Жалоба оставленной индианки
Если северный индеец заболевает в дороге и не может продолжать путешествие со своими соплеменниками, его оставляют одного, накрыв оленьими шкурами и обеспечив, по возможности, запасом воды, пищи и дров. Ему сообщают дальнейший маршрут, и если больной не догоняет своих товарищей, то погибает в одиночестве среди снежной пустыни, разве только, на его счастье, другое племя не набредает на него. Излишне добавлять, что женщины подвергаются той же участи, и даже чаще мужчин. Об этом можно прочесть в интересной книге Хирна «Путешествие от Гудзонова залива к Северному Ледовитому океану». По свидетельству того же автора, когда северное сияние перемещается в атмосфере, в небе раздается треск. Это явление упомянуто в первой строфе нижеследующего стихотворения.
О если б смерть взяла меняК приходу завтрашнего дня!Сиянье северное мнеКак будто грезится во сне.Однако этот яркий блескЯ созерцаю наяву,И в небесах я слышу треск,И все еще живу.О если б смерть взяла меняК приходу завтрашнего дня!
Костер мой умер, и дроваПогибли в нем, а я жива.Лежит на мертвых углях лед,И я погасну в свой черед.Как все, желала я тепла,Одежды, пищи и огня.С тех пор, как я занемогла,Ничто не радует меня.Я от всего отрешена,И смерть мне больше не страшна.
Напрасно отказалась я,Чтоб на санях меня, друзья,Еще хоть день тащили вы —Упала духом я, увы!Недуг мой словно отступил,Едва лишь скрылись вы из глаз.Ах, отчего, набравшись сил,Я догонять не стала вас!Мои мучения прошли,Когда исчезли вы вдали.
Сынок, тебя другая матьОтныне будет обнимать!Какой же ты послал мне взгляд,Когда из рук моих был взят!Как взрослый, ты напрягся весь,Да так, что, если б только мог,Не дал бы мне погибнуть здесь:Один бы сани поволок.Но, как несчастное дитя,Ко мне ты рвался миг спустя.
Моя отрада! Мальчик мой!Дня два еще мне быть живой.Но ты, родимый, обо мнеНе плачь в далекой стороне.Друзья, когда бы мой приветМог ветер донести до вас,Спокойно – в том сомненья нет —Я встретила бы смертный час.Хочу увидеть вас опятьИ многое еще сказать.
Вы, верно, вязнете в снегу,Я вас догнать еще могуИ вновь увидеть свой шатер.Но нынче умер мой костер,Окреп безжалостный мороз,И превратилась в лед вода,И волк еду мою унес,В ночи прокравшийся сюда.Осталась я совсем одна,И смерть мне больше не страшна.
Как рано рвется жизни нить!Уж мне и суток не прожить.Я вижу только снег вокруг,Ни ног не чувствую, ни рук.Ушла б я с легкою душой,Когда бы на один лишь мигПокинутый ребенок мойЕще к груди моей приник!Но, видно, смерть возьмет меняК приходу завтрашнего дня.
Осужденный
