Я мечтала о квартире с дополнительной спальней, клетушка, в которой спала Элеонора, была нежилым помещением. По мнению Марка, которое он мне высказал когда-то, отдельная спальня является прелюдией к разводу. Однако с тех пор, как я существую, я хотела спать в отдельной комнате.
Сегодня вечером отвращение к двуспальной кровати было обоснованным. Марк после объятий с девицей будет спать рядом со мной. Марк? Он должен быть здесь через полчаса. Я его ждала. В тот вечер, когда мне хотелось предстать загадочной женщиной, когда мне пришлось снять соблазнительное облачение, тонкий каблук зацепился за черное кружево. Я скомкала эти тряпки и, разозлившись, не произнося ни слова, голая легла в постель.
– Ты простудишься, – сказал он, продолжая читать.
Затем он подчеркнуто повернулся ко мне спиной со вздохом. Я ему мешала читать. Временами я слышала его бормотание. Ему надо было поделиться своими замечаниями: «Немцы пытаются имплантировать некоторые генетические элементы, предварительно удаленные из клеток, проникая в зародыш…»
– Нет! Я хочу спать. Он начал чихать.
– Следовало бы избавить меня от твоих духов по вечерам. Ты же хорошо знаешь, что у меня начинается аллергия, если я нервничаю.
Я встала решительно, надела ночную хлопчатобумажную рубашку и улеглась, непреклонная и окоченелая.
Мне было любопытно, как Марк будет мне лгать вечером. Ожидая его, приготовила себе ванну. Нырнула в нее, погрузившись в воду до губ. Бедра немного утолщены, что свидетельствовало о недостатке движения. Но остальное было в порядке. Моя фигура была стройной, груди выступали вперед, нигде никаких жировых складок. Внимательно осмотрела правую руку, затем левую. Удлиненные ногти требовали постоянного ухода. Отныне я найду время, чтобы они были ухоженными. Я взбила пену, чтобы снять обручальное кольцо, и вот я уже освободилась от символа. Не буду транжирить деньги в США. По возвращении куплю себе однокомнатную квартиру. Если нет, тем хуже. Сниму что-нибудь вместе с какой-нибудь девицей. Марк, вероятно, проведет лето с матерью. По возвращении изменю свой имидж, будет покончено с женщиной, которая должна все делать, с этой интеллектуалкой, которая превращается то в кухарку, то в любовницу. И еще зарабатывает деньги. По возвращении я буду осторожной, буду продвигаться медленно, как переполненная злобой баржа.
Вытерлась, поджидая Марка, надела джинсы и мужскую рубашку. Не его. Я ее купила для себя. С мокрыми волосами, зачесанными назад, с лицом без макияжа и морщин, с серьезным выражением, я выглядела действительно очень молодо. Принялась слушать Каллас. Воинственно настроенная, я усилила звук. Мне хотелось доказать, что я существую.
Спустя некоторое время начали появляться соседи из прилегающих квартир. В тот самый момент, когда Каллас воздвигала храм из чистых звуков, сосед справа начал вбивать гвоздь в разделявшую нас стенку. Бормашина против Каллас. Сидя на полу, я ждала.
На улице какой-то неврастеник с яростью нажимал на автомобильный сигнал.
В квартире этажом выше носились дети. Акустический конфликт набирал силу. Если бы я была японкой, то сделала бы себе харакири. Закурила еще раз трясущимися руками. В преддверии ссоры я чувствовала себя так, как если бы это я, а не Марк, была виноватой. Мне было любопытно узнать, на что способен мой муж. Чем больше он будет врать, тем больше доказательств, что он принимает меня за идиотку. В пылу гнева Каллас возмущалась и оскорбляла гнусного Скарпия. Все мне казалось подозрительным. Марк и Элеонора?! Не занимались ли они любовью здесь, у нас, в мое отсутствие? Однажды я застала их сидящими на диване. На Элеоноре была футболка с надписью: «Я люблю любовь». Она сказала, что я вовремя вернулась. Что им меня не хватало. Без бюстгальтера, босая, чувствуя себя непринужденно, она скручивалась спиралью на диване.
– Обожаю Францию. Марк добавил:
– Я рассказывал твоей подруге о Третьей республике.
– О Третьей республике? Зачем? Какое это имеет значение?
– Но ведь это часть истории Франции. Он слегка покраснел, Марк.
– Твой муж знает так много, – раскудахталась Элеонора.
Она произнесла «Марк» бесстыдно, с растянутым «а» и смягченным «р». Имя моего мужа превращалось в сладенькую вафельку. «Мааа-рр-рк».
От дыхания груди Элеоноры перемещались. Как пузыри. Как в комиксах. Она потягивалась.
– Хочу есть.
Марк помчался на кухню.
– Я накрываю на стол.
Такая готовность с его стороны меня удивила. За столом Элеонора смаковала вино.
– С сыром камамбер вкусно.
Она вела себя коварно, растягивала слова, мусолила их, раздевала их, придавала им другое звучание. Ее сиплое дыхание подчеркивало чрезмерную чувственность ее интонаций.
– Вы хотите кофе?
Она не смогла бы сказать лучше: «Я хочу в ваши объятия».
– Ложечку…
Долгое и прерывистое дыхание от наслаждения.
– Еще сахара?
Я представляла ее, обнаженную, в постели, подающую сахар, в белом домино. Она была настолько вызывающей, что я поверила в ее простодушие.
– Я очень скучаю по своему возлюбленному.
Она бросала на нас взгляды незадачливой нимфоманки, взгляды откровенные и пылкие, на лбу Марка появились капельки пота.
– Спокойной ночи, – внезапно сказала Элеонора.
И ушла в свою комнатушку. Мы тотчас улеглись. Я прошептала на ухо Марку.
– Ты по-прежнему считаешь, что она похожа на кобылу?
– Потише, – сказал он. – Она может нас слышать.
– Нет.
– Да.
– Марк?
– Да.
– Ты думаешь о ней?
– Немного. Это нормально. Мне всегда хотелось заниматься любовью сразу с двумя женщинами, одна из которых моя. Я тебя уверяю, если мы постучим в стенку, она прибежит.
– Она моя лучшая подруга. Я сходила с ума от ревности.
– Тем более, – сказал Марк – Вы не поссоритесь потом.
У меня были любовники, но никогда не было двух одновременно. Я всегда находила предлог, чтобы их поменять, но не для того, чтобы их приумножить. Это было нелогично. Не более целомудренно заниматься любовью в понедельник с Пьером, а во вторник с Полем, чем в среду с Пьером и Полем.
Я сказала на ухо Марку:
– Тогда почему не с двумя мужчинами?
– Мне бы это меньше понравилось. Априори.
Затем в мое ухо:
– Если бы ты не была такой совестливой, такой ревнивой.
– Я вышла замуж не для того, чтобы играть в такие игры.
Он резко повернулся ко мне спиной, мы не могли уснуть на нашем припае, супружеском ложе. Мы не осмеливались пошевельнуться. В этот вечер я победила, была уверена в своем праве, в своих принципах, до замужества все что угодно, но после: верность. Около часа ночи я попила теплой воды, несколькими минутами позже Марк направился в туалет, затем, вернувшись, тяжело бросился в кровать.
