— Американцы! — в сердцах произнесла я.
— С чего ты взяла, что это американцы? — удивилась Хилари.
— Только они могли такой бред выдумать.
— Это австралийский сайт, дорогая.
— А-а… Ну, все равно.
— И почему бы нам не оставить записочку Лайму… — невинным голоском промурлыкала она и вновь принялась помахивать бокалом.
— Не дави на меня.
— Вик, не дергайся, ладно? Получит он от тебя письмо и поймет, что к тому сообщению приложил руку кто-то другой.
— Но он же все равно узнает!
— Что узнает? — осведомилась Хилари.
— Ну… Не знаю!
Мы заглянули еще на несколько страничек — свидетельства о высадках НЛО в торговых центрах и прочая мура. Потом забрались на страничку с анаграммами — Хилари сказала, что от нее тащатся все библиотекари в мире. Мы загрузили туда наши имена и в придачу имена Джоди, Саддама Хусейна и — я не удержалась — Дэна.
Результаты оказались занятные. Из моего имени получилась «шкура» — не иначе как последствия школьного герпеса. Из Дэниэла Хоукера сложился «уход», и я нашла это глубоко символичным, а Хилари со мной не согласилась. Из ее имени, Хилари Гроув, вообще вышло нечто гробовое. Это сразу поставило крест на теории, что анаграмма имени как-то связана с характером человека. Саддам Хусейн расшифровался, понятно, «ух, дам».
Когда мы вспомнили про Джоди и Диди, выяснилось, что они мирно заснули прямо на полу. Я представила себе, что произойдет, если сюда заявится Билл — проверить, все ли в порядке. Мне придется засунуть их в шкафчик для швабр или спрятать под кроватью — в общем, что-нибудь достойное сериала «Друзья».
— А можно я пошлю письмо Биллу? — спросила Хилари чуть позже, когда по идее я уже должна была ее простить.
— Нет, нельзя. Ты опасна. И вообще, я думала, что он вроде органа пищеварения.
Хилари не обратила внимания на мой выпад. Она сидела, устремив в пространство остекленевший взгляд, — вполне естественно для женщины, прикончившей полбутылки шардонне.
— Я бы просто написала: «Привет, я подруга Виктории, зовут меня Хилари, и я сижу вот за этим компьютером». Можно?
— Нет.
Тут мы по обыкновению ударились в раздумья, почему мы не «розовые» и не живем себе счастливо в мире и согласии, а спящие вповалку Диди и Джоди сопровождали это храпом, достойным четы бегемотов. Потом мы включили телевизор и нашли там только очередной кровавый фильм про войну, с Майклом Редгрейвом, и это никак не могло отвлечь меня от мыслей о Дэне или о неприличном послании Лайму.
— Хватит дергаться, — сказала Хилари во время очередной рекламной паузы.
— Тебе-то с ним не работать! — взорвалась я. — Тебе не являться туда в понедельник как ни в чем не бывало!
— А я бы не прочь. Красные боксерские трусы! М-м… Ты хоть понимаешь, что мужчин в таких трусах я только в каталоге видела?
Тут мы оседлали еще одного любимого конька — «Образ идеального мужчины». Мне всегда было интересно наблюдать, что изменилось в представлении Хилари с прошлого раза. Вот при последней игре, например, когда мы нализались несколько месяцев назад, — идеальный мужчина обладал даром беззвучно смеяться («Видишь, что он смеется, — и ничего не слышно! До чего сексуально»). Теперь вот наметился сдвиг:
— Лучше, если все-таки слышно, как он смеется. Так, совсем чуть-чуть.
— Да-а?
— Но я по-прежнему хочу очки, — изрекла Хилари. — Я настаиваю, чтобы у него были очки.
В разговоре об образе идеального мужчины есть неприятный момент: ждешь не дождешься, когда же заткнется собеседник, чтобы высказаться самой. Мы обе это знаем и обе тянем подольше — чтобы подруга помаялась.
— А еще я думаю о…
— Моя очередь! — восстала я.
— Да, верно.
Я долго вертела в руках бокал, заставляя Хилари ждать. И наконец выпалила:
— Он англичанин!
— А разве в прошлый раз не аргентинец был?
— Англичанин, — твердо сказала я. — Они вести себя умеют.
— А-а, вот ты куда клонишь! Этот их граф, брат Дианы. Помню, когда показывали похороны, всех тогда пробрало, все плакали, а ты смотрела и думала: «О-о, этот граф Спенсер…»
— НЕТ! Ничего подобного. И вообще — какой граф Спенсер, мы же на нем крест поставили после развода. Хотя я бы не прочь и…
— Так чем тебя родные австралийцы не устраивают? — осведомилась Хилари.
— Сама посуди. Знаешь ведь, что все дело в австралийских мужчинах. Ты вот австралийка, так? Ну скажи, у тебя хоть с кем-нибудь из них дело заладилось? Хоть с одним?
— Я просто не думаю, что все надо сваливать на национальность…
— Хилари, это ты говоришь? Это же ты, помнится, приехала из Италии с разговорами, как хороши ВСЕ эти мужественные итальянские парни. ВСЕ итальянцы такие сексуальные, ВСЕ итальянцы такие раскрепощенные и бла-бла-бла.
И тут ей крыть было нечем — все чистая правда.
— Ладно, — буркнула она. — Валяй дальше. Твой идеал, значит, англичанин.
— Да. Англичанин-путешественник.
— Бенни Хилл был англичанином, — заметила Хилари. — И наверняка путешествовал. Отчего бы тебе за него не выйти?
— Он умер, — напомнила я. — Так что не говори глупостей. К тому же у меня груди не такие большие, как у баб из его шоу.
Хилари залилась пьяным смехом, похожим на утиное кряканье. Не знаю, что ее так развеселило. Я вроде бы ничего особенно забавного не сказала.
— Знаешь, — произнесла она заплетающимся языком, — а ведь во всем мире женщины думают, что в их стране мужчины самые никудышные. Не только мы с тобой.
— Нет. Австралийцы самые бросовые.
— Это почему?
— У нас популяция самая маленькая, — изрекла я. — А значит, и выбор ограниченный.
— Ну, может быть.
Поскольку я опьянела меньше, у меня еще было что сказать.
— В конце концов, что мы имеем? Аборигены, парни из «Фути шоу», городские мальчики со стимулирующими презервативами… А преступники, а педофилы! А типы от «Бонди», которые в своих солнечных очках на мясных мух похожи! И еще всякие придурки, которые носят бейсболки задом наперед!
— Адвокатов не забудь, — вставила Хилари.
— Вот-вот, и адвокаты. И врачи!
— А мне нравятся городские мальчики со стимулирующими презервативами, — заметила Хилари.
— А мне — нет! — ощетинилась я. — Особенно если у них срок годности вышел.
— У мальчиков или у презервативов?
Я фыркнула, всем своим видом давая понять, что это самая дурацкая шутка, какую мне только приходилось слышать. И продолжила:
— И вообще мне плевать, если я замуж не выйду, пока мне не стукнет тридцать девять лет и одиннадцать месяцев. Мне никто не нужен!
Джоди неожиданно подняла голову с груди Диди, на которой она мирно посапывала последние полчаса.
— А по мне, так эти мальчики с презервативами поддерживают нас на плаву, — гнула свое Хилари. — Они под настроение уши прокалывают. И самую модную кислоту пробуют, а на холодильниках у них картинки с Вайноной Райдер.
— Моя подруга спала с одним таким, — встряла внезапно проснувшаяся Диди. — Ему к тому же сорок два года было. Представляете? СОРОК ДВА, честно!
— Вот что значит городское детство! — провозгласила я.
— А чем вам аборигены не нравятся? — поинтересовалась Диди, ни к кому конкретно не обращаясь. — Они такие милые.
— И за здорово живешь волосы под мышками в косички заплетут, — добавила Джоди.
— Боже, Джоди, кажется, пошутила, — восхитилась Хилари.
Потом наступило затишье.
Вообще-то все это было забавно.
За дверью раздался грохот — тут мы и очнулись.
— Вик, сюда кто-то ломится, — зевая, пробормотала Хилари.
Но когда я выглянула наружу, там никого не было — только Умник Билл взбирался вверх по лестнице.
— Извини! — прокричал он. — Я ракетку уронил!
— Все в порядке, — отозвалась я.
Честно говоря, еще не видела, чтобы кто-нибудь заливался краской так часто и по таким пустякам. На следующих Олимпийских играх Билл мог бы краснеть за Австралию.
Наконец я вытурила гостей. И начала настоящий вечер в одиночестве. Это было не так уж плохо. Прежде чем отправиться в постель, я подвела неутешительные итоги: а) из Дэниэла Хоукера получается «уход» или «хрен»; б) ни одна сука не вымыла за собой посуду; в) завтра меня ждет похмелье; г) я твердо себе внушила, что австралийские мужчины — последнее дерьмо; д) Лайм теперь думает, что я очень даже не прочь. Я пока еще ничего не решила, но вполне возможно, так оно и есть.
Глава пятая
Похмелье дало о себе знать в пять утра, да так, что я даже не сумела отвернуть кран. Пришлось пить из чайника, и кончилось это тем, что я порезала губу о пластмассовый носик.
Перевалило за полдень; в четвертом часу я стала дозревать до сандвича с яичницей и беконом. Кайли давно уже твердила: «Ну давай, съешь хоть один», а я все отвечала: «Не, не могу».
