Лубоцкий опустил руки в оловянный тазик, обильно вспылил магнезию, растер между пальцами, похлопал в ладоши, принялся вращать плечами, разминая передние и средние дельты.
Дейнен вытянула ноги и поставила их на старый телевизор.
– Знаешь, такой мужичочек, лет тридцати, – брезгливо рассказывала Лиза. – Волосенки, штанишки узкие, бороденка карасем, хипстота вроде как и шапочка с буковкой…
– Неужели М?
– Не, W, вроде как Writer. Так он эту шапочку постирал, вывернул и случайно надел, как? Голова кругом от этих разночинцев…
– Да уж…
Лубоцкий подпрыгнул, легко повис на перекладине. Дейнен чихнула.
– А ты зачем туда ездила? – Лубоцкий подтянулся. – Ты же вроде передумала в писатели?
– Не передумала. Потом, там все уже были…
Дейнен достала из сумочки блокнот с Коньком-горбунком на обложке и изгрызенный оранжевый карандаш.
– У меня обострился кризис идентичности, – пояснила она. – Но теперь я излечилась березовой почкой.
– Л-карнитин тоже помогает, – заметил Лубоцкий. – Л-карнитин и кроссфит – и все кризисы… отступят.
Лубоцкий продолжил мягко, с легким хрящевым хрустом в левом локте подтягиваться. Дейнен сидела в кресле, листала блокнот.
– Моей маме помогли пиявки. Знаешь, там, на углу с Трофимовским, открыли чудесное пиявочное бюро…
– Имени Дуремара, – не удержался Лубоцкий.
Лиза поглядела на Лубоцкого порицательно, всякую пошлость она не переносила с детства.
– В пиявках – гирудин, – попытался исправиться Лубоцкий и подтянулся еще раз.
– Ну да… А ты слышал, что в восемнадцатом доме исчезли две пенсионерки?
Лубоцкий помотал головой, подтянулся.
– Да, исчезли, – подтвердила Дейнен. – Средь бела дня две пенсионерки. Словно растворились… Прямо как у Тарковского в «Зеркале», помнишь?
Лубоцкий замер в негативной фазе движения, пытаясь вспомнить пенсионерок Тарковского. Дейнен снова чихнула.
– Как в июне сопли текут, аллергии мне не хватало, что за погода… Роман, что ли, написать…
Погода держалась удивительная, бабье лето заблудилось в старых московских переулках, похоже, надолго, вода в реке зацвела и стала изумрудной, впрочем, многие грешили на ирландцев.
– Я думаю, это все Шергин-старший. – Дейнен высморкалась в платок. – Его мутантство.
– Похищает пенсионерок?
– Ну зачем похищает? Просто денег им дал и вывез в Чертаново.
– В Чертанове – пришельцы, – сказал Лубоцкий. И подтянулся.
– А все думают, что пенсионерки исчезли, потому как там портал…
На портал Лубоцкий не нашел что сказать, вспомнил про отца и «Госуслуги», где тот нашел информацию по сносу, подтянулся молча.
– А чтобы недвижимость подешевела, Шергин распространяет слухи. – Дейнен почесала лоб карандашом. – Пенсионерки пропадают – это раз. Некоторые слышат вот такой зловещий звук… – Дейнен вытянула губы свистком и протяжно погудела.
На балкон ворвался словно бы высвистанный Лизой ветер, колыхнул органзу штор, взболтал магнезию и железо, Лиза чихнула в третий раз.
– …Это два. Некоторым звонят в дверь, человек открывает, а там пустота…
– Мне так звонили, – согласился Лубоцкий. – Я открыл – а там пустота.
– А на чердаках каменная плесень.
Лубоцкий едва не сорвался с турника фирмы «Хват и Ко», поставщика инвентаря для понимающих атлетов.
– Каменная плесень? – уточнил он.
– Ну да. Камнееда. Она ест кирпичи, превращая их в прах.
Дейнен достала телефон, быстро сверилась:
– Да, есть такая. Если в домах заводится такая плесень, то все – недвижимость катастрофически дешевеет. Скупай – не хочу.
– Пожалуй… – Лубоцкий повис на левой руке, отдыхая и размышляя о несомненных преимуществах «мексиканки», немного о разночинцах, о Шергине и о плесени.
– Шергин выводит пенсионерок через портал, – сказал Лубоцкий, перекинувшись на правую. – Через портал… В Чертаново. Так?
– Он – Чичиков!
Дейнен, сидящая на подлокотнике монументального вишневого кресла, сверзилась от восторга на пол. Не поднимаясь, принялась быстро писать в блокнот, энергично пиная пяткой чугунную двухпудовую гирю.
Из мебели в комнате имелось лишь кресло, старинное, красной кожи, и телевизор, тоже старинный, все остальное пространство занимала спортивная коллекция Лубоцкого: штанги, шведские стенки, булавы, цепи, колосники, кувалды и колесные пары вагонеток, стальные цирковые шары и разновесные купеческие гири, одну из которых энергичной пяткой пинала в тот погожий сентябрьский день Лиза Дейнен.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Иногда, видимо в шаг с мыслями, Лиза отрывалась от записей и смотрела в потолок с видом настолько изумленным, что Лубоцкий, продолжавший висеть на турнике, опасался, что она может укусить себя за руку.
Лубоцкий возобновил подтягивание и сделал четыре подъема.
– Чичиков не Шергин. – Дейнен оторвалась от раздумий. – Чичиков – сама Шерга!
– Почему? – спросил Лубоцкий.
– Это же ясно: она лечилась в Швейцарии, – ответила Лиза.
Лубоцкий хотел почесать голову, но были заняты руки.
– Да ладно, это же все знают. – Дейнен принялась обмахиваться Коньком-горбунком. – Сизый давно рассказывал, его папенька пробивал, а ты все мимо. Она в Швейцарию уехала в восемь лет, во второй класс ходила. И приехала – тоже во второй класс пошла, тоже в восемь лет. Где два года?!
Лубоцкий почувствовал усталость в предплечьях.
– Вот и рассуждай. Что она два года делала?
– Лечилась? – предположил Андрей.
– Да она здоровая, как зебра! Лечилась… Известно, где она лечилась! – Дейнен пощелкала зубами.
– И что? – не понял Лубоцкий.
– Как что? Я же говорю – это все она! Она своему папочке в уши поет: давай снесем Калачёвку, давай снесем, а я всех уговорю съехать в Бибирево!
Лубоцкий замер. Подтягиваться и думать одновременно было нелегко.
– Она вроде не уговаривала, – заметил Лубоцкий после паузы.
– Это тебе так кажется. Ах, я не при делах, ах, это мой папа, а сама… а сама… – Дейнен замолчала.
– А как же пенсионерки? – спросил осторожно Лубоцкий. – Как же плесень?
Дейнен замерла, задумавшись, а потом хлопнула себя блокнотом по лбу.
– Ее подменили!
Лубоцкий замер на перекладине, попытался подтянуться, не смог. Он шумно выдохнул и спрыгнул на пол.
– Сорок восемь, – сказала Дейнен. – Ничего так, плюс пять с июня…
– Мало. – Лубоцкий вздохнул. – Отстаю от графика на сто километров.
– Ты что, в космонавты готовишься? – усмехнулась Дейнен.
Лубоцкий не ответил.
– Ты слишком длинный для космонавта, – сказала Лиза. – Иди в вертолетчики, там длинные нужны.
Лубоцкий подошел к подоконнику. Из западного окна открывался унылый вид на стену соседнего дома, в окне напротив сидела мрачная белая кошка.
– У Шерги никаких моральных устоев, – сказала Лиза. – Могу поспорить – она сама убила эту крысу из травмата!
Лубоцкий надел синюю толстовку, достал из кармана телефон и набрал номер Анны.
– Привет, Шерга, – сказал он неприятным сутяжным голосом. – Да, конечно, тридцать три! Ракетчики лошадь в овраге доедают! Не благодари…
Дейнен показала Лубоцкому язык, встала и громко прошептала:
– Ее подменили на чучело!
– Да, Аня, нам это не нравится! – сказал Андрей. – Тут слухи нехорошие ходят… Да, да, про тебя… В каком вагоне?
Лубоцкий внимательно слушал в трубку. Дейнен сняла с полки резиновый жгут, наступила на него ногами и попыталась растянуть.
– Нет, я могу, конечно, хоть в рынду, но ты пойми, это не выход!
Лубоцкий сел на подоконник, стал слушать. Мрачная кошка в окне не шевелилась.
– Воблер? – удивленно спросил Лубоцкий. – Кость? Сама, Шерга, замотайся!
Дейнен забыла про растягивание жгута и смотрела на Лубоцкого.
– Какой-какой? – пораженно спросил он. – При чем здесь жабры? Ты погоди бычить, вот и Лиза со мной согласна…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Жгут звонко шлепнул Лизу в лоб. Дейнен ойкнула и сощурилась на Лубоцкого.
– Сама крыса, – сказал Лубоцкий и отключился.
