– Со счета сбился… Короче, штук двадцать с раздвоением. Джекилл и Хайд, Тайлер Дёрден…
Дейнен почесала голову карандашом.
– Ну, не знаю, – сказала она. – Если не Чичиков и не раздвоение, то что?
– Заговор тамплиеров…
Дейнен хихикнула.
– Заговор лилипутов, – передразнила она. – Знаешь, заговоров тамплиеров в сорок раз больше, чем раздвоений. В сердце каждого графомана бешено стучит маятник Фуко.
Дейнен понравилось, она немедленно внесла фразу в блокнот и отделила ее от прочих записей зубчатым заборчиком.
– А вообще, воблер и кость, – сказала она. – Так я все и назову: «Воблер и кость». Произведение литературы. Книгу! Роман!
Дейнен потрясла блокнотом и пририсовала Коньку-горбунку на обложке букву З.
Лубоцкий снял с полки жестяную банку, вытряс из нее белковые батончики, предложил Дейнен со вкусом клюквы, себе взял со вкусом черники. Стали жевать.
– А почему тебе пирамида не нравится? – спросила Дейнен, доев батончик. – Пирамида – это красиво и неслучайно.
– По-моему, скучно, – возразил Лубоцкий, тоже доев батончик. – Пирамиды вышли из моды семнадцать бестселлеров назад, придумай чего-нибудь, ты же литератор.
– Хорошо, – сказала Дейнен. – Легко. Слушай. А если не пирамида? Если башня? Знаешь, по-моему, в Москве давно хотели построить башню…
Дейнен потерла пальцами виски.
– Башню ленинского коммунизма, – сказала она. – Так, кажется?
– Вряд ли сейчас такую даже в книгах строить будут. Какую-нибудь другую построят.
– Башню имени Бернарда Шоу.
– Бернард Шоу был мужем Сары Бернар, – сказал Лубоцкий и протянул руку к миске с магнезией. – У него была широкая саксонская кость, он мог…
Договорить Лубоцкий не успел, громыхнуло, пол подпрыгнул, гантели, гири и прочий инструментарий, знаменующий полтора столетия увлечения семьи гигиенической гимнастикой, тяжело звякнули. С полки на стене осыпались медали и кубки, завоеванные предками Лубоцкого в спортивной борьбе.
Дейнен прикусила язык и зашипела, Лубоцкий же опрокинул магнезию на себя.
– Что бы это могло быть? – поинтересовался Лубоцкий.
– Взорвалось, кажется, – ответила Дейнен.
Она достала зеркальце и рассматривала окровавленный кончик языка. На улице орали автомобильные сигнализации.
– Что могло взорваться? – Лубоцкий тер нос.
– Похоже на газовый баллон, – проявила осведомленность Дейнен. – У нас на даче у соседей взорвался – весь погреб разворотило.
И Андрей, и Лиза перебрались через кресло на балкон. Снизу, со стороны переулка, поднималась кипящая пыль.
– Что это? – Лубоцкий сощурился.
– Она, – ответила Дейнен.
У Дейнен зазвонил телефон, она ответила. Молчала в трубку.
Лубоцкий наблюдал за пылью. Пылевая стена поднялась до третьих этажей и теперь приближалась и бурлила, как при взрыве Кракатау или Везувия. Но метров за сто до дома Лубоцкого туча выдохлась и осела, и стала видна улица. Все дома были на месте, припаркованные вдоль тротуаров машины посерели и мигали аварийками, на перекрестке возник затор от погасшего светофора, но люди из машин не выходили, опасаясь пыли, и Лубоцкий узнал странное сиротливое чувство, точно умер мир и остались только они с Дейнен на балконе, и даже пыль не поднялась.
Он оглянулся на Лизу и чихнул в первый раз за этот день.
Дейнен спрятала телефон.
– Безносов звонил, – сказала она.
– И что? – осторожно спросил Лубоцкий.
– Водокачку взорвали. Рядом с его домом старая водокачка, ну помнишь же, с буквами? Взорвали. Сложилась, как спичечная.
– Да. – Лубоцкий потер лоб. – Что бы это значило?
– Это Шерга, – уверенно сказала Дейнен. – Посылает нам зловещий знак.
– Какой?
– Сегодня водокачка – завтра ты.
Дейнен указала пальцем на Лубоцкого. По улице, вопя сиреной и моргая мигалками, проехала пожарная машина. Пыль снова поднялась, ненадолго.
– И еще… – Дейнен замолчала.
– Что еще?
– Там вроде как стену начали строить.
– Какую?
Дейнен пожала плечами. Лубоцкий нахмурился.
– Надо завтра все это серьезно обсудить на собрании, – сказал Лубоцкий и чихнул.
– Взрыв водокачки? – уточнила Дейнен. – Стену?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– И стену тоже. Если уж Шерга взялась за водокачки…
– Ты серьезно? – перебила Дейнен.
– Абсолютно. Бирюлево не пройдет. Надо оказать ей сопротивление.
– Ага… – усмехнулась Дейнен.
– Придешь? – спросил Лубоцкий.
Дейнен не ответила. Она смотрела на обезлюдевшую улицу, на замершие машины и на пыль. Дорогу наискось медленно переходила толстая ленивая собака, в пыли за собакой оставались круглые следы. Неожиданно Лизе стало сильно грустно. Обычно грусть приходила ближе к ноябрю, но в этом году случилась раньше. То ли Лубоцкий со своими эспандерами, то ли взрыв водокачки, то ли ситуация с Шергиной, но Лиза загрустила. Она вдруг подумала, что это надолго, на год и дальше и, может быть, навсегда.
– Приходи, – опять предложил Лубоцкий.
Лиза снова не ответила. Она поудобнее пристроила блокнот с Коньком-горбунком на перила и стала писать.
Глава 5
От Калачёвки к Колпачному
Нина Дашевская[15]
– Ну ты и накрутил, – сказала Наташа. – Ты что, действительно во все это веришь?
– Лубоцкий врать не будет, – отозвался Петя, – да и Дядя Федор…
– Федя вечно строит из себя самого умного. А твой Андрей вообще возомнил себя сверхчеловеком, от него уже телефон можно заряжать.
Они шагали с Петей по узкому, в неровной плитке, тротуару. Навстречу шла нестарая еще тетка, споткнулась, пробормотала привычное «гори в аду» в адрес нынешнего мэра. Соседний дом с забитыми окнами (под снос) зацепил Петю за капюшон болтающимися проводами. Наташа освободила его, оглянулась: ругательная тетка испарилась, как привидение.
– Вот видишь! – обрадовался Петя. – Зуб даю, она уже в Чертанове. Лубоцкий зря не скажет.
– Петя! Твой Андрей, как всегда, строит теории заговора, а ты ведешься!
Петя хмыкнул. У Наташи Батайцевой была нежная привычка называть одноклассников по именам, даже Шерга во время бойкота у нее оставалась Аней. Вообще Петя не собирался никуда идти с Наташей, она не казалась ему интересной. Наташа была самая младшая в классе и, откровенно говоря, интеллектом не блистала. В школе сестры Батайцевы оказались только из-за своих звездных отцов, но старшая, Соня, была упертая, честолюбие не позволяло ей учиться хуже других. Маленькая же, Наташа, хватала свои тройки, хлопала черными глазами и не расстраивалась. Вот и сейчас она замахала руками, как только Петя попытался хоть как-то проанализировать ситуацию.
– Лубоцкий, может, и строит теории заговора, а водокачку взорвали, – сказал Петя. – Верь не верь – все равно окажешься в Чертанове, как исчезающие пенсионерки. А потом и подальше.
Наташина бестолковость начинала его раздражать. Вот это ее «ничего не будет, а если и будет – ничего не изменишь, а я так и буду хлопать глазами, хоть в Чертанове, хоть в Бутове».
– Чего ты привязался к Чертанову? – спросила Наташа. – Нормальный район… У меня там бабушка живет.
– Вот и поезжай в свое Чертаново, – огрызнулся Петя.
Калачёвку, кстати, они уже прошли, чего вот Наташа за ним тащится, домой не идет? Не обиделась, ну и ладно. Нырнули во дворы, где возле кинотеатра рос старый дуб.
– Дуб ведь тоже спилят? Жалко… А мы тут с Андреем во втором классе желуди собирали, – ностальгически произнесла Наташа. – Он потом в меня с балкона кидался…
Петя на секунду представил Лубоцкого, интересующегося желудями. Хмыкнул. И вообще Наташа сумасшедшая, конечно. Дуб ей жалко, а дома что, не жалко?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Тренькнул телефон. Сообщение от Лубоцкого: «Тайная ветка метро. Заговор хамовников?»
Какие, к черту, еще Хамовники, это совсем другая сторона; что они, всю Москву накрыли, что ли? И в Хамовниках давно есть метро, красная ветка… «Фрунзенская». «Парк Культуры». Чего там еще… на МЦК какая-то станция…
