Начиная с этого дня Альма с нетерпением ждала садовников, которые пунктуально появлялись в усадьбе в конце каждой недели. Такао Фукуда всегда брал с собой Ичимеи, а иногда, если работы было больше, приводил и старших сыновей, Чарльза и Джеймса, или Мегуми, свою единственную дочь, которая была на несколько лет старше Ичимеи, — она интересовалась только наукой, и пачкать руки в земле не доставляло ей никакого удовольствия. Терпеливый, дисциплинированный Ичимеи выполнял свои обязанности, не отвлекаясь на присутствие Альмы, потому что был уверен, что в конце дня отец предоставит ему свободные полчаса, чтобы поиграть с девочкой.
АЛЬМА, НАТАНИЭЛЬ И ИЧИМЕИ
Дом в Си-Клифф был такой большой, а обитатели его так заняты, что детские игры никого не интересовали. Если кто-то и обращал внимание, что Натаниэль проводит долгие часы с маленькой девочкой, это любопытство быстро проходило, уступая место более насущным делам. Альма подавила свой невеликий интерес к куклам и научилась играть в скрэбл с помощью словаря и в шахматы с помощью одной только решимости, поскольку стратегическое мышление никогда не было ее сильным местом. Натаниэль, со своей стороны, понял, что ему скучно собирать марки и жить в скаутских палатках. Они вместе готовили спектакли по пьесам, которые сочинял Натаниэль, и моментально ставили их на чердаке. Отсутствие публики им совершенно не мешало, потому что процесс был куда увлекательнее результата и артисты не гнались за аплодисментами; удовольствие состояло в обсуждении сценария и репетициях. Старая одежда, негодные занавески, ломаная мебель и прочая рухлядь на разных стадиях ветхости — вот что служило материалом для создания костюмов, декораций и спецэффектов; прочее дополнялось воображением. Ичимеи, приходивший в дом Беласко без приглашения, тоже входил в театральную труппу — на вторых ролях, потому что актер из него был никудышный. Мальчик компенсировал нехватку таланта своей феноменальной памятью и способностями рисовальщика: он мог без запинки декламировать длиннющие монологи, навеянные любимыми романами Натаниэля — от «Дракулы» до «Графа Монте-Кристо», а еще ему поручали расписывать занавес. Но их товарищество, с помощью которого Альме удалось справиться с чувством сиротства и потерянности, просуществовало недолго.
На следующий год Натаниэль поступил в колледж для мальчиков, устроенный по британскому образцу. И жизнь его в одночасье переменилась. Он не только переоделся в длинные брюки, но и столкнулся с безграничной жестокостью подростков, которые учились быть мужчинами. Натаниэль не был к этому готов: он выглядел как десятилетний мальчуган (хотя ему исполнилось четырнадцать, он еще не подвергся гормональной бомбардировке), вел себя как робкий интроверт и, к несчастью, увлекался чтением и был безнадежен в отношении спорта. Натаниэлю были недоступны бахвальство, жестокость и сквернословие, привычные для его соучеников: он не был таким по натуре, но безуспешно пытался притворяться, и пот его был пропитан страхом. В первую среду Натаниэль вернулся домой с подбитым глазом и в рубашке, закапанной кровью из носа. Он отказался отвечать на расспросы матери, а Альме сказал, что ударился о древко знамени. В ту ночь мальчик описался в постели, впервые за много лет. От стыда он затолкал мокрые простыни в каминную трубу; их обнаружили только в конце сентября, когда затопили камин и комната наполнилась дымом. Объяснения пропажи постельного белья Лиллиан тоже не добилась, но догадалась о причине и решила принять решительные меры. Она пошла к директору школы, рыжеволосому шотландцу с носом пьяницы, — он принял ее за штабным столом в кабинете с темными деревянными панелями, под портретом короля Георга Шестого. Рыжий объявил Лиллиан, что насилие в разумных пределах считается основным элементом педагогики в их школе, поэтому здесь практикуются контактные виды спорта, ссоры учеников разрешаются на ринге в боксерских перчатках, а нарушение дисциплины исправляется поркой по заднему месту, которую осуществляет лично директор. Мужчин следует ковать. Так было всегда, и чем быстрее Натаниэль Беласко научится внушать к себе уважение, тем для него же будет лучше. Директор добавил, что заступничество Лиллиан выставляет ее сына в смешном свете, однако, поскольку речь идет о новом ученике, он в порядке исключения забудет об этом случае. Лиллиан фыркнула и отправилась в контору мужа на улице Монтгомери; она ворвалась к Исааку для серьезного разговора, но не нашла поддержки и у него.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Не вмешивайся, Лиллиан. Все мальчики проходят через такие обряды инициации и почти все выживают, — сказал Исаак.
— Тебя тоже били?
— Конечно. И, как видишь, результат совсем не плох.
Четыре года в колледже стали бы для Натаниэля невыносимой мукой, если бы он не нашел поддержку там, где меньше всего мог ожидать: в субботу, увидев царапины и синяки, Ичимеи отвел его к садовой беседке и продемонстрировал возможности боевых искусств, которые изучал с тех пор, как начал стоять на ногах. Японец дал Натаниэлю лопату и велел противнику раскроить ему голову. Натаниэль подумал, что это шутка, и поднял лопату на манер зонтика. Потребовалось несколько попыток, прежде чем он уразумел инструкции и напал на Ичимеи всерьез. Он сам не понял, как остался без лопаты, а еще через секунду взлетел на воздух и приземлился на итальянские перила беседки под изумленные восклицания стоявшей рядом Альмы. Так Натаниэль узнал, что миролюбивый Такао Фукуда обучает своих сыновей и других мальчиков из японской диаспоры гибриду дзюдо и карате в съемном гараже на улице Пайн. Он рассказал об этом отцу, который что-то слышал о таких единоборствах, начинавших приобретать известность в Калифорнии. Исаак Беласко отправился на улицу Пайн, не сильно надеясь, что Фукуда сумеет помочь его сыну, однако садовник объяснил, что красота боевых искусств именно в том и состоит, что здесь требуется не физическая сила, а концентрация и ловкость в использовании веса и натиска противника. И тогда Натаниэль приступил к занятиям. Трижды в неделю по вечерам шофер привозил его к гаражу, где юноша сначала боролся с Ичимеи и другими малышами, а потом с Чарльзом, Джеймсом и ребятами постарше. Несколько месяцев у Натаниэля ныли все кости, прежде чем он научился падать без вреда для себя. Он перестал бояться драк. Юноша так и не поднялся выше уровня новичка, однако и это было больше, чем умели парни в его школе. Скоро они перестали его избивать, потому что того, кто приближался к Натаниэлю с недобрым лицом, он отпугивал четырьмя гортанными выкриками и избыточно хореографичными стойками. Исаак Беласко никогда не спрашивал, есть ли польза от этих упражнений, так же как прежде притворялся, что ничего не знает об избиении сына, но кое-что он, кажется, разузнал, потому что в один прекрасный день приехал на улицу Пайн на грузовике с четырьмя рабочими, чтобы положить в гараже деревянный пол. Такао Фукуда долго и вежливо кланялся, но тоже не упомянул про его сына.
Учеба Натаниэля положила конец театральным постановкам на чердаке. Помимо уроков и усилий, уходивших на самооборону, юношу одолевали метафизические раздумья и странная озабоченность, которую мать пыталась излечить ложками масла из печени трески. Времени едва хватало на несколько партий в скрэбл и шахматы, если Альме удавалось перехватить Натаниэля на лету, прежде чем он запирался в своей комнате и начинал терзать гитару. Парень открывал для себя джаз и блюз, но презирал модную музыку, потому что боялся окаменеть на танцплощадке, где сразу стало бы очевидно отсутствие у него чувства ритма (фамильная черта всех Беласко). Он наблюдал со смесью сарказма и зависти за представлениями в стиле линди-хоп[6], которые Альма с Ичимеи устраивали, пытаясь его развлечь. У детей имелись две заезженные пластинки и граммофон, который Лиллиан списала за непригодностью, Альма спасла из мусорного бака, а Ичимеи разобрал и заново собрал при помощи своих искусных зеленых пальцев и терпеливой интуиции.
