В конце концов, чувствуя себя некомпетентными в разговоре о недвижимости, они воспринимают самого собеседника, а не детали сделки. Я знал, что своим ошеломляюще благоразумным и честным видом Скотти обыкновенно производил хорошее впечатление; так что я отправил его с этим поручением.
Возвратившись, подобно Ноеву голубю, в должное время, он принес в клюве отнюдь не оливковую ветвь. В Лондоне его ожидал скандал. Оказалось, что взятый из наших учетных книг адрес, по которому он направился, привел его к какой-то клетушке, переделанной под художественную мастерскую. Старый Скотти был вынужден взбираться по убогой лестнице; очутившись в некоем подобии сеновала, он обнаружил, что у всех находившихся там стульев спилены ножки, так что сидеть приходилось практически на полу; стены были уставлены диванами, которые были сделаны из обычных рамочных матрацев, брошенных на пол и накрытых подобием персидских ковриков. Скотти точно знал, что это матрацы — он приподнял их покрывала и заглянул под них. У Скотти матрацы однозначно ассоциировались с кроватями, так что увиденное ужаснуло его. Я указал на большое число сих предметов, но это не помогло. Тогда я сказал, что и сам потрясен мысленной картиной того, как Скотти бесстыдно залезал матрацам под исподнее, рассматривая их неглиже. Это произвело еще худшее впечатление. Он сказал, что как только вошел и увидел стулья с отпиленными ножками, он сразу заподозрил неладное, а увидев вошедшую старую леди, он понял, что не ошибся.
— Сколько времени мы имеем дело с этой мадам? — спросил он.
— Бог знает сколько, — ответил я.
На что Скотти неодобрительно хмыкнул, так как не любил, когда я упоминал Имя Божье всуе.
— Ее имя значилось в книгах тогда, когда я начал работать в фирме, — сказал он.
— Ее имя уже было в книгах, когда я родился, — заметил я.
— Ну, и сколько же ей было тогда, по-вашему? — спросил он.
— Начнем с того, — сказал я, — что сейчас мне тридцать шесть, а она имела дело с моим отцом, сколько я себя помню.
— Ладно, — сказал Скотти, — так вот, мадам вошла в комнату, если это конечно можно назвать комнатой — я лично назвал бы это сараем, — а я ей и говорю: «Я хочу видеть мисс Ле Фэй Морган». А она мне: «Мисс Ле Фэй Морган — это я». И тут я ей сказал: «А Вы недурственно сохранились, мадам, ежели позволите мне такое слово». Тут она побагровела вся и говорит: «Думаю, вам лучше было бы решать ваши дела по переписке», а я ей ответил: «Это уж точно».
Из всего услышанного я заключил, что леди, с которой мы годами поддерживали деловые отношения, принимая ее за мисс Ле Фэй Морган, на самом деле таковой не являлась, и вообще, неизвестно кем она была на самом деле.
Это поставило нас в весьма двусмысленное положение. Должны ли были мы искать настоящую мисс Ле Фэй Морган? Мы просмотрели всю нашу корреспонденцию, объемистую, как сама семейная библия, но обнаружили, что подпись оставалась неизменной из года в год. Я выбрал первый, последний и несколько промежуточных образцов подписи и предложил банковскому менеджеру сравнить их; оценив подписи, и менеджер, и его кассир нашли их абсолютно идентичными. Я возвратился к Скотти, и мы принялись чесать в затылке. Тут пришла полуденная почта, и нам пришлось продолжить это занятие, поскольку в ней мы нашли письмо от мисс Ле Фэй Морган, гласящее, что автор сего послания находится в «Гранд-Отеле», Дикмаут, и желает, чтобы старший партнер нанес ей визит и позволил осмотреть наличествующую недвижимость «в полном согласии с традициями ведения бизнеса в партнерстве с его отцом».
— Ты погляди только, как все повернулось, — прокомментировал происходящее Скотти. — Ты пойдешь?
— А как же, — ответил я.
— Смотри, не попрощайся с деньгами, — сказал Скотти.
Глава 5
Итак, я отправился в Дикмаут, разыскал там «Гранд-Отель» и спросил мисс Ле Фэй Морган. Бой попросил меня подождать и проводил в обсаженный пальмами двор громадных размеров; я развлекался тем, что наблюдал за людьми, — поскольку Дикмаут становился все более шикарным местом, наблюдать было интересно. Меня всегда изумляло: отчего женщины носят невероятно уродливые одежды, пытаясь выглядеть привлекательными?
Тут вошла женщина. Она была высокой и хрупкой, на голове у нее был черный бархатный шотландский берет с бриллиантовой брошью, а одета она была в черную меховую шубу с невероятных размеров воротником и манжетами. Я подумал, что такая одежда ей к лицу, хотя в ней она слишком выделялась среди остальных — линии ее фигуры были длинными, прямыми даже под драпировкой одежды, тогда как фигуры окружающих выдавали то там, то здесь телесные излишества. Я не мог видеть ее лица, так как берет и высоко поднятый воротник шубы скрывали обращенный ко мне профиль; могу сказать лишь, что, судя по походке, она была настоящей красавицей.
Оглядевшись по сторонам, как будто в поисках кого-то, она подозвала боя, а тот указал на меня.
— Ага, — сказал я себе. — Так вот кто отпиливает у стульев ножки!
Увидев, что она направляется ко мне, я поднялся, чтобы приветствовать ее. Все еще не видя лица женщины из-за воротника, я, тем не менее, увидел достаточно, чтобы понять, отчего Скотти вернулся домой с такой поспешностью. У нее были изумительные глаза и вызывающе накрашенный рот. Безусловно, даже во мраке ночи для Скотти это было слишком.
Странно как вспоминать первую встречу с человеком, который в дальнейшем будет играть важную роль в твоей судьбе, так и думать о том, было ли тогда, в начале, предчувствие последующих событий. Признаюсь честно: хотя я и не видел лица этой женщины, точно так же не замечал, я никого из присутствующих в комнате, пока она находилась там.
Она подала мне руку, и мы обменялись общепринятыми любезностями; я взглянул на нее и увидел, что она смотрит на меня в упор. Если меня не подвело чутье, она спустилась вниз с решимостью взяться за трудное дело. Скотти явно не делал секрета из своего виденья ситуации. Не составляло никакого труда понять причину ее появления. Скотти, вступивший в законный брак с дочерью местного мелкого предпринимателя, был крайне мало пригоден для обольщения, а мисс Ле Фэй Морган (весьма благоразумно) и не пыталась никоим образом обольщать его. Однако, будучи наследником своего отца, я могу доказать и обратное; ведь мой отец казался матери сущим дьяволом.
— Мистер Максвелл? — спросила она.
— Да, — ответил я.
— Я знала вашего отца, — сказала она.
Я не знал, что ответить. Я мог с уверенностью заявить этой женщине прямо в глаза, что она лжет, — и не хотел этого. Когда-то я слышал, что Сара Бернар давала сцену из Эглона в мюзик-холле. Она была стара; так же стара должна была быть и эта женщина — если верить ей (а сейчас я более чем на половину склонялся к тому, чтобы ей верить) — и у нее был такой же золотой грудной голос. Король Лир говорил, что низкий голос у женщин — замечательная вещь, но я сомневаюсь, что он имел в виду именно такой тип низкого голоса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
