не могу начнешь копать. Спросишь, почему мы не включили миноискатель, когда прозвенел первый звонок? Отвечу: твоя Контора – ФСБ – заговором прихвачена, пусть фрагментарно. Так что заняло время прозондировать, кто остался присяге верен. Запомни… неприкасаемых нет и быть не может. Начнешь с похищения и… прощупаешь каждый стык схемы, шаг за шагом поднимаясь к голове. Там не оплошай, не спугни раньше времени. Однако учти: огласка… нам тоже без надобности…
– Вопрос можно? – спросил Костиков, дождавшись очередной паузы.
– Да я, собственно, закончил. Единственное дополнение: по мере развития ситуации тебя проинформируют о некоторых деталях. Пока не время. Ну а теперь спрашивай.
– Как я понимаю, официального приказа о моем назначении и учреждении соответствующей структуры нет, – поразил смелостью прогноза Костиков.
Бондарев молчал, хотя и транслировал напряженную работу мысли.
– Коль так, – продолжил полковник, – решение за мной, добрая воля, так сказать. Я бы предпочел воздержаться…
– Причины? Ведь генеральское звание почти в кармане, достигни ты хоть половины обрисованного… – искренне недоумевал Бондарев.
– Видите ли, Николай Степанович, весть о крутизне заговорщиков, вами озвученная, для меня откровением не стала, – пропустил мимо ушей реплику Бондарева полковник. – Сама попытка похищения человека, в России формально не числящегося, под плотной 24-часовой охраной – показатель их огромного потенциала. Что обозначилось, едва меня ввели в курс дела на месте происшествия… Но то было лишь частью открытия. Когда мы вышли на таксиста, доставившего Куршина на Большую Ордынку, к слову, не на шутку беглецом напуганного, обнаружилось, что четвертью часом ранее его полиция на сей счет уже допрашивала. Так называемая.... Таким образом, муниципальные камеры видеонаблюдения в их полном распоряжении, как и подразделения профессионалов сыска. А когда мы подкатили к искомой цели, посольству Израиля, их гонцы, как позже выяснится с фальшивым номером на авто, уже взяли объект под наблюдение. При этом вычислили нас, опергруппу ФСБ, мгновенно, потому в течение двух минут с места снялись. Заехав в глухой, не просматриваемый камерами двор, микроавтобус бросили…
– К чему ты клонишь? – насторожился Бондарев.
– Да просто все. Качество и размах тех акций говорят: не возникло ли параллельное государство, лишь до поры до времени остающееся в тени, но втихаря дергающее за основные ниточки? Где гарантия, что все замы Бортникова не костяк заговора и меня не утилизуют, едва я сделаю первый звонок?
– Не пойму, ты отказываешься – так твой выпендреж понимать? – черты Бондарева огрубели, передавая напряженный поиск решения.
– Я отказываюсь от поверхностной трактовки проблемы, любых форм благодушия. Из чего следует: моя группа в стенах ФСБ находиться не может, даже администрация президента – ненадежное убежище, настолько шаткими кажутся позиции власти…
– Если так, то, считай, проблемы нет. Разместим вас в Огарево, обеспечив охраной и всем необходимым, – поторопился заверить Бондарев, казалось, и сам засомневавшийся, управляет ли страной его работодатель.
Костиков уважительно кивнул, соглашаясь с озвученным.
Глава 4
Посольство Израиля в Москве, 16:00 в тот же день
Объявленный офицером по безопасности тест на лояльность напомнил о себе распахнутой в 16.00 дверью. Однако в дверном проеме не резидент, а один из охранников, с которым Алекс уже пересекался, похоже, в столовой, куда был в 14.00 на обед приглашен. За ним – незнакомец, казалось, англосаксонских кровей.
Дуэт воспроизводил приметный эпизод годичной давности в аэропорту «Бен-Гурион», открывший Алексу Энди, к которому он после своего чудодейственного вызволения в Берлине эмоционально прикипел. Впрочем, Энди воссоздался не только ассоциативно, но и вживую: поздоровавшись, англосакс достал свой мобильный и активировал некий канал связи. Вскоре гаджет затрещал, обозначая будто знакомые черты. Едва абонент подал голос, как Алекс узнал Энди, судя по футболке, в некоей неформальной обстановке.
– Рад тебя видеть, Алекс, и это не знак вежливости, – приветствовал Алекса цэрэушник.
– Как ни парадоксально, взаимно и, боюсь, считанный в судьбе раз, – признался, застенчиво пожимая плечами, Алекс.
– Выглядишь неплохо, наперекор событию…
– Ты тоже в форме. Так держать! Ведь не рвани ты тогда в Берлин, я бы коптился в немецкой предвариловке до сих пор. Вот и сейчас, когда очередной хищник дышит мне в спину, ты снова на горизонте. Надеюсь, придумал нечто из ряда вон, как тогда, год назад, – отдавал должное то ли коллеге, то ли опекуну Алекс.
– Не преувеличивай, без тебя проект накрылся бы медным тазом. А так, все сработало, при мизерных шансах на успех… Чего только твое сальто в Москву стоит! – нахваливал Алекса Энди, казалось, совершенно искренне. Продолжил: – Ладно, дай бог свидимся – тогда и поболтаем. Теперь о деле. С тобой переговорит Чарли, скажем так, человек, который о тебе многое знает. В том числе о твоей недоговороспособности, когда оправданной, когда совершенно нет…
– Не совсем так! – возразил Алекс. – Кое-что расскажу, и весьма существенное. Пока я тут куковал в одиночестве, допер, что помимо ряда деталей скрывать, в общем-то, нечего. Пусть это не многим более, рассказанного моссадовцу утром…
– Тогда вперед, удачи!– Энди поднял руку, должно быть, прощаясь. И разъединился.
Своей неспешной обстоятельностью рассказ Алекса, перемежаемый авторскими отступлениями, расположил Чарли. Поэтому он перебивал только когда не понимал смысл того или иного термина. Говорили-то они на болтушке русского и английского с вкраплением французских и немецких слов – присущий полиглотам эпатаж, не только не способствующий общению, но и тормозящий его.
Тридцатиминутный монолог свелся к нескольким четко сформулированным тезисам: проблему транзита власти ВВП пока не рассматривает как первоочередную, находя ее решение преждевременным; Алекс Куршин – по-прежнему авторитетный для президента аналитик, чье мнение при выработке тех или иных подходов учитывается; президент продолжает держать кандидата в конфиденты на расстоянии, так отмежевываясь от чреватого осложнениями иностранца и устанавливая приличествующую его высокой должности дистанцию.
– Послушай, Алекс, – открыл свой вопросник Чарли, – с твоей версией кое-что не вяжется, причем от слова «совсем». Как понять твою жесткую критику режима, звучащую в твоей колонке на Каспаров.ру, и якобы работу, как ты утверждаешь, на ВВП? В какой-то момент мы даже засомневались, в Москве ли ты…
– В том-то и дело, Чарли! Даже я, отчасти симпатизант президента, не предполагал, насколько он цепок интеллектуально и силен оптимальностью решений. Ситуация перед ним-то не из простых. Во-первых, он понимал, что мне полезно осмотреться, задышать российскими реалиями. До тех пор, пока этого не произойдет, мой вклад в интересующую его сферу достаточно условен. Но куда более проблематичен мой статус – иностранца, под колпаком у нескольких спецслужб, контакты с которым чреваты обвинением в госизмене. Во-вторых, напрашивалась должная дистанция, как по упомянутой причине, так и ритуально – ведь рядовой аналитик обзавелся привилегиями при дворе, в общем и целом ему не полагающимися. Этот клубок противоречий президент развязывает одним единственным, но уникальным в своей продуманности решением: я должен продолжить свои публикации в либеральных изданиях, освещая текущую политику в прежнем бескомпромиссном для
