Тут я ему все припомнил. И брезгливое ко мне отношение, и пренебрежение влю-бленной девушкой, о которой я давно и мечтать не смел. Да и... еврейское проис-хождение, если честно!
Не учел я только того, чего знать ни от кого не мог - его уникальную школу самбо. Кстати, бить его всерьез я и не собирался. Тем более, при Тане. А вот взять за ворот и зашвышнуть на бочки с водой, около которых наложил в штаны от страха его холуй из нашего комитета комсомола, самое то. Уж это-то я умел!
И тут - раз, два, три! И я сам лежу мордой в объедках, рука за спиной и в плече такая боль, какой я сроду не испытывал. До сих пор ноет под погоду... Выбор у меня был никакой - просить пощады или стать инвалилом, ибо что-то уже хруст-нуло в плече и отозвалось громом с молнией в мозгу.
Отпустил, подал руку, помог подняться, даже мусор со штормовки отряхнул и говорит моему казначею: "Дима велел дать деньги на мясо для отряда. Надеюсь, ты не возражаешь?"
Боже, как Таня на него в этот момент смотрела! Вот бы какую картину в Русский музей... И как она к нему бросилась, когда он спросил, кто с ним пойдет на склад. Я тут же решил, что если он ей откажет в пользу своей Эллочки, то я его тут же убью... Телегу ему на голову обрушу, столешницей по грязи размажу!
А он не только не отказал, но и... Читайте "Убежище". там, кроме как обо мне, все правда. Вся Танечкина душа наружу. Да и он сам выглядит лучше, чем я о нем думал. А уж Элла... Вот кого мне после твоего романа от всей души жаль. И вот уж кто подошел бы для второй картины на ту же стену в том же зале, когда Таня с Феликсом вернулись и больше не расставались!
А когда все-таки он ее бросил, мы с Томой пришли ее защищать. Этот эпизод я тоже пересказывать не стану. Да и не помню, что я там наболтал по пьянке. Одно хотел бы заметить для твоих приятелей. Я мог обижеться на отдельных евреев, мог интересоваться разными общими теориями, но никогда, ни при каком политичес-ком раскладе не мог бы стать активным погромщиком. Промолчать? Ну, этого ты можешь ожидать минимум от каждого второго. И не только от русского. Я вовсе не уверен, что погромщиков не поддержали бы и многое евреи. Кроме, естествен-но, тех, кого реально громят...
А вообще-то, если честно, то заряд, полученный в группе Кирилла, остался во мне навсегда. В смысле национальной гордости великороссов. И то, что происходит сегодня в наших городах, подтверждение его правоты. И не только у нас. Весь мир на глазах чернеет от всякой швали, и скоро так потемнеет, что и следа не останется от русских, французов, немцев и англо-саксов, что в Европе, что в Штатах. В этом плане твой Израиль прав. Потому-то он скорее белеет с годами от разных Танечек и их потомков, чем чернеет, хоть и у вас полно недоумков, что потворствуют араб-ской экспансии. Но все-таки вы сохраняете пока разумный национализм, за что наши правозащитники вас, сионистов, без конца критикуют. Но это до очередного Буденновска в центре Питера... А вообще-то идеи Кирилла оказались на поверку достаточно завиральными. Ну, выдавили мы с их помощью в Израиль Броню, тебя, миллион таких как ты. Стало нам легче? Да нисколько! На ваше место тут же та-акие пролезли, что вас можно только вспоминать с тоской. А те, кого мы называли жидами, так никуда и не эмигрировали. Разжирели и еще пуще нагличают. Так что сионизм оказался для нас, русских, совсем не тем, что мне излагалось да и излага-ется сегодня в псевдопатриотических кругах. А по мне это нам - пример для подра-жания, как вести себя в своей стране. Так что я с Израилем дружил и дружу.
Группа Кирилла? У всех сложилось по-разному. Сам Кирилл остался верен своим принципам и после провозглашения свободы примкнул к Баркашову. Гиббон стал депутатом городской думы еще при Собчаке и потому ходит в демократах. Фикса вообще женился на евреечке и обитает где-то в ваших палестинах. Прочие - просто не знаю. Одно могу тебе сказать, Дима Водолазов сегодня вам совсем не враг. Тома? А ей все и всегда было по барабану в политике. Она совсем не Таня, потому и сошлись так близко. С Таней в Израиле? Встречались. Когда она уже ушла к Феликсу. Поэтому дружеского разговора не получилось. Дальше мне рассказывать нечего. Что? Последний наш советский традиционный сбор? А что, пожалуйста...
6.
Ко времени этого юбилея нашего выпуска я уже был секретарем обкома. Квартира, машина с персональным шофером. Тома работала в ЦКБ около самого Смольного. Так что в обед мы с ней встречались, чтобы вкусно поесть либо у нас, либо у них, где тоже кухня была общая с погранцами, а потому очень даже неплохая.
Таня тоже достигла всех вершин в своей профессии и жила в мужем в пригороде в собственном доме. Мы там пару раз отмечали Новый год - наряжали две елки сразу. Одну в доме, а другую, живую, во дворе. Миша ее был из тех евреев, кото-рыми ваша великая нация может только гордиться. Да и я был уже не тот. С ребя-тами с островов я к тому времени давно расстался, а среди евреев встретил столько достойных людей, что только поеживался от воспоминаний молодости. Так что твой роман мне - как порция яду... как там тебя сейчас, адони...
И вот встреча и групповая фотография в актовом зале Корабелки с постаревшей и поредевшей нашей профессурой. А у каждого выпускника на груди табличка с фамилией и именем, так как вспомнить или хотя бы узнать друг друга было очень непросто. Эллу, во всяком случае, я бы и под расстрелом не узнал бы!
Вундеркинды ее заматерели, поседели, стали та-акими солидными - хоть сейчас в гроб с почетным караулом по углам... Особенно сам Феликс со своей гривой гус-тых волос с сединой. Тебя же я тогда не просто не узнал с твоей бородкой, а во-обще начисто забыл. И - не вспомнил бы до сих пор, не разразись ты на весь мир своим дурацким романом...
Танино появление, как всегда, вызвало оживление в зале. Она была в строгом деловом костюме, с хорошей прической, улыбкой на все четыре стороны. Только я хотел ее поздравить, как здорово она выглядит, как услышал сзади голоса: "Это?! Это... Смирнова? Боже, что делает с женщиной время..." "А по-моему она все еще ничего." "Вот именно. Ничего от Тани не осталось... Лучше бы я не приходил, чем такое увидеть. - И громко: - Здравствуй, Танечка! Ты, как всегда, украшение любого бала. Не вспоминаешь? Я такой-то." И - пошли охи а ахи. И так всюду.
А потом Сосновка, банкетный зал Политехнического института. Родные песни наших колхозных тусовок, та же гитара, те же голоса. Ты же помнишь, что и там тон всегда задавали в основном ваши... А здесь неизменный распорядитель наших сабантуйчиков, весельчак и балагур, потащил меня в угол и заново представил кому-то из наших. Тот бедствовал и нуждался в материальной помощи. Я тут же пообещал завтра же позвонить. Дал ему нужный телефон и вернулся к Тамаре с Таней. Около них вертелись однокурскники. Все хотели пожать или поцеловать Тане ручку, как всегда забывая рядом с ней Тамару. Феликс демонстративно "держался своей бранжи". Так что как бы образовались в толпе два эпицентра, не пересекаясь.
Надо сказать, что и Таня ни разу не обернулась в ту сторону.
Потом начались банкетные речи и выпивка с закусками. Ты что-то смелое вякал о судьбах России после СССР. Тебя это сейчас интересует? Не ври. У тебя со своим Израилем проблем невпроворот. А тогда, за два года до События, тебя знаешь как слушали! Я думаю, тебя тогда вообще твои однокурсники впервые заметили. И сами стали говорить то, что думали, хотя и косились на меня, партийного бонзу. А ты нет! Что, уже был на сносях на историческую родину? Не ври... Знаю я вас!
А потом танцы. Томку только я приглашал, а за право подержать в руках Смир-нову боролись все. Все, кроме Феликса. Он и тут выдержал фасон. Даже Тамару в конце концов согрел своим барским вниманием, а Тани словно и не было в банкетном зале! Ну, и она. Когда объявили дамский танец, ко мне со всех сторон кинулся весь дом престарелых, а Таня тут же пригласила ставшего пунцовым Лешу Горобца, потом Ноля, потом еще кого-то, но все мимо Феликса.
Грустный это был банкет. Надвигалось нечто фатальное, всеобщее. Что именно, не знал никто. Но все знали одно - больше мы все вот так, под одной крышей не встретимся...
От составителя.
Из-под наших ног убегала к проспекту Бен-Гуриона и далее - к порту и бесконечному морю - анфилада Бахайских висячих садов. Плавала в вечном зное нарядная Хайфа. Позади поблескивал корпус роскошного прокатного "бьюика", на котором меня, бедного вечного оле, возил по моему городу и моей стране богатый гость - наследник золота партии и комсомола, российский бизнесмен Дима. Он специально приехал, чтобы рассказать мне свою водолазию за две недели в Израиле. Верная Тома стала совершеннейшей барыней. Ее ничего не интересовало, а мои страстные рассказы о наших проблемах с палестинцами вызывали откровенную зевоту. Дима, напротив, раздувал ноздри мощного носа и советовал нам замочить их всех в сортире. Он даже вызвался записаться по этому поводу на прием к одному "русскому" депутату Кнессета и выразить готовность спонсировать борьбу с террором. Я попросил его для начала помочь пострадавшим от вчерашнего теракта. Он с готовностью выписал чек, полюбовался на него, потом скомкал, разорвал и выписал другой - на тысячу долларов. Так я и не узнаю никогда, что было в первом чеке. И не надо. Зато не злорадствовал, что хоть где-то в мире бьют евреев только за то, что они евреи. Тем более, что единственной страной, где это культивируется, оказался в новом тысячелетии Израиль...
