Парадоксы экономики: я не могу отдать нормальное жильё свободным людям — им заплатить нечем. И я превращаю людей в рабов, так, чтобы они собой, своими детьми, скотом, имуществом — компенсировали мои расходы. Но ничего не забираю, а оставляю им, лишь создавая условия для более активного его приумножения.
Формально, на бересте, положение женщин ухудшилось — община их вытолкнула. Фактически, наглядно — улучшилось. Я даю и лучшее жильё, и дрова, сено, хлеб. А свобода… а на кой она им? Какая такая свобода у вдовы в крестьянской общине? Так что, рабство в моих владениях распространяется само собой, без всякого садизма, без порки и мордобоя. «Силою вещей». Как оно распространялось и в реале при Иване Третьем.
Ещё одна новизна образовалась сразу же, едва я начал расселять прибывающих баб по подворьям. Ломая, тем самым, ещё один фундаментальный закон «с дедов-прадедов».
На «Святой Руси», да и вообще во всём мире от времён матриархата до времён эмансипации, мужчина приводит жену в свой дом. «Прийма», «приймак» — носят оттенок негативный, презрительный.
«Настоящий мужчина должен построить дом…» — общеизвестный тост. А если пришёл в готовый — «не настоящий». Но у меня каждая из холопок получала себе дом, и позже, когда я выдавал их замуж, они приводили своих мужей в свои, уже обжитые, жилища.
Выглядывать под бородами: кто из здешних бобылей — муж добрый и хозяйственный… У меня нет на то ни времени, ни навыка. Бабы же детные, кто лучше, кто хуже, но подворья — обживают и спалить, поломать — не дают.
Кроме разных убогих — вдов, сирот, калек, которых я холопил и расселял в Новых Пердунах, собирал я там и людей, талантами особенными обладающих. Эти шли не холопами, а свободными. С полноценной выплатой жилищного кредита.
Попаданцы как-то пренебрежительно относятся к талантливым людям из числа аборигенов. Типа: ну куда им до нас, бедным, средневековым, необразованным…
Исключение — дон Румата. У него в контактёрах из местных были: талантливый поэт, гениальный изобретатель и профессиональный революционер. Не считая выдающегося бандита и уникального интригана.
Остальные ГГуи… и не ищут. Cнобизм, свойственный многим особям в попадизме, как-то предполагает всеобщую серость аборигенов. Однако — отнюдь. По жизни я знаю, что образование и талант — несколько разные вещи.
Я, наверное, надоел своими повторами простой мысли: люди — разные. Это, вроде бы, всем понятно. А вот насколько разные? Если по росту — процентов на 10. Если считать от среднего, не переходя в патологию. Если по весу — на половину. А вот, например, по моторике?
Что такое кубы ферромагнитной памяти кто-нибудь помнит? А как они делались?
Берутся плоские металлические колечки. Меленькие такие. На первый взгляд — просто металлическая пыль. И в каждое вставляются два проводка. Ручками. Конечно, есть куча всяких приспособ, но в основе — мелкий ручной труд.
Вот сидят в цеху три-четыре сотни монтажниц, плетут из этой «пыли» кубы памяти и зарабатывают на сделке по полторы сотни рублей в месяц. Всё хорошо. Тут приходит девушка, ничего такого особенного, завалила вступительные, надо год где-то поработать. И делает эта девчушка — три нормы. Изо дня в день. Не по Стаханову, на которого во время его рекорда ещё куча народа работала, а сама собой, без всяких технологических хитростей, приписок, подносчиков-помогальщиков и, даже, без какого-то особенного комсомольско-партийного энтузиазма. Вот просто у неё руки так устроены. Вот такой уникальный, чисто «физкультурный» талант.
17-летняя девушка получает полтысячи в первый же месяц. Такого и директор завода не имеет. И начинается паника. Начинают толковать о снижении расценок. Народ, естественно, отвечает по-народному — злобным криком с обещаниями мордобоя. Бодяга эта тянется потихоньку, и после третьего месяца взрывается главбух — перерасход фонда заработной платы, всем премии не будет. А народ же таких финтифлюшек не понимает: «мы работали — отдай»… Забавно было.
На нечто подобное я налетаю и здесь.
Сижу тихо-мирно на поварне, за день набегался, ужин свой дохлёбываю. У нас, как во всяком приличном крестьянском хозяйстве, питание из трёх блюд.
Рядом две очередных бабы-паучихи чистят под присмотром Домны репу на завтра, делятся впечатлениями от Меньшака и препираются между собой.
— Я тебе что, соня, чтобы по три репы за раз чистить?
Чисто автоматом отмечаю, что не понимаю: причём здесь «соня»? С пониманием предков у меня проблемы, поэтому, опять же — автоматически, провожу микро-само-ликбез:
— Эй, бабы, а почему любители долго спать — по три репы чистят?
Бабы впадают в ступор, долго пытаются понять — что это я спросил? Я тоже пытаюсь понять — почему они вопроса не понимают? Выясняется: «соня» — это не тот, кто спит, а имя собственное. Причём не от «Соня — Золотая Ручка», а вполне нормальное, русское, исконно-посконное, женское имя.
А вот эта конкретная Соня обладает особенным свойством — ей черти прядут. Обе товарки лично этих чертей неоднократно видели, когда в избу, где эта Соня живёт, захаживали. Да и как же может быть иначе? Все нормальные бабы за вечерок делают один обычный моток пряжи, а эта молодка — три. Явная чертовщина.
Утром, в ходе своего обычного забега по контролируемым территориям, забегаю в «Паучью весь», заскакиваю в избушку к этой самой Соне.
И немедленно выскакиваю. Факеншит! Полуземлянка тёмная, 12 душ, три семьи — два старших женатых сына ещё не отделённые, с жёнами. В одном углу младенец криком кричит без остановки, рядом — девчушка маленькая в жару мечется, в другом — овцы мекают, под иконами — дед со старухой наперегонки кашляют. Однако приходится во всё это лезть. Где тут у них хозяин этого… домовладения?
— Чего сыновей не отделяешь?
— Дык… вот… Хрысь твой за пустое подворье много хочет. Ты уж скажи ему — чтоб за так отдал, а мы уж потом как-нибудь…
— А Соня — это кто?
— Сонька-то? Младшая невестка моя. Сонька, подь сюда, дура. Чего ты такого уделала, коль по твою душу сам боярыч прибежал? Отвечай лярва! Как на духу!
В избе дышать нечем, вышли с этой «дурой» во двор, следом муж её бежит. Весь в перепуге:
— А чегой-то? А кудой-то? Мы ни сном, ни духом, нигде не бывали, ничего не видали…
Начинаю выяснять подробности, баба мнётся, на мужа оглядывается. Бабе — 14 лет, мужу её — 16. Мужик, блин. Под носом две светлых волосины растут. Свеже-семейные — месяца два как свадьбу сыграли. Но «молодая» уже хорошо в положении. И — в положении младшей невестки. В крестьянской семье — омега. Вся грязная и тяжёлая работа — её. А у неё и вправду талант. Вот такой физкультурно-технологический: нитку она прядёт втрое быстрее, чем остальные бабы. И нитка вполне приличного качества.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
