бросает на него покровительственный взгляд.
— То есть она должна просто быть с тобой каждую ночь? — уточняет Черч, и Спенсер бросает на него мрачный взгляд. Он был моим первым парнем, который был готов подвергнуть сомнению всё, что, как ему казалось, он знал о себе, чтобы быть со мной. Пока я жива, я никогда не забуду, как он подхватил меня на руки, когда у меня шла кровь (женские неприятности), и понёс в кабинет медсестры. Я также никогда не забуду, как ему было больно узнать, что он был последним из всех парней, кто узнал, что я девушка.
Мне трудно долго сердиться на Спенсера. Или, типа, вообще сердиться на него.
— То есть, да, — Спенсер засовывает руки в карманы джинсов, когда близнецы и Рейнджер, наконец, присоединяются к нам.
— Кто пнул твоего щенка? — спрашивает его Мика, поедая ещё один маффин. Тобиас тоже. В прошлом у них никогда не возникало проблем с употреблением домашней выпечки Рейнджера. Что я могу сказать? Парень может быть огромным, мускулистым и полным придурком, но он любит крошечные, симпатичные вещицы (включая меня, я думаю) и любит надевать бабушкины фартуки, чтобы печь, пока он в чём мать родила.
Это гораздо менее жутко, чем кажется, честно слово.
— Ты забыл, что Шарлотта и Черч поженятся через двенадцать дней? — спрашивает Спенсер, и близнецы обмениваются взглядами, прежде чем взгляд Тобиаса останавливается на мне и смягчается. Он протягивает мне оставшуюся половину своего маффина, и я беру его нежными пальчиками, глядя скорее на шоколадную крошку, чем на его лицо.
— Выше нос, — бормочет он, низко наклоняясь и приближая своё лицо к моему. — Ты же знаешь, что мы никуда не денемся, верно?
Я шмыгаю носом и откусываю кусочек, кивая головой, когда Тобиас взъерошивает мои волосы. Он делает то же самое со Спенсером, и за это его бьют по руке.
— Чувак, серьёзно? — замечает он, оглядываясь на Черча.
Вы могли бы подумать, что чувства Черча были задеты из-за того, что я стала хлюпать носом из-за идеи выйти за него замуж. Но дело не в этом. Я не готова расстаться со своей вечной командой. Я хочу, чтобы эти парни были только моими до конца жизни. Весьма вероятно — учитывая мой уровень неуклюжести — что я умру рано, постыдным образом и, также, вероятно, с вирусным видео. Им недолго придётся быть частью гарема, вот что я говорю себе.
— Я не собираюсь забирать её у вас, — обещает Черч, ненадолго останавливаясь, чтобы выбросить кофейный стакан в мусорное ведро. Он достаёт из кармана жестянку с мятными леденцами и зажимает один между зубами, изображая милую улыбку. — Конечно, рано или поздно Шарлотта достанет каждого из вас, и тогда вы все просто уйдёте по собственному желанию.
— Ха, ха, — Мика закатывает глаза почти так же драматично, как и я, но на его лице мелькает обида, которую он не может полностью скрыть. Он замечательно быстро приходит в себя (как обычно), а затем обнимает меня за шею и ведёт к группам, которые медленно формируются возле различных дорожек, ведущих со двора.
Есть множество табличек, на каждой из которых указаны имена некоторых выпускников Борнстеда, которые совпадают с именами на наших ремешках. По сути, разбив нас на группы, они получили гораздо больше возможностей назвать их в честь бывших студентов вместо цифр или букв, а затем случайным образом распределили нас по ним.
— У меня есть Тодд Парк, — говорит Мика, хмуро разглядывая свой ремешок. — Кто тебе попался?
— Иеронимус Мингус, — мой глаз дёргается, и я трясу шнурком перед Микой. — Этого не может быть на самом деле; никого на этой планете не могли назвать Иеронимус Мингус.
— На самом деле, Иеронимус Мингус был одним из основателей Борнстедского университета в 1863 году, — вставляет Марни, вновь появляясь рядом со мной. Её парни стоят веером позади неё, и я буду с вами откровенна: они немного пугают.
Я предпочитаю игнорировать их.
— Тебе тоже достался этот парень Мингус? — спрашиваю я, и Марни одаривает меня самой милой улыбкой. Мы с ней совсем не похожи; наши характеры почти противоположны. Наверное, это хорошо, потому что я не уверена, что смогла бы находиться рядом с копией самой себя, не убив её.
— Так и есть, — она постукивает по своему шнурку, когда белокурая близняшка — девочка — подскакивает к ней и берет за руку, приподнимая бровь.
— Вот мы и снова встретились, — произносит она, но улыбается и, кажется, у неё хорошее настроение. Но я буду двигаться медленно. Говорят, даже в аду нет такой ярости, как в отвергнутой женщине, но я, честно говоря, думаю, что лучшие подруги больше защищают своих дам, чем мужчины. Не дай Бог, я попытаюсь украсть лучшего друга какой-нибудь цыпочки. — Ты в нашей группе? К счастью, мой брат — нет.
— Поменяйся со мной ремешками, — требует Крид, останавливаясь рядом с сестрой и скрестив руки на груди. — Это я встречаюсь с Марни, а не ты. Ей слишком нравятся члены, помнишь?
— О боже, — Марни закрывает лицо руками, в то время как Миранда снимает с себя шнурок и притворяется, что действительно собирается передать его ему. Кончается всё тем, что она бьёт Крида им по лицу, а затем выхватывает ремешок обратно, прежде чем он успевает за него ухватиться.
— Ты ведь знаешь, что наши имена написаны на ремешках, верно? И что у гидов есть айпады со списками их учеников? — Миранда хлопает длинными ресницами, глядя на брата, а затем одаривает его уничтожающей ухмылкой. Она такая хорошенькая, что я бросаю прищуренный взгляд через плечо, чтобы посмотреть, не пялится ли на неё кто-нибудь из моих парней.
Это не так.
Они дерутся и задирают друг друга, как обычно.
Тристан вальсирует мимо, как будто он вообще никого не знает, а затем, в последнюю секунду, набрасывает свой шнурок на голову Марни, а после сильно дёргает за него, притягивая её к своей груди, как будто она на поводке. Его губы опускаются к ней, и тогда я отвожу взгляд, потому что чувствую, что, возможно, это то, на что мне не следует смотреть.
— Чувствуешь себя обделённой? — спрашивает Рейнджер, закатывая рукава толстовки, чтобы показать все свои тату. Здесь чертовски холодно, но его, похоже, это не особо волнует. Лично я замерзаю до смерти, и мои соски стали как камни.
— Обделённой? — я оглядываюсь и вижу, что Марни отвернулась, всё ещё со шнурком Тристана и краснея. Его губы прижимаются к её уху, и он бормочет что-то, чего я не могу (и не хочу)
