Через минуту я вернулся к женщинам и поинтересовался у пожилой дамы:
— Тамара Ивановна, выдайте мне иголку с ниткой, я сам зашью.
— Вы умеете штопать? Похвально, молодой человек. Но нет. Давайте сюда ваши штаны, я сама зашью. Если бы не наш охламон… Считайте это моей признательностью за ваш смелый поступок.
— Мама, вы мне так и не рассказали, что случилось, — ожила Евдокия, опуская нож и поворачиваясь к нам обоим.
— Я с турника упал, мам. Ну, меня Леша поймал, ты не волнуйся, — отбарабанили из коридора.
— Ты еще здесь? — воскликнула Тамара Ивановна, подхватила мои брюки, и пошла разбираться с внуком, который никак не хотел укладываться спать.
— Как упал? — воскликнула Евдокия. — Вовка! А ну-ка, иди сюда немедленно!
— Дуня, с ним все в порядке! — начала объяснять бабушка, но довольный Вовчик метеором влетел в кухню.
— Да ты не волнуйся, мам, все в порядке. Я на Лешу упал! Правда, Леш?
— Правда, — хмыкнул я. — А я на рюкзак приземлился, так что у нас была мягкая посадка, не переживайте, Евдокия Аскольдовна. Вовка молодец, такой финт выкрутил. Еще чуть-чуть потренируется и падать перестанет, — ляпнул я, не подумав.
— Какой финт? Вова? Ты что опять учудил? Ты упал с турника? — заволновалась Дуся.
Отчего-то теперь, когда я увидел Евдокию без жуткого макияжа в домашней обстановке, вдруг понял, она намного младше тех лет, которые рисует на своем лице перед работой. И теперь не знал, как к ней обращаться.
Называть теткой молодую женщину язык не поворачивался, на «ты» мы с ней не переходили вроде, по имени-отчеству как-то слишком уж официально. Ну да ладно, завтра на работе разберемся.
— Мам, ну чего ты, ну говорю же, все в порядке! — Вовчик ужом выкрутился из маминых цепких рук, которыми его ощупывали, проверяя на предмет синяков, ушибов и переломов. — Ну, мам, ну все хватит! Ну, ба, ну скажи ты ей! — не выдержав, парень затребовал поддержки.
— Евдокия, с ним все в порядке! — Тамара Ивановна моментально откликнулась из соседней комнаты. — Дай ему молока с булочкой и пусть идет ко мне.
— Точно все в порядке? — в последний раз уточнила Дуся, чпокнула блестящей крышкой из фольги, вскрывая бутылку, налила молока в граненый стакан, сунула сыну в руки вместе с рогаликом. — Все, иди к бабушке, не мешайся тут.
— Спасибо, — буркнул огорченный Вовка. Мальчишка не ожидал, что его так оперативно выставят из кухни.
— Ба, почитаешь?
— Вова, ты уже большой мальчик, сам умеешь читать, — посетовала бабушка.
— Бабуль, ну ты просто та-а-ак интересно читаешь! — принялся подлизываться внук. — Я не умею разными голосами как ты!
— Ох, хитрец, — судя по всему, Тамара Ивановна улыбнулась, сдаваясь без боя. — Допивай свое молоко, стакан на место и сполоснуть не забудь. И в кровать! Я скоро приду.
— Хорошо, — довольный Вовка снова появился на кухне, медленно загребая ногой за ногу добрел к раковине, и принялся усердно мыть кружку.
Евдокия покосилась на сына, но ничего не сказала, продолжила нарезать салат, время от времени помешивая суп в ковшике. Я улыбался и молча наблюдал уютную семейную сцену. Наконец, Вовчик сообразил, что при нем никто ни о чем разговаривать не будет, душераздирающе вздохнул, поставил стакан на сушилку и так же медленно покинул кухню.
Через пять минут из комнаты донесся вопль:
— Ба, я готов. Ты скоро?
— Скоро, — откликнулась Тамара Ивановна, и в квартире наступила тишина. Только ножик клацал по доске, на которой Евдокия строгала огурцы.
— Ужинать будешь? — вдруг спросила Дульсинея, не оборачиваясь.
— Не откажусь, — машинально ответил я. Уж больно вкусно пахло супом, а я сто лет не ел домашних щей.
— Руки мой, — кивнула Евдокия на раковину.
Я послушно поднялся со стула, тщательно вымыл руки с мылом, вытер полотенцем, и вернулся на свое место. На столе уже стояла тарелка, до краев наполненная золотистым бульоном с маленькими звездочками, полосками картошки и морковки.
Рот моментально наполнился слюной, я сглотнул, но решил подождать женщин. Дульсинея поставила вторую тарелку и миску с салатом, корзинку с нарезанным хлебом, уселась напротив, взяла ложку, и принялась с аппетитом кушать.
— А Тамара Ивановна? — беря ложку в руки, поинтересовался я.
— Мама на ночь не ест, — откликнулась Евдокия, не глядя на меня.
Так в молчании мы и продолжили ужинать. В тишине и молчании, под перезвон ложек. Я не знал, как начать разговор про Нину, что спросить, чтобы не выдать свой чересчур личный интерес. Как вообще объяснить, откуда я ее знаю, и почему любопытствую. А еще очень хотелось расспросить Дульсинею про её мужа-доктора. Как она вообще докатилась до жизни такой.
До какой такой я додумать не успел, Евдокия первой начала беседу.
— Ты что здесь забыл?
— Где здесь?
— В нашем дворе, — уточнила женщина. — За мной, что ли следил?
— Да зачем мне? — опешил я.
— Вот и я думаю, зачем тебе, — задумчиво протянула Евдокия, отставляя пустую тарелку. — Чай будешь или компот?
— Или компот, — откликнулся я. — Спасибо, было очень вкусно! Давно домашнего не пробовал!
Я поднялся, подхватил со стола обе тарелки и понес их к раковине.
— Ты что делаешь? — удивилась хозяйка, когда я включил воду и начал мыть посуду.
— Мою, — пожал плечами, не отвлекаясь от процесса.
Женщина помолчала, а затем вздохнула и негромко спросила:
— Алексей, тебя кто прислал? Он? Зачем?
— Он? — я поставил чистые миски на сушку.
Интересно кино, Игорек говорил про женщину, Евдокия переживает, что меня прислал следить за ней таинственный он. Или не совсем таинственный? Бывший муж-мошенник достает?
— Алексей, что тебе надо? — нервно бросила женщина, поднимаясь из-за стола. — Говори, что велели передать, и уходи, — громыхнув чайником по плите, выпалила Дульсинея и чиркнула спичкой о коробок.
— Никто и ничего, говорю же, я тут оказался… случайно… — на последнем слове я невольно запнулся, вспомнив, что намеревался выяснить что-нибудь про Нину.
— Не ври мне, Леша, — пятая спичка полетела на стол, сломанная нервной рукой хозяйки. — Я все понимаю. Говори, как есть, не бойся. Ты ни в чем не виноват, но мой тебе совет: если можешь, беги от этого человека подальше. Расплатись как можно скорее, и уходи. Он из любого говна выкарабкается, а ты и тебе подобные, мы для него расходный материл.
Спичка вспыхнула, Евдокия вскрикнула, когда искра отлетела и попала ей на руку, но сумела поджечь конфорку.
— Больно?
— Пустяки, — отмахнулась женщина, не глядя на меня, подошла к окну и застыла, обняв себя за плечи.
— Мне было двадцать три, умница, отличница, с красным дипломом… впереди меня ждала интересная жизнь и любимая профессия. Ты знаешь, что я дипломированная медсестра? — не оглядываясь, спросила Евдокия. — Если бы ты знал, Леша, как я любила эту профессию… — тоска в женском голосе рвала душу.
Я поежился, безнадёжность, которая волнами исходила от женщины, обжигала легкие, сковывала тело, не позволяя не только говорить, дышать. Я давно привык к человеческим исповедям. Иногда на стрессе, после несчастья, когда адреналин херачит по венам, чего только не наслушаешься от потерпевших.
— Он преподавал у нас, в него были влюблены все девчонки на курсе… И я влюбилась, как дура! У нас был красивый роман… — что-то теплое мелькнуло и исчезло. — Он поддерживал меня во всем, особенно в учебе. Мы вместе мечтали, каким замечательным я стану врачом. Как мы будем работать в одной больнице, спасать людей… Мы даже поженились… Вовка ведь его сын… — Евдокия захлебнулась собственной болью, судорожно вздохнула и вздрогнула, когда раздался резкий свист чайника. Но не обернулась.
Я выключил плиту, и остался стоять тихой тенью. Так бывает, женщине проще выговориться малознакомому человеку, пускай даже и пацану. Хотя разница между нами не такая уж и большая, как я теперь понимал. Евдокие от силы лет тридцать, тридцать три. В прошлой моей жизни я бы даже закрутил с ней короткий роман. А в этой — так совпало, что именно я стал последней каплей, после которой прорвало плотину.
