Поворачивая к метро "Ленинский проспект" он сбавил скорость до минимума, тщательно высматривая на темной улице следы похитителей. Возле ярко освещенного стеклянного павильончика стояло только несколько безобидных цветочниц, но на обочине, метрах в двадцати от станции метро, притулился обшарпанный микроавтобус с тремя пассажирами. Выходя из автомобиля, Иван крепко, до боли в пальцах сжал в кармане рукоятку газового пистолета, готовый при первой опасности атаковать негодяев. Согласно инструкциям от них, он встал у входа в метро, продолжая держать руку в кармане. Из микроавтобуса, покряхтывая, вылез невысокий крепыш в черной фетровой шляпе. Он вразвалку подошел к Ивану, и тот с брезгливостью и омерзением узнал полковника Зеленова. Под его армейским зеленым плащом виднелся тот же потрепанный костюм в клетку, что и нынешним утром.
- Итак, - начал политрук, - прежде всего настоятельно советую вам перестать сжимать рукоятку пистолета и вынуть руку из кармана. Вы можете застрелить меня, но это не спасет вашу сотрудницу. У меня оружия нет.
Иван невольно отметил, что политруку нельзя было отказать в известном мужестве.
- У вас нет оружия? - поразился Иван. - На что же вы рассчитываете?
- Я не сказал, что у нас нет оружия, - хмыкнул политрук. - Пистолета нет у меня, зато я могу рассчитывать на вашу совесть и порядочность. У моих товарищей, надо сказать, этих достоинств не имеется, и если вы захотите, предположим, взять заложником вашего покорного слугу, то они просто уедут вместе с Таней. А так у нее будет защита.
- Вы говорите о совести! Негодяй! - не удержался Иван.
- У меня нет времени на разговоры.
- Что вы от меня хотите?
- Прежде всего, чтобы вы сели в нашу машину. Я клянусь честью бывшего офицера, что ни вам, ни вашей подруге ничего не грозит. Убивать вас нам не нужно.
Он усмехнулся, обнажив редкие желтые зубы заядлого курильщика.
- Что же вам нужно? Выкуп?
- Нет.
- Так что же?
- Об этом вы узнаете в машине.
- Нет, - гордо сказал Иван, не вынимая руки из кармана. - Ивану Безуглову никто и никогда не приказывал. Выведите девушку из машины и отпустите ее на свободу.
Вместо ответа полковник Зеленов спокойно повернулся и пошел по направлению к микроавтобусу. Негодяй, дослужившийся в коммунистической армии до политрука дивизии, неплохо знал психологию, и был уверен, что Иван растеряется, сраженный таким открытым цинизмом.
- Зеленов! - крикнул Иван ему вслед. - Где ваши гарантии?
- Если с вами что-то случится, то нас будет весьма легко обнаружить. Вряд ли вы так неосторожны, что не предупредили своих сотрудников. Если же мы вас отпустим живыми и невредимыми, то вы дадите слово, что позволите нам скрыться.
- Вы думаете, что я не нарушу своего слова?
- Мы слишком хорошо знаем Ивана Безуглова, - обычная наглость в голосе Зеленова уступила место чему-то похожему на уважение. - Кроме того, вы бизнесмен. Мы тоже. Нам заплатили неплохие деньги в американских долларах за то, чтобы совершить с вами невинную загородную прогулку. И мы ее, я уверен, совершим. А инструкций убивать вас, господин Безуглов, нам не давали. Мы уважаем российские законы.
Иван похолодел. Он вспомнил, что в российском уголовном кодексе до сих пор не было статьи, карающей за похищение. Иными словами, мерзавцы, преследующие свои темные цели, еще и останутся безнаказанными...
Но времени на размышления не было. Ведь Тане грозила опасность! Он медленно вынул руки из карманов и пошел к автомобилю, весь охваченный - не страхом, нет, только волнением и тревогой. Он всматривался во тьму, пытаясь угадать на заднем сиденье микроавтобуса очертания Тани, но шторы внутри машины были задернуты. Зеленов, издевательски усмехаясь, приоткрыл скрипучую, помятую дверь - и вдруг из темноты автомобиля прямо в глаза Ивану брызнуло туманное облачко, от которого все его могучее тело вдруг мгновенно охватила неожиданная слабость. Он зашатался, но упасть ему не дали. Чьи-то волосатые мускулистые лапы, пахнущие крепким табаком и машинным маслом, ухватили Безуглова с двух сторон под мышки и затащили в машину, а там - бросили на заднее сиденье, рядом с бесчувственной Таней, которую пятнадцать минут назад заманили в ловушку тем же нехитрым способом. Он успел почувствовать, как на его запястьях защелкнулись отвратительно холодные жесткие наручники - и потерял сознание.
ГЛАВА ПЯТАЯ.
Высокое небо на востоке уже начинало чуть заметно светлеть. В искривленных ветвях старых яблонь, уже просыпающихся навстречу новой весне, щебетали первые малиновки, щеглы и другие незатейливые русские птицы. В уютном дачном поселке в сорока милях от Москвы было совершенно пусто. Давно погасли последние огни в деревянных, окруженных садами загородных домах, замолчали неугомонные сверчки, и только от железной дороги порою доносилось тяжелое громыхание дальнего товарного поезда.
В окнах небольшой дачи, стоявшей на краю поселка, у самой березовой рощи, тоже было темно. Однако любопытный прохожий быстро заметил бы неладное - сорванную с петель дверь, выбитое окно. А если бы он постоял у дачи чуть подольше, то, возможно, услышал бы и приглушенные стоны, доносившиеся из глубины дома. Однако ни любопытных прохожих, ни даже каких-либо иных в поселке не наблюдалось, а значит, некому было и прийти на помощь Ивану и Тане, брошенным на произвол судьбы коварными политруками.
Часам к четырем утра Таня уже пришла в себя. Иван же, обычно такой стойкий и неутомимый, поддался действию неведомого отравляющего вещества, и лежал на дощатом полу неподвижно, погруженный, казалось, в глубокий сон.
"Что делать? - подумала она в тревоге. - Пытаться привести в чувство Ивана или сначала освободиться самой?"
На даче стоял нежилой запах отсыревшего дерева и тлена. Даже при неверном свете луны, падавшем в разбитое окно, Таня различала багровые следы на том месте, где ее прелестные тонкие запястья были туго перехвачены грубой веревкой. Однако похитители, судя по всему, давно уехали в город. Таня еще раз бросила взгляд на Ивана, и ее глаза наполнились теплыми слезами жалости к этому человеку, которого ей никогда до сих пор не доводилось видеть в минуты слабости.
Впрочем, слабость ли это? Ведь в лапы похитителей простодушного Ивана привело его собственное мужество Это могучее тело в наручниках, бессильно распростертое на некрашеных досках, вызывало у нее только одно желание - привести его в чувство, помочь освободиться, снова увидать в его глазах знакомый энергичный огонек. Пытаясь повернуться во сне, Иван издал жалобный стон. Сердце у Тани разрывалось от нежности, но она только вытерла слезы рукавом джинсовой куртки и решительно тряхнула головой. Если сейчас разбудить Безуглова, то он будет страдать еще больше от невозможности помочь ей. Она наклонилась к веревке и принялась зубами ослаблять узел, на совесть завязанный политруками.
За этой кропотливой работой прошло добрых полчаса. Наконец веревка ослабла, и Таня последним отчаянным движением освободила сначала левую руку, потом правую. Всякое движение отзывалось болью в пальцах. Сквозь разбитое окно задувал ледяной весенний ветер, и несчастная девушка совершенно продрогла. Встав на ноги, она попыталась зажечь свет, но провода оказались перерезанными. На ее счастье, в кухонном шкафу нашелся старый электрический фонарик. Чтобы размяться и унять ломоту в суставах, она решила обойти все загадочное здание - по всей видимости, необитаемое, так как ни в одной из трех небольших комнат почти не было даже той жалкой дачной мебели, какой бывают обставлены подмосковные загородные дома. С бревенчатых, обшитых сухой штукатуркой стен, свисали куски ободранных обоев, по полу были раскиданы старые газеты, а в том, что должно было быть спальней, рядом с грубой железной кроватью, кое-как накрытой серым солдатским одеялом, стояла лесенка маляра и лежали на полу нехитрые приспособления этого ремесла. "Как неуютно," - подумала Таня. На кухне, однако, отыскался помятый алюминиевый чайник, а плита отозвалась на вспышку спички веселым синим жаром газового пламени.
Она вернулась в гостиную. Иван свернулся калачиком, сложив на груди скованные руки и продолжая спать, словно принц из волшебной сказки. Луна, единственная свидетельница их ночных злоключений, побледнела, зато на востоке уже порозовел край неба, обещая ясный день. В такие часы они с Иваном всегда до сих пор были врозь. Даже в деловых путешествиях, когда они останавливались в одной гостинице, он в десять-одиннадцать вечера галантно целовал ей на прощание руку и уходил в свой номер. Таня с самого начала приняла от него этот мучительно корректный стиль отношений. Вчерашний день, с обедом в "Савое" и аметистовым браслетом, был единственным, когда оба они переступили эту грань.
