А вот тысячу рублей взял и подарил, можно сказать, товарищу. Товарищу по несчастью. А ведь не зря на него тогда Екатерина глаз положила. Даже сейчас ещё красавчик. Нет. Красавец. Правильный овал лица, улыбка с ямочками, может, чуть женственное лицо. Чересчур красивое.
– Спасибо, – блин, а как его называть. Тогда был Вашим высокопревосходительством. В Дербенте. Нет и сейчас тоже, хоть чин и другой присвоил Павел. Генерал от инфантерии. Этот чин был вновь введён Павлом I в конце 1796 года вместо чина генерал-аншефа. Соответствует 2-му классу Табели о рангах, с обращением «Ваше высокопревосходительство». Если на гражданские звания переводить, то это – действительный тайный советник. – Спасибо, Валериан.
– Брось, Петруша. Стой. Хочу тебя шутку одну показать. Нет. Подарок один сделать. Полиевкт, зови сюда конюха нового.
Второй ливрейный низко поклонился и задом вперёд вышел из комнаты, там чего-то гугукнул, Валериан в это время налил снова по полной в фужеры коньяка.
– Не, не. Мне больше не надо голова со вчерашнего трещит.
– Вот и подлечим. Сейчас распоряжусь, закуски организуют. Тебе сколько дней дали на выдворение из Петербурга.
– Три.
– Всё. Сегодня заливаем твою отставку. Не бойся, скоро вернём тебе эполеты. Тут…
– Ваше сиятельство привёл Прохора. – За ливрейным вторым (Полиевктом?) в комнату вошёл здоровущий мужик.
– Ага, а ну, Прошка, сюда на всеобщее обозрение выйди. Платон купил на днях и мне подарил, а я как его увидел, так сразу про тебя вспомнил, Петруша. Смотри.
Нда. Бывают же … Как там – чудеса. Перед Иваном Яковлевичем Брехтом стоял ещё один Пётр Христианович Витгенштейн. И рост и горбатый римский нос и ширина плеч и даже тёмно-синие глаза. И низко посаженные скулы. Подстричь, так родная мать не отличит.
– Дарю.
– Кхм.
– Боишься жена перепутает, – гоготнул бывший фаворит., - Полиевкт, прикажи оформить бумаги. Купчую там. Тост с тебя Петруша, – Зубов снова напомнил фужеры.
Не частим… Это уже бутылочка во внутрь получится? Тост? Вам хочется песен их есть у меня.
– Редко, друзья, нам встречаться приходится,
но уж когда довелось,
вспомним, что было, выпьем, как водится,
как на Руси повелось.
Встанем, товарищи, выпьем за гвардию,
равных ей в мужестве нет.
Тост наш за Родину, тост наш (за Сталина), за Матушку,
тост наш за знамя Побед!
– Стоять. Да, ты пиит, Пётр Христианович. Подожди не пей. Сейчас за Платоном пошлю. Такой тост он должен услышать.
Событие двенадцатое
Деньги – подарок, который каждому подойдёт по размеру.
Зигмунд Графф
Домой в Подольск Пётр Христианович поехал не на перекладных. Натерпелся, пока добирался по приглашению Павла из Москвы.
Сейчас на далёкие расстояния можно было передвигаться или в личном экипаже, со своим кучером да на собственных лошадях или же на почтовых, которые и есть «перекладные». Чтобы передвигаться на своих, нужно быть не бедным совсем человеком, да и мероприятие это не менее долгое и весьма и весьма хлопотное, лошадей нужно часто останавливать для отдыха и кормления. И один чёрт, это будет та же Станция или Яма. Езда же на почтовых – перекладных возможна только лишь на больших почтовых трактах, то есть на дорогах с движением почтовых карет между станциями (ямами, отсюда и пошло название «ямщик»). Одной из немногих таких дорог и был тракт Москва – Санкт-Петербург. Станции располагались друг от друга верстах в тридцати-тридцати пяти. В Москве граф Витгенштейн в уездной полиции выписал подорожную, являющуюся по своей сути свидетельством на право получения почтовых лошадей, причём, получению согласно занимаемому предъявителем чину и званию. Пётр, хоть и был приглашён императором на празднование Рождества, ехал на почтовых «по казённой надобности», поэтому полагалось ему не более трёх прогонных лошадей. На почтовой станции путешественником станционному смотрителю предъявлялась подорожная, которую тот регистрировал в свою специальную книгу и принимал от дебила, зимой куда-то спешащего, положенную за проезд плату. После этого, при наличии свежих лошадей, путник ехал себе до следующей станции, где повторялось всё то же самое, что и на предыдущей. Плата, называемая «прогонной», берётся «повёрстно», то есть с каждой версты, и составляет по три копейки за десять вёрст на каждую лошадь.
Обстановка на почтовых станциях и сангвиника в холерика превратит или в неврастеника. Суетился замученный до смерти станционный смотритель, наглели высокие чины или просто нахалы, и главное – утомительное ожидание освободившихся лошадей. Но хуже всего – ночёвки в неблагоустроенных и тесных помещениях с клопами и вонью, ужасная кухня в трактирах, вечно всё недосоленное и подгоревшее.
Скорость передвижения по российским сугробам была весьма невысокая, от силы где-то по сто вёрст в сутки можно за день проехать. А ведь от Москвы до Петербурга со всеми зигзагами, с заездами в крупные города, километров восемьсот, а то и больше. На дорогу до Петербурга Пётр Христианович потратил кучу денег и времени и всё для того, чтобы получить опалу и под зад коленом. Обидно, понимаешь.
Зато назад будет ехать с комфортом. И всё благодаря всем троим братьям Зубовым.
«Обмывание» царской немилости для графа Петра Христиановича на три дня и затянулось. Брехт контроль над реальностью почти потерял. Да у реципиента здоровущее во всех смыслах этого слова тело. Богатырь. Но литрами пить коньяк, запивая шампанским – это перебор даже для богатырей. Братьям Зубовым хорошо. Один отрубится, второй приезжает. Потом третий – на второй день появился старший из троих – Николай. Тот самый, который, если книжкам верить и нанесёт Павлу апоплексический удар золотой табакеркой. А на третий день в попойке приняли участие ещё два будущих заговорщика. Явился не запылился Беннигсен Леонтий Леонтьевич – командир Изюмского легкоконного полка, которого Павел тоже отправил в ссылку и только вчера возвращённый оттуда главным заговорщиком графом Паленом. А прямо за ним приехал послушать новый тост и человек, который потом задушит Павла шарфом – грузинский князь Яшвиль Владимир Михайлович – полковник, начальник конно-гвардейской артиллерии.
Вообще эта компания Брехту не нравилась, ну в тот момент, когда он просыпался, расталкиваемый очередным гостем чтобы тост великий про Матушку и Гвардию послушать. Сквозь пьяную одурь иногда пробивалось, что после обнимашек эти все товарищи какие-то подарки делали Петру Христиановичу. Так сказать, на дорогу, и чтобы не бедствовал сильно в глуши своей. Царский подарок сделал Платон Зубов, прослезившись от тоста, в пятый, наверное, раз. Дормез на полозья поставленный подарил и четвёрку лошадей из личной конюшни. Потом и Николай – старший из Зубовых отдарился. Этот дал тоже тысячу