8
Химико-фармацевтический завод «Аспис А. Э.» был построен на окраине города.
В прежние годы здесь не было жилых домов. Виноградники, огороды, сады тянулись за рабочим предместьем столицы до самого холма. Но город расплывался, как чернильная клякса на промокательной бумаге. Его облик, ритм жизни менялись. На месте огородов вырастали заводы; пустыри застраивались, оглашались криками детворы. С каждым днем прибывало рабочего люда. Наступила новая пора.
Теперь, лепясь друг к другу, до холма уже доходили домишки рабочего предместья. Площади, улицы, переулки наводнило новое поколение людей, порожденных любовью, нищетой и фабричной копотью.
Лишь кое-где попадались случайно забытые агава, старое миндальное дерево, обмазанная глиной ограда, и, глядя на них, заводской сторож дед Параскевас вспоминал свои молодые годы, когда его осел, нагруженный цветной капустой, упирался головой в экипаж Трикуписа {[1]}, не желая идти дальше.
Стоя у ворот фармацевтического завода и дрожа от холода, дед Параскевас думал о том, как погано жить на свете.
— Чуть не десять лет обещают поставить тебя у дверей директорского кабинета, чтобы ты не трясся от холода, да все забывают. Забывчивый народ! Теперь народ такой забывчивый! Поэтому и бог показал нам кукиш, — ворчал он себе под нос и искоса поглядывал на полицейских, застывших против ворот. — Гм! Расплодилось их, что муравьев, — пробормотал он.
Чтобы согреться, он стал маршировать вдоль ограды. «Когда тебе перевалило за восемьдесят, и в шерстяных носках зябнут ноги, сколько пар ни напяль», — думал сторож.
— Эй, паренек, не найдется у тебя хоть чинарик? — обратился он к проходившему мимо Никосу.
Тот дал старику сигарету.
— Ветреный денек, — сказал дед Параскевас.
— Здорово пробирает, дед.
— Мы, старые люди, знаешь, что говорим? Если ты не можешь впиться зубами в руку, поцелуй ее. Как-то в двадцать третьем году…
Он только тут заметил, что Никоса и след простыл. И сторож принялся опять маршировать вдоль ограды…
Рабочие разошлись по цехам, и во дворе уже почти никого не было. Перед складом стояло несколько грузовиков. Вот-вот должен был раздаться привычный гул машин. Остановившись под навесом, Сарантис разговаривал с одним пожилым рабочим. Ветер шевелил волосы на голове Сарантиса.
— Ты что, заложил, что ли, свою кепку? — весело крикнул ему Никос.
— Эй! Поди-ка сюда, дело есть, — подозвал его Сарантис.
— Штраф боюсь заработать, уже времени много!
Но Никос все же подошел к навесу.
— …раз и другие, как ты сказал, согласны… — услышал он слова пожилого рабочего.
— Мы все обсудим подробно, дядя Антонис…
— Тогда учти и меня… Ну ладно, я пошел. Будь здоров. — И пожилой рабочий поспешил в цех.
У Сарантиса сейчас было необыкновенно энергичное лицо. Без кепки он выглядел гораздо моложе. Несколько секунд стоял он молча, точно обдумывал что-то, а потом, взяв Никоса под руку, обратился к нему:
— Послушай, ты сейчас увидишься с дядей Костасом, так спроси его, что он решил.
— По поводу чего? — осведомился Никос.
— Вчера вечером я говорил с ним об одном деле. — Сарантис немного помолчал, продолжая сосредоточенно обдумывать что-то. — Замок в двери главного здания должен быть надежным. Иногда рабочим приходится запираться изнутри, — прибавил он загадочно.
Никос побледнел. Последние дни после волнений на заводе он жил в постоянном напряжении, а теперь почувствовал, что близится час его боевого крещения. Чтобы скрыть свое возбуждение, он напустил на себя необычайную серьезность.
Сарантис улыбнулся, сделав вид, что не понимает переживаний приятеля.
— Вы с дядей Костасом целый день ходите по цехам. Поэтому вам легче это проверить.
— А что он тебе сказал?
— Да тянет чего-то. Странный человек: ему говоришь о деле, а он тары-бары разводит. Прежде, мол… И пойдет болтать. Так вот, потолкуй с ним, а если он не захочет… — Сарантис похлопал Никоса по спине. — Я думаю, в таком случае ты и сам справишься.
Не успел Никос и рта раскрыть, как друг его уже испарился.
Никос обогнал старшего мастера Симоса. шедшего по двору, и завернул в расфасовочный цех. «Ни минуты не теряет Сарантис, ходит по всему заводу, налаживает связь с людьми, сплачивает их», — думал он, и перед ним вырисовывался его собственный путь в будущем.
Загудели машины в цехах. Дед Параскевас запер железные ворота и подошел к грузовику, чтобы погреть у мотора руки. Со склада доносился сердитый голос старшего мастера. Он подгонял рабочих, разгружавших с машин ящики.
— Чтоб вас… А ну поворачивайтесь, дохлые крысы! Тут вам не богадельня!
Пятеро рабочих были заняты разгрузкой. С трудом сняв с машины тяжелый ящик, слегка подпирая его снизу бедром, они, один за другим, согнувшись в три погибели, двигались каждый со своей ношей к дверям склада.
— Эй ты, старая развалина, шевели ногами! — закричал Симос на пожилого рабочего, отстававшего от других.
Грузчик, шедший первым, с презрением сплюнул.
Лицо у Симоса было усыпано прыщами, которые багровели и становились похожими на отвратительные язвы, когда он напивался. За глаза все звали его Проказой. Он вышел из склада и окинул взглядом оставшиеся на машине ящики. Целый поток брани вылетел из его рта. Своими толстыми пальцами он растирал лицо, чтобы унять зуд. Это вошло уже у него в привычку так же, как ругань, без которой он не мог обойтись: выпустив очередной залп, он сразу чувствовал облегчение.
Старший мастер был сейчас не столько занят работой, сколько тем, что пытался разгадать, какую пилюлю
готовят у него за спиной рабочие. «Что-то они уж больно присмирели, надо быть начеку», — подумал он. Его действительно поражало и в то же время злило настроение людей на заводе. Даже всякие подонки, которые обычно старались выслужиться перед ним, теперь у него на глазах не проявляли никакого усердия. «Точно сонные мухи», — негодовал он. Симос мог поклясться, что с тридцать шестого года, с тех пор как распустили профсоюзы, среди рабочих не было такого настроения.
Он посмотрел на грузчиков, и глаза его засверкали гневом.
— Пошевеливайтесь, чтоб вас… сволочи! А то как бы я с утра пораньше не проломил здесь кому-нибудь башку! — взревел он, чтобы хоть немного отвести Душу.
Старший мастер присел на бампер грузовика возле деда Параскеваса. Сторож, пригревшись, закрыл глаза; его пышные усы были обсыпаны пеплом от сигареты. Полицейские за воротами собрались уходить.
— Ступайте с богом, — пробормотал старик, открыв глаза.
— Ты, дед, ничего не слыхал? — спросил Симос, почесывая физиономию. — Подозреваю я, что готовится какой-то бунт.
— Бунт? Ясно. Чего еще можно ждать! — Он покачал головой. — Я так в обиде только на бога. Иной раз говорю ему: «Эй ты, всесильный, погляди-ка получше в своей тетрадочке. Сдается мне, что ты позабыл о старом Параскевасе… Я ведь…»
Симос раздраженно перебил разболтавшегося старикашку:
— А ну, сморчок, прекрати-ка свое брюзжание!
Но дед Параскевас клевал носом и ничего уже не слышал.
— В восемнадцатом году открылся завод, — забормотал он снова. — Иди, говорят мне. Параскевас, сторожем будешь… А сына моего, беднягу, убили на войне, понимаешь ты это?.. — Он открыл глаза и увидел, что Симоса уже нет рядом. Ничуть не смутившись, старик продолжал: — Сиди, Параскевас, сторожи! Эх! А жизнь у людей собачья. Чем брюхо себе набивать? Маслинами да фасолью?
Свист ветра заглушил бессвязное бормотание старика.
9
Симос с одним рабочим пошел в заводоуправление.
В задней части здания, выходившего во двор, было помещение, где хранились бидоны с машинным маслом, пакля и прочее. Это и был «кабинет» старшего мастера. На маленьком столике, задвинутом в угол, валялись в беспорядке расчетные ведомости, которые каждую субботу, прежде чем попасть к управляющему, проходили через руки Симоса. Старший мастер обладал безграничной властью, распространявшейся не только на рабочих, но и на конторских служащих. Даже сотрудники лаборатории боялись его. За исключением лиц, в которых была особо заинтересована администрация, а также врачей, химиков и некоторых старых работников бухгалтерии, он мог уволить кого угодно, ни перед кем не отчитываясь. Владелец завода Маноглу считал, что ему удобно держать при себе цепного пса, нагонявшего на всех страх.
Симос отпер дверь своего «кабинета» и распорядился, чтобы рабочий навел там порядок. А сам вытащил бутылку раки, запрятанную в пакле.
— Ты что там делаешь, подонок? — закричал он на рабочего.
— Разве ты не велел мне прибрать здесь?
— Брось все! К черту! Я задохнусь от пыли! Запри-ка дверь.
