пожалеть ни в чем не повинные деревья и не переводить попусту чернила. — Я с удовольствием посмотрю твои работы. Может быть, разрешишь пригласить тебя на чашку кофе? На этот раз я готов обслужить тебя сам. — Сеньор Вальдес столько раз практиковал эту маленькую шутку, но сейчас, когда он произнес ее, глядя Катерине в глаза, она прозвучала очень слабо.
Катерина смотрела на него со странным, несколько отрешенным выражением, и в глазах ее промелькнуло что-то вроде жалости. Сеньора Вальдеса это не слишком испугало. Жалость — хорошее чувство, ну, не то чтобы очень хорошее, но и оно сойдет, если позволит ему приблизиться к цели.
Она помедлила, будто прикидывая что-то в голове, а потом сказала:
— Кофе? Да, можно, конечно, и кофе выпить. Но разве вы не хотите заняться со мной сексом?
* * *
Тощая рыжая кошка перешла дорогу.
Тощая рыжая кошка перешла дорогу.
Тощая рыжая кошка перешла дорогу.
Сеньор Вальдес сидел за рабочим столом перед открытым окном и писал, писал, писал, пока солнце не зашло за горизонт и на улице не загорелись фонари.
Он заполнял страницы одной-единственной строчкой, пятью словами, то строчил их пулеметной очередью, то, задумываясь, останавливался, представлял проклятую кошку, ее тусклую кошачью жизнь, ее хозяев и места ее обитания. Он думал о том, куда она могла пойти и что увидела по дороге, чем питалась и кого встретила, и опять начинал строчку со слов: «Тощая рыжая кошка перешла дорогу», пока множество страниц чудесной новой записной книжки не оказалось покрыто этим писательским кошмаром.
В конце концов Бог смилостивился над ним и погасил солнце; подобно покрывалу, опускаемому на лицо мертвеца, по его столу поползли тени, и темные, злые строчки, испещрившие голубые страницы смешались, слились воедино, расползлись по щелям и углам и пропали. Сеньор Вальдес облегченно вздохнул. Конечно, он с легкостью мог протянуть руку и включить настольную лампу, но вместо этого предпочел откинуться в кресле с вздохом облегчения. Что ж, он хорошо поработал. Если мерить сделанное не в словах, а в часах работы, он поработал достаточно. Методично, аккуратно он завинтил колпачок ручки и положил ее во внутренний карман пиджака, висевшего на спинке кресла.
Потом сеньор Вальдес закрыл записную книжку, сложил перед собой руки, как в молитве, и снова вздохнул.
Даже по окончании работы кошачье предложение продолжало навязчиво скрести когтями по его мозгу, материализуясь перед закрытыми глазами в виде черных закорючек-букв, то растворяясь в воздухе, то формируясь опять. Пять слов грохотали в ушах, как каретка пишущей машинки, звенели, как глупая песенка, случайно услышанная по радио за завтраком и приставшая на целый день. Пять слов ныли, как больной зуб, как… как… как знакомое, мучительно-зудящее, неудержимое желание секса.
Сеньор Вальдес посмотрел на часы — девять вечера. Вообще-то идти к мадам Оттавио рановато, но, с другой стороны, девочки будут свеженькие, да и выбор больше. Да, надо двигаться, нечего сидеть дома и ждать. Да и чего ждать? Ведь секс — естественное отправление организма, и не следует культивировать брезгливое отношение к самому себе, чувствуя легкое возбуждение, которое ассоциируется скорее с теплым стульчаком туалета, нежели с высоким чувством. Наоборот, все неприятные ассоциации, возникающие при мысли о публичном доме, нужно гасить в зародыше — быстро и интенсивно. Правда, сталь тонкому существу, как сеньор Вальдес, это редко удавалось.
К тому же сеньор Вальдес чувствовал, что потерял уверенность в себе. Он был взволнован. Обижен. Расстроен. Даже напуган — эти чувства не оставляли его после знаменательной встрече в коридоре, когда он прошел мимо Катерины, ни словом не удостоив ее провокационный вопрос.
«Разве вы не хотите заняться со мной сексом?»
Эти слова крутились в его голове, бились в виски не хуже чертовой кошки.
Когда она произнесла: «Разве вы не хотите заняться со мной сексом?» — так просто, обыденно, сеньор Вальдес, вздрогнув, даже отпрянул назад. Он почувствовал себя обманутым, будто она выхватила из его рук корону, приготовленную им для торжественной церемонии, и нахлобучила себе на голову. Словно она внезапно ощерилась на него, как волчица, или как если бы он целый день преследовал по лесу красавца-оленя, а тот вдруг обернулся на него, лязгнув желтыми клыками, со злобным рыком ягуара. Они поменялись ролями. Теперь он вместо охотника стал добычей. И это ему совсем не понравилось.
Какой получился нелепый, дурацкий разговор! Симптоматично, что произошел он на фоне громкой отрыжки унитазов. Он не этого хотел! Он совсем не так все представлял!
«Не хотите ли заняться сексом?»
Господи, да что же это могло означать? Она что, она издевалась над ним? Типа: «Я знаю, чего ты хочешь, старый дурак, и ты этого не получишь»?
Или это означало нечто еще более неприятное? Не может быть, но вдруг… вдруг она искренне приглашала его к соитию? Наподобие анонимных открыток Марии, указывающих лишь время свидания? Боже, вот это было бы по-настоящему ужасно. Ужасно, потому что в таком случае она оказывалась… кем? Энтузиастом секса? Афисъенадо?
Что ж, конечно, грех жаловаться — сеньор Вальдес и сам был заядлым афисъенадо, как собственно процесса, так и женщин в целом, а в тот момент — особенным энтузиастом Катерины. Он должен был бы радоваться тому, что она разделяет его энтузиазм.
Однако ему была нестерпима мысль о том, что университетские сопляки, прыщавые юнцы в засаленных докерских куртках с нечесаными патлами знали о ее энтузиазме не понаслышке. И ведь они, как назло, так молоды — и она тоже! Она невольно будет сравнивать — а кто бы не стал? И, конечно, в отношении физической формы преимущество всегда на стороне молодежи. Она ведь слишком юна и неопытна, чтобы в полной мере оценить, как Мария, что за честь быть любимой великим писателем-романистом Л. Э. Вальдесом, а он хотел, чтобы она понимала, что он готов опуститься до нее. Готов уложить ее в постель, но совершенно не желает, чтобы она так грубо и вульгарно прыгала в нее сама.
Сеньор Вальдес провел ладонью по бархатистой обложке записной книжки и прислушался к себе. Тишина. Молчание. Ни одно слово не рвалось на волю из глубин его души. Что ж, теперь он твердо знает, что, если внутри него и растет какая-то история, наружу она выплеснется только вместе со спермой — в тело Катерины. Когда-то помогали девочки мадам Оттавио, но теперь — нет. Теперь единственное, что может его спасти, — омовение в ее жемчужной красоте. И действовать надо быстро, не откладывая, как нельзя откладывать поход в аптеку
