Арехин тоже допил чай. Пора было уходить: еженедельная беседа с Лениным подходила к концу. Арехин понимал, что влияния на Владимира Ильича он не оказывает ни малейшего, просто доктора посоветовали тому время от времени отвлекаться от революционных трудов, например, беседуя с хорошим человеком. Надежда Константиновна и вспомнила о знакомце по Швейцарии. Вот и ходит Арехин — беседовать. И даже иногда играть в шахматы.
Ролью своей Александр Александрович не оскорблялся, шутом при короле себя не чувствовал, напротив — рассмешить собеседника чаще пытался Ленин, впрочем, юмор у Владимира Ильича был своеобразным.
Всё ж лучше, чем вовсе никакого.
Вошла секретарша:
— Владимир Ильич, к вам писатель, помните?
— Разумеется, помню. Приглашайте, товарищ Надя, приглашайте. И… Еще чайку, пожалуйста. Если можно — с лимоном. Вы будете? — Ленин повернулся к Алехину. — Нет-нет, не уходите, пожалуйста, если у вас есть, конечно, время. Любопытный человечище этот писатель. Герберт Уэллс. Читали, быть может?
— Читал.
— И я читал. Ох, боится господин писатель революции, ужас, как боится.
— В самом деле?
— А как же. Он и Маркса вывел в одной книжечке, выставил этаким сумасшедшим ученым, доктором Моро. А уж как он пролетариат изобразил…
— Про доктора Моро я читал. Но сдается мне. Владимир Ильич, что и вы тоже от пролетариата не в восторге.
— Да, — вздохнул Ленин. — Скажу по секрету, я не люблю пролетариат. Но пролетариат — топливо революции. Другого топлива у нас нет, а паровозу ехать необходимо, — и он подмигнул Арехину.
— Получается, революционеры — кочегары революционного паровоза, — закончил мысль Арехин.
— Именно так. Только — никому, — и он опять подмигнул. — Умные и так знают, а глупых лучше не расстраивать безо всякой пользы для нашего дела.
Писатель пришел не один, а с девушкой.
— Господин Уэллс, товарищ Ульянов, — познакомила девушка высокие встречающиеся стороны.
— Мы с господином Уэллсом знакомы еще по Лондону, — и они обменялись рукопожатиями. Затем состоялось представление сопровождающих лиц.
— Александр Арехин, наш специалист в области юриспруденции и вообще, разносторонне способный товарищ, — сказал Ленин.
Спутницей Уэллса оказалась Анна-Луиза Рюэгг, переводчица, девица лет двадцати. Ох уж эти писатели…
Уэллс оказался совершенно таким, каким Арехин его и представлял. Чуть старше Ленина, много старше Арехина, взгляд цепкий, движения мягкие, точные. Ему б не писателем, а следователем работать. В определенном смысле работы эти родственны. Но если все пойдут в следователи, кто же будет писать романы?
Переводила Анна-Луиза не очень хорошо. И английский знала нетвердо, и в русском путалась. Впрочем, это не имело значения, потому что беседовали Ленин и Г.Дж. бойко и в посредниках не нуждались.
Беседовали великие люди точно так же, как обыкновенные, встретившиеся после долгой разлуки: спрашивали о здоровье, о близких, интересовались общими знакомыми. И тут Уэллс упомянул Богданова:
— Говорят, этот господин хвастался какими-то феноменальными драгоценностями, изъятыми из царской сокровищницы.
— Мы национализировали много так называемых сокровищ. Всё — на нужды мировой революции.
— Я имею в виду те самые камни. Красные камни, о которых мы говорили тогда, в Цюрихе. Богданов якобы грозился в ответ на иностранное вмешательство при помощи этих камней призвать подмогу с Марса…
— Товарищ Богданов большой шутник, — рассмеялся Ленин. — Бывает подмога хуже врага. Нет, мы сами прекрасно справляемся с интервентами всех мастей. Но не отпустить ли нам молодежь?
Это было не предложением, но приказанием, и Арехин, попрощавшись, покинул кабинет Ленина.
С ним вместе вышла и переводчица.
— Вы не голодны? — вопрос Арехина по меркам старого времени был не самым изысканным, но теперь время новое, особое.
— Я… — девушка замялась.
— Тогда пойдемте, пообедаем. У нас хоть и не Берлин, но…
«Но…» заключалось в наваристом украинском борще, котлетах деволяй и булочках с вологодским маслом.
Девушка, судя по всему, проголодалась, но кушала чинно, неспешно. Арехин развлекал ее беседой и, как опытный собеседник, не сколько говорил, сколько давал говорить. Узнал он, что Анна-Луиза всей душой стоит за мировую революцию, что папа у нее держит книжную лавочку в Берне, а мама умерла два года назад, что она мечтает работать в Коминтерне, и что ехала в Россию по документам своей тетки — так, на всякий случай, для конспирации. Тетка тоже звалась Анной-Луизой Рюэгг, одна беда, было тетке сорок лет, и поэтому девушке пришлось изображать старуху.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Сорок — это старуха?
— У вашего писателя Чехова есть такая строка: «В комнату вошел старик сорока лет…» — нашлась Анна-Луиза.
— Возможно, Чехов имел в виду состояние души? — предположил Арехин. Беседовали они по-немецки, что в Коминтерновском зале кремлевской столовой было не в редкость. — Вот у господина Уэллса душа молодая?
— Очень молодая, — и Анна-Луиза рассказала, что Г.Дж. пишет роман про Революцию. Фантастический, страшный роман. В ответ на английскую интервенцию русские революционеры запросили помощь с Марса, и вот на Англию, на старую добрую Англию посыпались огромные снаряды, выпущенные с Красной планеты. В этих снарядах находились революционные марсианские отряды, вооруженные газовыми пушками и лучами смерти. Передвигались марсиане на огромных треножниках, сметая все на своем пути, и буржуазная Англия из богатой и сытой страны превратилась сначала в поле битвы, а потом — в поле после битвы.
— Да, невеселая картина, — сказал Арехин.
— Прочитав роман, даже ненавистники коммунизма не захотят рисковать и перестанут ставить палки в колеса российского революционного паровоза, вы как считаете? — Анна-Луиза доела булочку.
Дался им этот паровоз. Сначала Ленин, теперь Анна-Луиза. "Наш паровоз, вперед лети, буржую с рельсов не сойти, его раздавим мы на фарш под революционный марш" — вспомнил он стихи из читательской почты «Известий», что давеча показывал приятель.
— Не знаю. Владимир Ильич уверен, что с врагами мы сами управимся. Зачем связывать страшных и ужасных марсиан со светлым ликом Революции? Может быть, лучше марсиане в Англии сами по себе, а революция в России — сама по себе?
— Вы считаете?
— Только предполагаю. Ведь книги я не видел, как я могу считать, не читая? Как, кстати, она будет называться?
— Г.Дж остановился на «Борьбе миров». Понимаете, идет битва между миром старым, отживающим свой век, миром капитализма, и миром новым, коммунистическим.
— С нетерпением буду ждать нового романа мэтра.
Вскоре они расстались — Анна-Луиза вернулась дожидаться Уэллса, а Арехин, послав кучера шагом, пошел рядом с возком пешком. Необходимо размяться и подумать, прогулка для этого и существует.
Итак, опять Марс и марсиане. Теперь уже конкретный план — призвать марсиан на подмогу. Лучи смерти, гигантские треножники… Они, поди, и кровь человеческую пьют, марсиане? Начнут, конечно, с капиталистов и помещиков, повкуснее будут, откормленные, а как переведется буржуазия, то и за нелюбимый Лениным пролетариат возьмутся.
Нет, чушь, ерунда.
Но если — не ерунда? Если эти пропавшие камушки — ключи к двери, ведущей на Марс? Оставим в сторону физические законы, просто — ведут, и все. И принцы Ольденбургские не сочиняли, а действительно перемещались в пространстве.
Призовешь на помощь марсиан, те, освободители, придти-то придут, а уйти — не уйдут, ещё чего.
Ладно, отойдем от фантастики. Допустим простое: камушки эти обладают, по мнению определенных лиц, великой ценностью. А определенное лицо это не кто-нибудь, а Ульянов-Ленин. Вот поговорит Владимир Ильич с Уэллсом, потом прикажет: «А подать сюда Богданова-Малиновского».
Приведут мигом. «Ну, Богданов-Малиновский, давай поскорей марсианские камни».
С Ильичом шутки плохи. Отговорок не принимает. Что не так — обольют бензином, да и спалят на заднем дворе, как бедную Фанни.
