— Какие-то камушки… Буржуазные предрассудки. А Марс — это где? В какой губернии?
— Полагаю, имеется в виду планета Марс. Небесное тело.
Тезка Он посмотрел на Арехина с укоризной — не стыдно чепуху городить? Посмотрел без укоризны. Посмотрел внимательно — похоже, всерьез говорит тезка Аз.
— И далеко он, Марс?
— Много дальше Луны.
— Как же туда попасть? Два камушка помогут? Вы в это верите?
— Это не вопрос веры, Александр, это вопрос знания. Признаюсь, мне совершенно непонятно, как рубины помогают осуществить подобное перемещение. Но я не специалист в этом вопросе. Здравый смысл подсказывает, что Марс — это код, условность, пишут Марс, подразумевают Киев, Берлин, любое место, известное посвященным и тайное для остальных. А еще у нас в России есть деревеньки с таким названием. Что деревеньки, в Воронежской губернии хутор Марс есть.
— Так ведь это… — осенило Сашку, — так ведь это контра заговор плетет! Белогвардейщина! На глазах у всех нагличает.
— Сомневаюсь. Во-первых, объявления давать в газету — перебор, у заговорщиков имеются другие способы оповещения. А во-вторых, не станут враги большевистского режима бриллиантами разбрасываться. На ожерелье полк вооружить, обмундировать и год содержать можно.
Полк Сашку убедил. Действительно, какой беляк упустит такое?
— Тогда я совсем ничего не понимаю, — признался Сашка.
— Я тоже. Но все-таки навестить упомянутого Гроцкого Давида Иосифовича стоит, пусть срок истек и инженер Оленев переместился. А вдруг и не переместился?
— Эх, кабы вчера…
— Вчера, Александр, я ничего не знал о похищении рубинов.
— Да я не в упрек. Просто интересно ведь! Человек на Марс собирается!
— Тут вы правы. Интересно. К сожалению, неотложные дела не отпускали меня до глубокой ночи.
6
Неотложные дела… Сашка знал от товарища Оболикшто: тезку Аз вчера пригласили в газету «Известия», где собрались большие люди, поговаривают, даже вожди. А товарища Оболикшто не пригласили. Он, похоже, расстроился, и потому нервничал, курил, ополовинил бутылку с орлами (внутри было все то же стекломой «Зазеркалье», но казенный полуштоф «давал шик»). Когда давеча Сашка уходил на ночевку к себе, в общежитие имени Чернышевского, товарищ Оболикшто только кивнул хмуро, мол, катись, все равно сейчас толку от тебя никакого.
Но любопытствовать, что за дела такие неотложные, Сашка не стал. Тезка Аз насквозь видит, подумает — наушник. Ещё осерчает. Прогонит. А ему с тезкой работать интересно. Вот и сейчас — принцы, рубины, Марс. Бриллианты нашли, а тезке мало, он до сути докопаться хочет.
Поэтому и поехали они навещать того, о ком в объявлении написано: Гроцкого Давида Иосифовича.
Ехать пришлось не сколько долго, сколько запутанно: улицу Новых Революционеров и даже Жбановскую знали мало. Это не Охотный ряд, не Тверская, не Арбат. Тихонькая улочка, неприметная. И селились на ней люди неприметные — чиновники не выше надворного советника, майорские вдовы, старые девы со скромным, но независимым капиталом, казенные юристы и врачи без хорошей практики. Дома в два, редко — три этажа, много деревьев, так что летом тут, поди, благодать.
Номер дому присвоили, а табличку повесить пока не успели. Или содрал кто из озорства. Но нашли и дом — не по номеру, а по жильцу.
— Гроцкий? Свинцовый жид? Кто ж его не знает! — сказал дворник ближайшего дома и подробно описал, как того найти.
— Почему свинцовый? — не удержался Орехин.
— Больно свинец любит. Особенно старый, водопроводный или церковный.
— Церковный?
— Ну, золотые купола, они только с виду золотые. На самом деле свинцовые, а золота там на один плевок. И вот если — еще при царе, значит, — церковь ремонтирует, он старую кровлю скупал, и давал хорошие деньги.
— Ради позолоты?
— Он платил дороже. Много дороже. Безвыгодное дело.
Получив эти ценные сведения, они поехали уже наверное, и вскоре стучались в дверь квартиры двадцать восемь. Сначала хотели позвонить (химическим карандашом было выведено: «Бухоновым — один зв., Петровым — два зв., Шереметьевым — три зв., Бурмашевым — четыре зв., Ончуткиным — пять зв, Гроцкому — шесть зв.» но электрический звонок не работал. Может и сломал кто, осатанев считать звонки. Или истощился гальванический элемент. Или его променяли на полстакана крупы, этот самый элемент.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Арехин постучал. Не шесть раз, а дважды. Спустя полминуты дверь отворилась.
— Давид Иосифович?
— Чему обязан?
— Я по объявлению. Насчет инженера Оленева.
— Опоздали, молодой человек, опоздали. Теперь он далеко, инженер Оленев.
— Очень далеко?
— Да уж порядочно. Желаете пройти в мои апартаменты?
— Если зовете…
Апартаменты Гроцкого состояли из крохотной, но отдельной комнаты. Ведя к ней, Давид Иосифович указывал на закрытые двери: здесь была моя столовая, сейчас живут Петровы, там — библиотека, пристанище Ончуткиных, в спальню вселились Шереметьевы, знаете, совсем странные Шереметьевы, из тульских крестьян…
Арехин слушал желчные разъяснения Гроцкого, и чувствовал, что Давид Иосифович веселится. Играется. Изображает брюзгу, недовольного бывшего. А на самом деле… Кто его знает, что на самом деле в голове у другого человека.
В каморке бывшего владельца многокомнатной квартиры стояла походная кровать, стул, маленький столик, этажерка с десятком книг и платяной шкап.
— Присаживайтесь, — Гроцкий указал Арехину на стул. — Вы гость, а гостю самое лучшее.
Стул был хороший, крепкий, без подвоха.
— Прежде их, стульев, была у меня дюжина, то есть было-то больше, но именно таких — дюжина, — продолжал пояснять Гроцкий. — Но решили, что нынче для одного еврея двенадцать стульев — излишество.
— А разве нет? — простодушно спросил Орехин.
— Как сказать. Вот гостей у меня двое, да я третий… А бывало…
— Мы не надолго, — успокоил Арехин.
— Разве что не надолго, — вздохнул Гроцкий.
— Инженер Оленев… Вы его хорошо знаете?
— Шапочно. Как-то мы с ним схлестнулись из-за десяти пудов свинца. Преотличнейший был свинец, кремлевского водопровода. Еще Иоанн Васильевич пил водицу из тех труб. Да… Тогда и познакомились.
— Где он живет, инженер Оленев?
— У него маленькое именьице под Тулой. Было. В нем и жил. В Москве Оленев случался наездами, останавливался исключительно в «Лувре», но еще снимал где-то помещение под мастерскую. Где — не знаю. Сам он шутил, что место сие священно для каждого ученого человека. Шутки я не понял.
— А в последний свой приезд? Сейчас? В «Лувре» становиться ему было бы мудрено…
— Он говорил, что встретил знакомого на краю земли, там и приютили. Тоже шутил. Или просто не хотел говорить.
— А ваш адрес он дал — зачем?
— На край земли адресовать как-то неудобно.
— И много ль людей пришло по объявлению?
— Я обязан отвечать?
— Полагаю, обязаны.
— Чека?
— Московский уголовный сыск.
— Уголовный? Простите, не могу понять, что уголовного в том, чтобы переместить из Москвы на Марс письмо или посылочку. Впрочем, это отвлеченные суждения. Отвечаю: поскольку объявление опубликовано не было, не было и обратившихся по объявлению людей. Вы — первые.
— Хорошо. Тогда второй вопрос: а не по объявлению люди приходили? По поводу Оленева?
Гроцкий, не задумываясь, ответил:
— Приходили. Передали два пакета. По фунту каждый. Что было внутри — понятия не имею. Передал Оленеву вчера вечером.
— Значит, вы его видели — вчера вечером, — заключил Арехин.
— Разумеется, — согласился Гроцкий. — Он зашел, забрал пакеты, сказал, что у него остались кое-какие дела и ушел — за час до полуночи. Больше я его не видел.
— Отчего же вы уверены, что он далеко?
Гроцкий покачал головой.
— Я не уверен. Я только предполагаю.
— Вы считаете, что Оленев действительно мог переместиться на Марс?
— Не знаю. Аэропланы, газы, радио… Почему бы и не Марс? Удивительно, но мало ли удивительных событий происходит вокруг?
