Только в нужный момент протянула ей пачку бумажных носовых платков. И все.
Хотя нет, не все. Еще она назвала свое имя. Жозетта. Это заставило Джос улыбнуться. Джос и Жозетта… А может, ей просто надоело плакать.
20
Сухой корм
Том лежал на земле, сунув голову под вагончик, и тихонько гладил курицу. Та снесла свое первое яйцо. Он боялся, что, если забрать яйцо сразу, у курицы пропадет желание снести еще одно. Поэтому он решил его оставить. И ограничился тем, что вытащил из-под опорного бруса черную шкатулку. Собственно, за ней он и полез под вагончик. Прежде чем зайти в дом, он огляделся, проверяя, нет ли кого поблизости. Потом захлопнул за собой дверь, опустил щеколду и задернул занавески. Сердце у него колотилось как бешеное, еще чуть-чуть, и выскочит из груди. В потайном ящике он нашел маленький ключ и сел перед шкатулкой. Записку от Джос он положил рядом. Он выучил ее наизусть. Она же написала, что, если будет проблема, он может взять немного денег… Если и правда нужно, конечно.
А сейчас как раз тот случай.
Он вздохнул поглубже и открыл шкатулку. Сверху лежал листок с подсчетами: сложение, вычитание, кое-какие цифры перечеркнуты, другие нацарапаны сверху, третьи обведены в кружок. Под листком — купюры. Он взял одну, отметив это на листке, быстро запер шкатулку на ключ, раздвинул занавески, поднял щеколду, вышел, лег на живот перед вагончиком и убрал коробку на место.
Ну вот, теперь можно перевести дух.
Он катил на велике уже полчаса. Было жарко, хотелось пить, и он совершенно вымотался. А дорога впереди еще долгая. Он присел передохнуть. И тут же услышал шум мотора. Он поднялся и оттащил велосипед в сторону. Машина проехала было мимо, но недалеко, потому что внезапно остановилась. Раздалось тройное бибиканье. Водитель, открыв дверцу, махал ему руками:
— Эй! Малый! Тебе помочь?
Том узнал Сэмми. Тот в черном костюме, черном галстуке, белой рубашке… Как в первый раз. Только с ширинкой у него сейчас все в порядке.
— Нет, спасибо.
Но Сэмми уже подходил к нему.
— Куда это ты собрался? Хочешь, подвезу?
— Нет, не надо, я сам доеду.
— Да сзади полно места. Смотри! И мне совсем не трудно.
Сэмми подхватил велосипед Тома и распахнул задние дверцы катафалка. Велосипед он прислонил к гробу, украшенному цветами лилий.
Том выпучил глаза.
— Да не волнуйся. Ему все равно.
— Э-э… А там внутри что, покойник?
— Ну естественно.
— Тогда, наверно, я лучше не поеду…
— Это еще почему?
— Вы не могли бы отдать мне велосипед, пожалуйста?
— Да чего тут бояться-то? Не дрейфь! Хотя я сам поначалу был вроде тебя. Поджилки тряслись. Но я придумал одну хитрую штуку. Надо рассказывать себе всякие истории. Например, что мертвые тела — это как пустая скорлупа. Такая ненужная вещь, от которой надо избавиться, чтобы отправиться дальше налегке. Понимаешь, о чем я? Ух ты, слушай, мне надо поторапливаться. Значит, так. Знаешь, где кладбище? Ну вот, я тебя высажу прямо перед ним. Так что, если ты собрался в город, сэкономишь несколько километров. Идет?
Том согласился. Сел вперед. На место смертника. Вроде бы он где-то слышал это слово. Но не помнил, где и что оно значит. А спросить у Сэмми он не решался.
— Слушай, малый, а ты знаешь, почему сиденье рядом с водителем называется местом покойника?
— Ой… Нет, а почему?
— Ха! Лично я понятия не имею! Я, конечно, не так давно на этой работенке, но мне еще ни разу не доводилось возить на этом месте жмурика. Странно, скажи? Есть куча вопросов, которые ты хочешь задать, но никогда не задашь, чтоб не прослыть недоумком. А в конечном счете так и остаешься дурак дураком! Ладно, а как у тебя дела? Что нового с того раза? Скоро каникулы, а? Ты рад?
— Да.
— Поедешь куда-нибудь?
— Нет.
— Останешься тут на все лето?
— Ну… Да, наверно.
— И сестра тоже?
— Насчет нее не знаю.
— Эй, я просто так спросил. Не думай, что я у тебя что-то выпытываю. Во всяком случае, со мной дело решенное. Я обоснуюсь здесь. Уже подписал контракт с «Ритуальными услугами» и подыскал себе квартирку. Я доволен. Думаю, что с моей непрухой покончено, она от меня отцепилась. Так, внимание… Подъезжаем. Прими серьезный вид. Я незаметно вытащу твой велик. Жди меня вон там, в сторонке.
Он припарковался в двух шагах от входа на кладбище. У Тома щекотало в носу, наверняка из-за цветочной пыльцы. Он высморкался. К нему начали подходить незнакомые мужчины и женщины. Они окружили его. Крепко обнимали. Гладили по голове. Бедный ребенок… Как это печально… Он такой милый… Вот ужас…
Вернулся Сэмми с велосипедом:
— Что тут такое? Случилось что-нибудь?
Кто-то тихонько сказал ему:
— Это сын усопшего. Бедный мальчуган.
Том бросил на Сэмми умоляющий взгляд.
— Извините, пожалуйста, но этот мальчик не тот, за кого вы его принимаете. Он вовсе не сын усопшего. Извините…
— А чей он сын?
— Э-э… Мой. Это мой сын. Просто поехал со мной. Сегодня суббота, уроков в школе нет. Вот он и решил составить мне компанию…
Том слегка скривился. Сэмми вручил ему велосипед:
— Ты там поосторожней на обратном пути, понял, Том? Веди себя хорошо, сынок.
Наклонился пониже и прошептал в самое ухо: «Это я так, для прикола. Типа шучу».
Том сел на велосипед и быстро покатил прочь. Он торопился. Надо купить сухой корм для животных, а до магазина еще пилить и пилить. А потом еще назад ехать. С двумя десятикилограммовыми пакетами с каждой стороны багажника, для равновесия. Тяжело будет. Но ничего, главное, чтобы зверям еды хватило.
На спусках он пригибал голову к рулю, чтобы походить на гонщика.
Мысли все крутились вокруг Сэмми. До чего чудной парень, этот мамин друг детства.
Слегка чокнутый.
Слегка тронутый.
Одним словом, с приветом.
…Но не только.
21
Джос и Жозетта
Раздалось громкое «бум!» — лопнула шина. Они обе аж подскочили. Но Жозетте удалось удержать руль и не съехать в кювет. Но вот дальше начались проблемы. Пришлось искать автосервис, договариваться о ремонте. Потому что запаска, разумеется, оказалась тоже спущенной. А главное — была пятница. Когда все утряслось, уже стемнело. Джос с Жозеттой успели проголодаться. Притормозили возле еще открытого придорожного ресторанчика. Несмотря на поздний час, кухня работала. В полдесятого вечера! Для забегаловки в таком захолустье это было чудо. Повезло им.
Жозетта прекрасно поняла, что у Джос ни гроша. И сказала, что она приглашает. Они ели, болтали и смеялись, забыв о времени, и засиделись за полночь. А хозяин знай подливал им вина. К концу они были здорово навеселе. Прежде чем вставить ключ в зажигание, Жозетта достала алкотестер. Черт, верхний предел превышен… Они еще немного посмеялись, а потом заснули в машине на стоянке у ресторана. И проспали до следующего полудня.
Настала суббота. Жозетта звонила по телефону:
— Я так устала, что заснула в машине, представляешь? А мне сегодня еще нужно заехать на новую стройку. Вернусь поздно. Я заберу тебя завтра, часиков в двенадцать, о’кей? А ты чем занимаешься? Ну и хорошо. Да брось, Реми, свет не сошелся клином на уроках музыки! Надо же и погулять, вон какое солнышко на улице! Передай мне Мину… Да, я все прекрасно понимаю, дорогая Мина, это очень важно, чтобы он отыграл свои гаммы, согласна. Но в его возрасте ребенок должен двигаться! Да откуда я знаю? Пусть Раймон вытащит из кладовки свои луки, например. Он их обожает. Ладно, мне пора. Обнимаю, до завтра.
Она повернулась к Джос:
— Оставила сына на выходные у своих родителей. Они у меня молодцы, но все равно за ними нужен глаз да глаз. А ты своего с кем оставила?
— Тома? Да ему уже одиннадцать. Он и сам справляется.
— Ничего себе! Ты такая молодая, а сыну уже одиннадцать лет!
— Да уж.
— Сколько же тебе было, когда ты его родила?
— Тринадцать и три четверти.
— Ого! А отец?
— Что отец?
— Как он относится к парню?
— Он не знает о его существовании.
— И ты не хочешь, чтобы узнал?
— Чего ради?
— Ради ребенка.
— Ну уж нет. Еще не хватало, чтоб он стал таким же, как папаша. Так все же есть шанс!
— А он что, такой мерзавец?
— Грубый. Шпанистый. Да еще и сидел. И вообще, если его что интересует, так только мои большие сиськи! Короче, козел.
— А, ну тогда конечно…
Они посмеялись. Потом Жозетта запустила мотор. Некоторое время они ехали в молчании. Наконец Джос решилась:
— Я хочу сделать операцию.
— Да?
Жозетта немного помолчала, но потом не удержалась:
— Знаешь, каждая девушка мечтала бы иметь такую грудь, как у тебя.
— Да ради бога! Но только не я. Я из-за них собственных ног не вижу. Может, наконец перестану на каждом шагу влипать в дерьмо.
