Приговор приводится в исполнение немедленно. К концу наказания на середине лба у Сели появляется шишка.
— Ну, хромоножка, что у тебя? — с важным видом продолжает свой допрос Миша.
Алеша вытаскивает из-за пазухи натертую солью краюху ржаного хлеба и бутылочку топленого молока, потом оттуда же появляется кусок бумаги.
— Да это шпалера, разве ее курят? — презрительно говорит Миша.
Несмотря на самые горячие доказательства, что из шпалер тоже выходят хорошие цигарки, Миша плюется, бросает бумагу в сторону и присуждает Алеше по десять щелчков от каждого.
У Феди, кроме куска хлеба и двух картофельных лепешек, оказались горсть махорки, три спички и кусочек чиркалки, а у Миши настоящая курительная бумага.
Отсыпая Сене махорки на целую цигарку, Миша спросил:
— А ты когда-нибудь курил?
— Нет еще, не курил, — виновато признается Сеня.
— Кержак ты, и есть кержак.
— Кержаки, разве это народ? — презрительно усмехнувшись, поддержал Федя.
— Все равно: бара, бир, вера разна, а царь один, — отшучивается Сеня башкирской пословицей, неточно переведя на русский язык.
— Давай зажигай!
Алеша уже курил, но только мох, а махорки никогда в рот не брал, однако на вопрос Миши он отвечает гордо и независимо:
— Курил сто раз.
— Ладно, — с ехидством заключает Миша. — Только чтобы весь дым глотать в себя. Посмотрим, что вы за табашники!
После нескольких затяжек крепкой махоркой каменная глыба вдруг сдвигается и идет кругом. Когда выкурили по две цигарки, у Алеши и Сени началась рвота, они не могли подняться на ноги. Все кружилось, болела голова, тошнило.
Миша с Федей тоже чувствовали себя неважно, но храбрились и предлагали идти дальше. Чтобы заставить Сеню и Алешу подняться, Миша пошел на хитрость: собирая провиант, он лукаво подмигнул Феде:
— Ладно, пусть остаются, отдышатся — придут сами. Мы не казенные ждать такую кислятину, пошли. А не придут, — внушительно пригрозил Миша, — так расскажем матерям, как они ягоды собирали.
Угроза подействовала. Сеня заплакал:
— Я пить хочу.
Алеша тоже попросил пить.
— Нате, дуйте. Свяжешься со шпингалетами — одна маята, — ворчал Миша, подавая Сене бутылочку с молоком, — только чтоб пополам.
После выпитого молока мальчишкам стало легче.
— Ну, инвалидная команда, шагом марш! — громко скомандовал Миша. Группа лениво поплелась дальше.
Алешу все еще тошнило. Он с трудом передвигал ноги. Хотелось остановиться и снова лечь на землю. Сене тоже было нелегко, он даже позеленел весь, но старался отвлечься.
— Алеша, а ты домового видел?
— Я-то? Нет, а что? — с трудом ответил Алеша.
— А я видел, — таинственно сообщил Сеня. — Ночью вчера проснулся, смотрю: в переднем углу под столом стоит, глаза, как огни! Я ближе к бабушке, а он обратился кошкой да как в дверь полыснет. Уж я испугался!
— Большой?
— Домовой-то? Больше кошки, с ягненка.
— А мне бабушка говорила, что он может быть и с корову, и с лошадь.
— Ну, это у кого как, у нас в бане только с мышку, а кричит по ночам как! Ух! Прямо страшно.
— А дедушка мне говорил, — уже с усмешкой заметил Алеша, — что по ночам это сова кричит.
— Вот уже сказал, — рассердился Сеня, — сова? Сам ты сова! Я вот скажу домовому, как ты его совой ругаешь, тогда…
— Держи! Лови! Бей! — закричали идущие впереди Миша с Федей.
— Хорек курицу украл, лови! Бей!
Но крик ничуть не смутил разбойника. Не обращая внимания на ребят, он пересек дорогу и помчался дальше.
Схватив камни, ребята бросились вдогонку, на ходу швыряя ими в хоря. Когда один из камней упал совсем близко от зверька, он подпрыгнул, остановился, посмотрел на упавший камень, затем бережно положил курицу и с писком бросился на своих преследователей.
Ребята, не чуя под собой ног от страха, что есть силы побежали назад. Хорь гнал их несколько дальше того места, откуда они начали его преследовать, но когда он побежал обратно, ребята снова кинулись за ним и бежали до тех пор, пока хорь не обернулся и снова не погнал их назад. Так повторялось несколько раз. Однако вскоре хорь, перепрыгнув через попавшийся по пути шурф, упал в яму. Середина шурфа обвалилась, поэтому выпрыгнуть или вылезть из него он не мог, но спрятавшись под нависшим верхом шурфа, хорь был в безопасности. Брошенные камни его не доставали, а спуститься в шурф ребята боялись.
На кордоне ребят остановил лесообъездчик.
— Куда?
— По ягоды.
— Давай назад, нечего зря траву топтать, она не ваша, господская, — загораживая дорогу, сердито предложил лесообъездчик.
— Дяденька. Вон сколько народу идет. Мы тоже заплатим, — за всех начал просить Федя.
— Ну, тогда другое дело, так бы и сказали, — по пригоршне ягод с каждого. Но смотрите, не вздумайте лисить, тогда пеняйте на себя.
Пригоршня ягод — это немало, наверное, не меньше трети того, что ребята смогут собрать за целый день. Но делать нечего. Лесообъездчик — это цепная собака хозяина. Хозяин живет в Англии, лесничий на заводе, а этот — здесь.
— Черта лысого получишь, — ворчал Миша. — Сатана, весь кордон ягодами обложил. Сушит. Люди собирают, а он только сушит. Жадюга! Думаешь, нам места нет пройти стороной? На-ка, выкуси!
Но это был разговор только для собственного успокоения. Кордон стоял на возвышенности, с его вышки местность просматривалась на несколько верст. Быстрый, как ветер, конь у объездчика всегда оседлан. У седла плетка в восемь жил с медным наконечником. Попробуй пройти мимо, будешь не рад и ягодам.
Высказывая свое недовольство кордонщиком, ребята постепенно приблизились к березовой роще.
С раннего утра молодой березняк был полон веселого гомона. Затаившись в ветках деревьев, крошечные соловушки, как бы соревнуясь между собой, наполняли воздух пением. Их заливистые трели заставляли людей останавливаться и слушать, слушать…
Но не одни соловьи радовались погожему деньку. Веселые синицы-пеструшечки, звонкие скворцы, голосистые жаворонки наперебой пели свои веселые песни, а ласточки переговаривались веселым посвистом с бойкими ястребками.
Увлекшись сбором ягод, ребята не заметили, как небо заволокло серой клубящейся тучей. Упали первые крупные капли дождя, как будто кто-то бросал их сверху пригоршнями. Упадут — и нет, снова упадут — и опять нет. Между тем туча быстро чернела, а в центре ее появилась белая, все расширяющаяся полоса.
Ребятам не хотелось уходить из лесу, но когда молния зигзагами прорезала тучу и загрохотал гром, они испуганно бросились по направлению к кордону.
На землю опускались сумерки. Вспыхивающие молнии резали глаза. Кругом гремело, стреляло, хрустело.
Вместе с другими ягодниками ребята бежали что было сил. Легко вырывающийся вперед Федя часто останавливался, торопил:
— Скорее, скорее! Если не успеем, пропадем. — Но успеть было уже невозможно: до кордона оставалось больше трех верст. А вверху нарастал жуткий шум. Последняя, хотя и слабая защита — лес — осталась далеко позади. Впереди — изрытое редкими шурфами открытое поле. А до кордона все еще далеко. Вдруг страшный удар потряс землю, глаза сами закрылись от режущего света, по головам, по спинам, по ногам защелкал град. Бежать было невозможно. Остановившись, ребята выбросили ягоды, накрыли корзинками головы. Снова сверкнула молния. Рядом с Алешей чернел шурф. Недолго думая, мальчик прыгнул в шурф и полез под нависший край.
— Сюда прыгайте, сюда! Тут хорошо, — закричал Алеша.
Но ребята не слышали его. Тогда, закрывая голову кузовком, он выскочил из укрытия и снова закричал что есть силы:
— Сюда! Сюда! Тут крыша!
Голос его пересилил бурю, и ребята один за другим попрыгали в шурф.
От боли, испуга и холода ребята тряслись, как в лихорадке. Они старались как можно дальше ползти под навес. А град все падал и падал. Многие льдины были величиной с куриное яйцо. Ребята в ужасе все плотнее и плотнее прижимались к нависшему верху, подбирая под себя окоченевшие ноги, а град напирал и напирал.
Что делать? Вылезть — убьет градом, остаться — завалит, задушит. Так и так — смерть. Около Алеши отвалился сверху ком земли. Схватившись руками, он оторвал другой. Сразу стало свободнее.
Значит, надо копать.
— Ребята! — закричал Алеша. — Копать надо! Смотрите, вот так.
Все вцепились в нависшую над головами землю, отрывали, топтали ее под себя, подымались. Работали голыми руками, на пальцах рвалась кожа, ломались ногти, но на боль никто не обращал внимания: все понимали, что бьются за жизнь. Нависшая, растрескавшаяся, ослабленная земля была отвалена. Дальше шел твердый, поросший корнями дерн. Голые руки его не брали, работа прекратилась. Полил дождь. Град падал реже, под струями дождя он начал таять, оседать.
Ребята с испугом следили, как постепенно, заливая лед, вода вплотную подходит к их ногам.
