— А? — растерянно веду взглядом к черной футболке, обтягивающей шикарные плечи.
— Ты не притронулась к еде, — кивает на тарелку, — ты плохо себя чувствуешь?
Либо мне хочется так думать, либо у меня галлюцинации, но сейчас в мужском голосе отчетливо улавливаются нотки волнения.
— А… нет, все в порядке… Просто я не голодна.
Киллиан молчит. Просто сканирует меня взглядом, словно к детектору лжи подключает, а затем отворачивается. Тянется за булкой, выдирая из под носа Ника последние две, чем вызывает его негодование, но только игнорирует. Разрезает, намазывает маслом, кладет бекон. И все в его действиях настолько пронизано сексом, что невольно подвисаю. Но когда мужчина вытаскивает из моей тарелки яйцо, устраивая его на бутерброде, затем накрывает другой булкой и протягивает мне, я откровенно стопорюсь.
— Ешь.
Мой любимый завтрак с семи лет. Запомнил.
Ошарашено протягиваю руку, встречаясь с его пальцами. Ток так и искрит по оголенным клеткам кожи, норовя убить.
— Спасибо, — едва слышно отвечаю. Мужчина удовлетворенно кивает и отворачивается.
— Дорогой, может ты почаще будешь заезжать к нам? — Трис не теряет надежды, хотя за весь завтрак старший из сыновей не сказал им ни слова.
— Думаю, это не будет проблемой. Я немного поживу в поместье.
Теперь настал черед приходить в шок, а не удивляться. Что и делают его родственники. Я же с огромным грохотом гоняю по мозгу последние слова, не до конца осознавая, чем это для меня черевато. И когда понимание червем сомнения начало точить сознание, неосознанно выдаю на повышенных:
— То есть как поживу в поместье?
Глава 8
Run — Snow Patrol
Киллиан
Вроде и совершаю все ежедневные механические движения, а все равно тело ведёт, как от конвульсий. В ее сторону тянется. Опять балахоны эти непонятные, которые все скрывают. Но, блять, у меня слишком живая память. Калейдоскопом картинок выдает хрупкое женское тело, извивающиеся в моих руках.
Красивая выросла. Вот сейчас, в эту самую секунду, полностью осознаю сей факт. И что-то, глубоко запрятанное много лет назад в закрома сознания, наружу лезет, вскрывая старые, едва затянувшиеся раны. И ноет. Ноет, когда смотрю в эти невероятные глаза.
Всунул ей эту замороченную булку и себе такую на несознанке сделал. А Барлоу зависла. Смотрит, как на гранату с сорванной чекой. Отворачиваюсь, чтобы не светить собственным рентгеном ее фигуру. Но мама не даёт хотя бы немного расслабиться.
— Дорогой, может ты почаще будешь заезжать к нам?
Не собирался предупреждать. Но раз разговор час в нужное русло повернул…
— Думаю, это не будет проблемой. Я немного поживу в поместье.
Просто немое кино. Даже Ник перестал жевать. Так и завис с булкой у открытого рта, с дикими глазами рассматривая меня. Мать в шоке, отец поражен. И только Чарли понимает. Вижу по взгляду, который с меня на Тиф переводит. Не удивлен, все-таки самый сообразительный получился. Целенаправленно к ней не поворачиваюсь. Знаю, что солнечное затмение зрачки настигнет. Но высокий голос вынуждает посмотреть в ее яркое солнце и обжечься.
— То есть как поживу в поместье?
— Обычно. Это и мой дом, если ты забыла, — выдаю максимально ровно, а нутро уже на дыбы встаёт.
— Ты до этого здесь не появлялся. Что изменилось?
Намеренно провоцирует. Знает же прекрасно ответ на свой вопрос. Молчу, сканируя глазами взволнованное лицо напротив. В столовой висит звенящая тишина, и только мы с Барлоу обменивается репликами, будто в пинг-понг играем.
— Тебе действительно хочется услышать ответ здесь? — специально подчёркиваю последнее слово и тут же наблюдаю, как бледные щеки заливаются румянцем. Девчонка резко отворачивается, отодвигает тарелку с едой и встаёт из-за стола.
— Спасибо за завтрак.
— Тиф, — Чарли откладывает приборы, — ты едешь в издательство?
— Эм… Да… — теряется, — ты тоже?
Брат только добродушно ухмыляется и кивает, вставая следом.
— Собирайся, довезу.
— Я сам, — ловлю понимающий взгляд мамы, спрятанный за неловкой улыбкой, а затем получаю порцию гневной блокады от Барлоу, когда встречаемся глазами, — пойдем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Хватаю упирающуюся девчонку и тащу за собой к выходу из столовой. Борщу с хваткой, отпуская только тогда, когда оказываемся в своем крыле. Тиффани яростно отшатывается, потирая запястье, вызывая во мне немой укол совести.
— Какого хрена ты это делаешь, Киллиан? — голос хлыстом рассекает пространство холла.
— Делаю что?
— Это! Это все делаешь! — разводит руками, продолжая стрелять солнечными молниями. — Ты обещал, что я буду здесь в относительном спокойствии! Что ты не будешь трогать меня!
Резко срываюсь с места и вплотную подхожу к девушке, прерывая тираду. Возвышаюсь над ней, встречая полный сопротивления взгляд на поднятом к верху лице. Медленно складываю руки по обе стороны от нее, упирая в стену, загоняя Барлоу в ловушку. Женское дыхание становится сбивчевее, вижу, как лихорадочно она сглатывает слюну, которая скапливается в горле. Ресницы подрагивают, губы плотно сжаты. Зрительный контакт не разрываем — глаза в глаза молча воюем.
— Я не трогаю тебя, Солнце. А всего лишь собираюсь жить в своем доме, — каждое слово произношу медленно, наблюдая за реакцией. — Я обещал — я делаю. Но находиться здесь буду столько, сколько хочу.
Двигаюсь руками ниже, останавливаясь на уровне женской груди. Машинально опускаю взгляд, натыкаясь на воспаленные горошины сосков, натянувших вязаную ткань. Вспоминаю шикарные сиськи, округлые и налитые, и неосознанно поправляю вставший в штанах член, что не укрывается от внимания Тиффани. Девчонка опускает глаза и снова заливается румянцем, вызывая во мне удовлетворительную ухмылку вперемешку с разливающимся по венам адреналином.
— Я хочу тебя. Скрывать не собираюсь, — наклоняюсь к аккуратному ушку, — но слово держу. Правда ты сама придёшь ко мне, красивая. А теперь иди собирайся.
Тиффани дергается, как от удара, и вырывается из образованной ловушки. Но не успевает она сделать и пары шагов, я ловлю тонкое запястье и вновь тяну девчонку на себя, заключая в объятия.
— И ещё. Ты должна есть. Совсем тощая стала. Тебе не идёт.
Хотел мягче, но получилось как всегда. Голос ровный и грубый. А она не смотрит. Жмется к моей груди, плечи дрожат, будто плачет. Пытаюсь поймать ее подбородок, чтобы посмотреть в глаза, но Барлоу выкручивается. Отталкивает и уходит к себе.
Запускаю пальцы в волосы и гоняю миллионы хаотичных мыслей в голове. Какого хрена так завернуло то? Что за маниакальное желание видеть постоянно? Понимаю, что пугаю. Но, сука, осознание того, что Тиффани течет только от одного моего взгляда, нахрен все адекватное мышление разбивает о стояк. Хочу ее. Трахать хочу дико. Чтобы темперамент свой только там показывала.
Так и стою в холле, оперевшись на стену, когда девчонка пролетает мимо меня. Теперь на ней, мать его, платье. Бляяяять. Охрененные ноги. Сука.
Сука.
Сука!
Я, словно послушный кобель, плетусь следом за своей хозяйкой. Молчу, когда завожу тачку, пока Тиф и Чарли обсуждают что-то. Молчу, когда коленки в темном капроне устраиваются рядом. Молчу, когда трогаемся с места. Тиффани не смотрит, упорно сверлит взглядом стекло со своей стороны.
— Ты обиделась? — сам не понимаю, как эти слова с губ срываются.
— Нет.
— Врешь.
Теперь разворачивается и дух из меня вышибает.
— Да, ты обидел меня.
— Чем же? Правдой? — максимально лениво смотрю в ответ. — Кожа да кости остались.
— Что же ты в душе не побрезговал меня лапать, если так противно? — голос срывается на дрожь. В нем отчётливо слышны слезы, вызывающие мое искреннее недоумение.
— С чего ты эту дурь взяла, что мне противно? — вопросительно поднимаю брови.
— Ты же сам сказал…
— Не надо придумывать за меня то, что тебе удобно, — прерываю очередную дичь. — Я сказал это только потому, что еда — твое здоровье. Ты стресс пережила. Тебе нужно нормально питаться, чтобы выплывать из дерьмового состояния, — снова перевожу взгляд на удивлённые женские глаза. — Ты красивая. Ты возбуждаешь. И твоя болезненная худоба этого не отменяет. Поэтому не стоит придумывать себе повод, чтобы ещё больше меня ненавидеть.
