— У нас пять лошадей, для такого ранчо больше не требуется. Обычно считают, что каждому ковбою нужно, по крайней мере, две лошади. В маленьком домике живет управляющий, в передвижном — новый помощник и его жена. У нас не большое хозяйство — всего тысяча голов на четыре тысячи акров. Я знаю человека, у которого ближе к Ананбургу ранчо размером с Род-Айленд и двадцать тысяч голов. У нас здесь пять пастбищ, на каждом пасется по двести коров. Баззардс-Руст в другую сторону.
Мы ехали на север по грязной дороге вдоль огороженных пастбищ. Джип подпрыгивал и подскакивал на ухабах. Коричневая вода брызгала на боковые стенки, когда машина маневрировала в разбитой колее.
— Пастбища уже имели названия, когда мой покойный муж купил ранчо. Это все исторические названия, я не знаю, откуда они произошли. Ну, Баззардс-Руст самое простое. Здесь этих чертовых птиц больше, чем можно уничтожить. Канюки-баззард — это настоящее бедствие. Я хочу сама обследовать мертвую корову. Птицы бросаются клевать плаценту, когда корова рожает, и иногда даже нападают на новорожденного теленка. Эта мертвая корова привлечет массу птиц. Условия для их размножения могут стать благоприятными раньше, чем государство начнет программу контроля. Мы приобрели тысячу акров дикой земли и три тысячи обработанной. В 1943 году здесь были только дикие пастбища. Благодаря настойчивой работе в Пенсакола-Бахайа их теперь обрабатывают и поддерживают. Одно из пастбищ называется Шип-Ран-Гамак — кто-то в давние времена собирался разводить там овец. Вы, конечно, знаете, что такое «гамак»?
— Конечно, — сказал я, — это такая плетеная кровать, которая подвешивается между двумя деревьями.
— И это тоже, — улыбнулась она. — Но этим словом индейцы называют заросли деревьев. Здесь, на ранчо, это обычно дубы. Итак, из того, что вы сказали мне по телефону, я поняла, что Джек попал в какую-то нелепую историю, правильно?
— Ну, я в этом еще не уверен. Утром я консультировался в суде по делам наследства, не похоже, чтобы там было завещание…
— Я тоже не думаю, что оно было.
— Я сделал несколько звонков в городе — в Калузе не так много юридических учреждений, — никто из адвокатов, с которыми я связывался, не составлял для него завещания. Конечно, я говорил не со всеми…
— Кто наставил вам синяков? — перебила она.
— Ваша дочь задала тот же самый вопрос.
— И какой ответ вы ей дали?
— Я сказал, что это сделали друзья.
Она улыбнулась. Я отметил еще одно отличие от дочери — ее верхняя губа была немножко коротка и постоянно привлекала внимание тем, что из-под нее постоянно виднелся маленький беленький клинышек зубов, который увеличивался, когда она улыбалась.
— Какого цвета у вас глаза? — спросил я.
— Это провокационный вопрос?
— Я любопытен. Они кажутся серыми, но серые хороши только в романах.
— Они не серые. Боже, нет. Я не знаю никого с серыми глазами, а вы? Думаю, они бледно-голубые, тускло-голубые, линяло-голубые. А может быть, существует такой цвет — мышино-голубой? Я всегда ненавидела цвет своих глаз, они придавали мне анемичный вид. А как Санни назвала цвет своих глаз?
— Я не спросил ее.
— Они такие же, как у меня, поэтому полагаю, они тоже голубые, — сказала она. — У Джека были карие. Да вы же знаете, ведь вы встречались с ним.
— Во всяком случае…
— Во всяком случае… — повторила она.
— …вернемся к вопросу о завещании.
— Я думаю, можно не сомневаться в том, что завещания не было, мистер Хоуп.
Мы проезжали мимо ряда ванн, расставленных на пастбищах справа, всего около дюжины на расстоянии двадцати футов одна от другой.
— Если вас интересует, будем ли мы принимать ванну, то эти предназначены для коров, — пояснила она.
— Вы купаете ваших коров? — удивился я.
— Нет, нет, — улыбнулась она. — Мы дополняем их рацион, особенно в зимние месяцы, когда они подвержены болезням.
— Болезням?
— Сейчас у нас достаточно корма, высокая трава, — сказала она, — но зимой коровы съедают ее быстрее, чем она успевает расти. Начинается то, что мы называем «Мисс Лихорадочный Обед», но это не болезнь, мистер Хоуп, это просто означает, что они голодны. В эти ванны мы заливаем патоку, которую покупаем у «US-сахар» в Клевистоне. Небольшой трактор с прицепным баком объезжает и пополняет их, по крайней мере, раз в неделю. Их здесь сотни по всему полю. Сейчас они залиты водой — все этот дождь. Рэйф и помощник заняты тем, что вычерпывают из них воду.
— Где вы приобрели ванны? — поинтересовался я.
— Компания по сносу зданий продала их нам. А вы усматриваете в этом что-то другое?
Я взглянул на пастбище. Около дюжины черных коров с белыми мордами стояли и ели траву возле того, что было похоже на большой мусорный бак с открытым верхом.
— Это минеральная подкормка. Каждую неделю мы наполняем баки солью, кальцием, фосфором, вареной костной мукой, железом — это все съедобное, — сказала она и снова улыбнулась. — Коровы приходят к нам из-за соли, но они получают и минеральную подкормку с жидкой пищей.
— Что это за порода? — спросил я.
— Здесь скрещены между собой хифорд, ангус и брахман. Во Флориде мы выращиваем чаще всего брафорд и брангус. Это гибридный скот. Брафорд получен от скрещивания коров брахман с быками хифорд. Брангус — это смесь брахман и ангус, с короткой шерстью и тонкой шкурой, поэтому они могут хорошо переносить жару. Здесь вы увидите все породы. Эти, красные, санта-гертруда, — на три восьмых брахман и на пять восьмых шортон. Полосатые, пестрые, желтые — мы выращиваем или пытаемся выращивать все породы, составляя радужное стадо. Это полезно вам знать, — сказала она и остановила джип возле алюминиевых ворот. — Они не заперты, просто нужно снять цепь.
Я вышел из джипа и постарался обойти грязную лужу на пути к воротам. Цепь соединялась большим болтом, я вытащил его, снял цепь и широко распахнул ворота. Миссис Мак-Кинни въехала внутрь на джипе, я закрыл ворота и снова закрепил цепь. Мои туфли безнадежно испачкались. Я забрался в джип и захлопнул дверцу.
— Дорога, на которую мы сейчас свернули, получше, — сказала она. — Провода наверху — это «Энергия и свет Флориды». Я заключила с ними договор, и они следят за дорогой. Баззардс-Руст на полмили восточнее.
Мы выехали на другое пастбище. Здесь было около пятидесяти коричневых коров, все они спокойно паслись, а на их спинах сидели грациозные белые птицы.
— Эти красные — санта-гертруда, первая чисто североамериканская порода, выведенная на Кинг-ранчо.
— Что это за маленькие желтые штучки у них на ушах? — спросил я.
— Отгонять мух. Вроде тех полосок, что вешают на кухне, только поменьше. Они сгоняют мух с рогов. Мухи сосут кровь, надоедают коровам, беспокоят их, и эти штучки отгоняют их.
— А белые птицы?
— Белые цапли. Они питаются насекомыми, которых коровы выкапывают из земли своими копытами. С коровьих спин цаплям лучше видно, что делается внизу. Коровы не возражают против этого. Черт возьми, посмотрите на них! — вдруг воскликнула она, остановила джип и потянулась к ружью, лежавшему между нами. Я посмотрел на небо в направлении ее взгляда. Не менее дюжины больших птиц парили в воздухе. Прежде чем одна из них спикировала вниз, миссис Мак-Кинни вскинула ружье к плечу. В воздухе раздался резкий крик, и один канюк — я догадался, что это был канюк, — упал. Остальные птицы сразу взмыли вверх, хлопая крыльями.
— Понятно, здесь мертвая корова, — сказала она, снова кладя ружье между нами. — Не говорите никому, что я подстрелила птицу. Это нарушение закона. Канюки очень похожи на орлов, и происходит много ошибок. Вы знаете, орлы защищены грозными постановлениями. Нужно поскорее убрать этот труп, иначе птицы не дадут покоя новорожденным телятам.
— Коровы рожают здесь? Прямо на пастбище?
— Да, конечно. Без всякой помощи, не так, как в помещении. Мы теряем некоторых из них при родах, но не много, как правило, коровы хорошо справляются с этим, — ответила она и улыбнулась. — Вы собираетесь заняться скотоводством, мистер Хоуп?
— Вы имеете в виду мои вопросы?
— Да.
— Это непонятный для меня мир, поверьте мне. Я был слишком любопытным?
— Вовсе нет. Но вам лучше бы интересоваться денежным рынком, если вы занимаетесь вложениями. Мой сын собирался вложить деньги в недвижимость, правильно? — спросила она, резко меняя тему разговора. Или, возможно, слово «вложение» вызвало у нее другую ассоциацию.
— Да, — ответил я. — Скажите, ему действительно двадцать лет? Он показывал мне водительские права, но…
— Да, двадцать, — сказала она, — ровно, а мне пятьдесят семь. Ведь вы это собирались спросить?
Я моргнул.
— Пожилой человек, — улыбнулась она.
— Едва ли.
— Иногда я чувствую, что мне сто пятьдесят семь.
